Алексей Баталов: «Ахматова казалась резко неподходящей советским требованиям»

К 126-летию Анны Ахматовой
Народный артист Алексей Баталов рассказывает о знакомстве с Анной Андреевной, ее творчестве, столь не похожем на другие произведения эпохи, и о собственной актерской судьбе.
Кадр из фильма "Москва слезам не верит"

Надя Делаланд: Удивительное ощущение возникает, когда в одном человеке и через него вдруг отзывается эпоха. Алексей Баталов – замечательный актер, очень человечный что ли, один из моих любимых – излучал немыслимое количество тепла и света, пока мы с ним говорили по телефону. А его голос – это просто отдельная драгоценность. Я расспрашивала Алексея Владимировича об Анне Ахматовой и не только. Его секретарь, заботясь о здоровье патрона, не разрешил нам беседовать больше 10 минут, но Алексей Владимирович сам нарушил запрет, мы говорили дольше, но, конечно, далеко не так долго, как хотелось бы…

- Н. Д.: Алексей Владимирович, в ваших воспоминаниях Анна Андреевна предстает мужественным, глубоким человеком, иногда озорным (если вспомнить, как она заставила вас спеть ее стихи на манер Вертинского), чрезвычайно доброжелательным. Скажите, а часто ли в этой величественной пожилой женщине можно было различить отблеск той молодой Ахматовой, с которой у нас ассоциируется ее любовная лирика?

- А. Б.: Вы знаете, совсем нечасто. Она, уже бросив Ленинград, свой родной город, жила у нас в Москве на Большой Ордынке в моей крошечной комнате, где настоящая кровать не помещалась, поэтому мы сделали ей такой топчан, понимая, что кровать не влезала, чтобы она могла поместиться, она же высокого роста была… Чтобы ей было удобно в этой крошечной комнате, где ничего не было, кроме одного стула, маленького столика и этого лежака для спанья. Вот так она жила у нас в Москве.

- В тех же воспоминаниях вы писали, что Ахматова всегда так устраивала, что на встречах перед гостями её молодые друзья выглядели более умными, образованными, талантливыми, интересными, чем были на самом деле.

- Что-что? Вот этого я не понял, ещё раз скажите.

- Рядом с ней жили всегда какие-то молодые люди, да? И когда она приглашала гостей…

- Нет, нет, нет. Она особенно никаких гостей не приглашала, это были только очень близкие ей люди. Когда она жила у нас в доме, вместе с ней там жили трое детей: я, шестилетний, и два моих маленьких брата, также мой приёмный отец, Виктор Ефимович Ардов, и мама. Вот вся квартира. Так что это немного неточно.

- А вот помните, вы писали, что когда вы, уже взрослым, на даче были…

- У неё на даче.

- Да.

- Это когда я снимался в Ленинграде и долго-долго жил там. А у Анны Андреевны был загородный домик в Комарово, который она называла «будка». Там она жила летом, и это был такой летний отдых её. И там, конечно, я тоже бывал.

- Вот там как раз и были гости, да? Когда я читала ваши воспоминания, мне как раз запомнилось то, что она представляла молодых людей, завышая их достижения и способности…

- Потому что она сама – очень талантливый и живой человек.

- А вот нет ли у вас ощущения, что в вашем становлении тоже есть заслуга Анны Ахматовой – её доброго отношения и какой-то организации пространства вокруг себя?

- Вы совершенно правы. Дело в том, что само знакомство с Анной Андреевной и с её стихами – что-то тогда публиковалось, что-то нет, но она совершенно не подходила для тех публикаций, которые в то время продавались в магазинах… И поэтому встречи с ней были совершенно особенными: она, так сказать, была резко неподходящей тогдашним советским требованиям поэтессой.

- А какой главный урок вы извлекли из общения с ней?

- Я счастлив, что знал и видел её, и даже передать вам не могу этого совершенно удивительного таланта, очарования, ума и глубины – человека, женщины, писателя… До сих пор считаю это абсолютным чудом, даже спустя много-много дней. Кстати, я уже сказал, что когда она бросила свой родной, любимый Питер и жила у нас в квартире, она как раз в моей комнате и жила.

- Вы увидели Ахматову впервые в шестилетнем возрасте. А когда вы прочли её стихи? Какое впечатление они на вас произвели?

- Когда я уже начал соображать, я по-настоящему оценил её стихи. Понимаете, стихи и сочинения Анны Андреевны были совсем не похожи на то, что издавал в то время среднестатистический человек, пишущий стихи. Я и сейчас так думаю.

- А какое у вас любимое стихотворение Ахматовой? Могли бы вы что-то прочесть на память?

Нет, вот это нет. Там много замечательных стихов. Но я за себя не ручаюсь, что я помню наизусть. Я бы выделил стихотворение из «Реквиема»: «Это было, когда улыбался…» (читает наизусть первую строфу). Такое в Советском Союзе публиковать было нельзя.

- Скажите, а вот легко ли срослись в вашем сознании те стихи, которые вы прочли, с её тогдашним образом?

- Скажу так: я их до сих пор помню, а мне уже почти сто лет.

- А есть ли какой-то случай, связанный с Ахматовой, о котором вы до сих пор в интервью о ней никому не рассказали?

- Таких случаев много, но я их и не буду рассказывать. К тому же вспоминая о том, что она сама определила место, где хотела бы быть похороненной. Из Москвы до этого места на Комаровском кладбище её сопровождал именно я.

- А правда ли, что первый крест на могилу Ахматовой вы делали собственноручно?

- Это делал не я. Вот вы девочка, вам это сложно понять, но я постараюсь объяснить. На самом деле русский крест делался – а сейчас уже, наверное, не делается – совершенно не так, как сегодня делают кресты. В этом кресте не должно быть ни одного гвоздя. И вот такой крест из дерева делал специально очень старый человек, который знал это условие. Недавно я очень расстроился, побывав в Ленинграде и увидев, что переделали даже место, где захоронена Анна Андреевна, что-то понастроили – такое красивое, белое, из камня, всё какая-то хреновина… А на самом деле крест делался человеком, который знал, как делается настоящий старинный русский крест. Тот крест, который с таким невероятным трудом был создан, – такого в нынешнее время уже просто не существует, к сожалению.

- Спасибо большое. Мы уже вышли за рамки положенного времени, меня будет ругать ваш секретарь… Но можно я ещё задам вопрос от моей мамы?

- Ничего страшного. Давай-давай.

- Она очень вас любит, мы вообще вас любим всей семьёй, и ей многое хотелось бы спросить у вас. Но она спросила вот что: а испытываете ли вы к людям такую же симпатию, когда общаетесь, которую в них вызываете?

- К кому-то я чувствую симпатию, кого-то терпеть не могу. Как все нормальные люди.

- Хотелось бы ещё как-нибудь побеседовать с вами о вас, но это уже будет какая-то отдельная беседа…

- Говори-говори, я же никуда не бегу.

- Тогда задам ещё вопрос от Льва Новожёнова – всё-таки про Ахматову. Если бы вы не встретили Ахматову и оказались бы в другой культурной среде, как сильно это повлияло бы на вашу жизнь?

- Тогда, наверное, я был бы другой. Это всё равно что дерево посадить – тут или там… Я вырос, слава тебе Господи, во дворе Московского Художественного Театра: мама там жила, когда я ещё был совсем крошкой – четыре-пять лет… И с тех пор я приделан был к этому театру и там работал. Представь себе двор театра: место, куда зрители не ходят, где только то, что относится к спектаклям. Мы же маленькие, не выпускают, а вокруг декорации, костюмы сохнут – всё, что за кулисами театра… А мы вокруг всего этого бегали, играли. Вот так началась моя жизнь.

- То есть, получается, у вас даже выбора не было, вы были обречены на такую актёрскую жизнь…

- Какой же выбор? Маленькая комната, где мама со мной… Она же – работающая в этом театре молодая актриса, а я бегаю по двору в виде ребёнка.

- Я к тому, что вы не представляли себя кем-то другим кроме актёра…

- Никогда в жизни. Вся моя огромная семья состояла из актёров в этом театре: папа, мама, тётя, дядя.

- Очень интересно, а как вы относитесь к роли? Вы как бы становитесь тем человеком, роль которого вы играете, или это всё-таки задача, которая решается рационально?

- По-разному, это зависит от роли. Бывает роль, которая тебе чем-то близка – по человечески, твоим собственным привычкам или представлениям… А бывает роль, которая, наоборот, совершенно про другого человека и про другой его мир. Это зависит от того, какой материал надо приготовить и кого надо играть, это бывают разные люди. Слава Богу, мне удалось «вывернуться» и не играть одно и то же, как случилось со многими: актёр «попадает» в какую-то роль и его вновь и вновь берут играть то же самое.

- А когда актёр погружён в роль, это какое-то другое состояние сознания, чем обычное, бытовое, в котором актёр существует в жизни?

- Не знаю, как у других людей, но мне надо в своей судьбе и в своей жизни найти что-то похожее именно на данный момент, данные отношения. Я стараюсь в момент проживания роли оставаться живым человеком, а не просто манекеном для данного персонажа.

- А была ли какая-то роль, которую вы очень хотели сыграть, но не сыграли?

- В своё время, когда я был молодым, я много чего хотел сыграть и не сыграл. Это нормально для молодого актёра: и это хочется сыграть, и это… В театре легче: там ты работаешь у одного и того же человека, играешь одну и ту же роль ещё и ещё… А в кино тебя выбирает другой человек, и ты не в кино, по сути, работаешь, а у него в данный момент: каждый раз заново – другой человек, другая роль.

- Скажите, а вы православный, верующий человек?

- Я плохой верующий. Конечно, я православный, конечно, я крещёный, но всё-таки актёрство, путешествия и жизнь в других городах – и в Ленинграде, и в Москве – делают из меня плохого прихожанина: я то там, то там. В храмах я даже просто и не бываю.

- Но религиозность, наверное, отличается от веры? Возможно, то, что касается веры – это личные взаимоотношения с Богом, которые не обязательно предполагают регулярные походы в церковь…

- Вот это ты правильно сказала. На самом деле одно дело – прочитать молитву вслух, а совсем другое – сказать её самому себе.

- Спасибо вам огромное! Невероятное счастье слышать ваш голос.

- Спасибо. А сколько вам лет?

- Мне несколько больше, чем, наверное, кажется – 38.

Замечательно, что вы вспомнили про Анну Андреевну. Это действительно потрясающий человек.


Источник: "Лиterraтура", № 54, 2015
Автор
Надя Делаланд
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе