- Почему книга так долго вылеживалась? Два года назад, когда я вас расспрашивал для «Огонька», все было готово...
- Она была почти написана, когда я переписал ее от начала до конца. Поначалу это был чистый роман, беллетристика, в соответствии с тем что я обещал моим отечественным и западным издателям. Но когда я приезжал на Запад и рассказывал об Александре II — о его реформах, войнах, о царе-донжуане, вдруг ставшем однолюбом, и все это на фоне террора, или эти сцены — Достоевский, задумавший роман о терроре, когда за его стеной живут эти самые террористы... Западные издатели поражались моему воображению — они были уверены, что все это мой вымысел, литература! Но по мере того как я писал, я все больше поражался тому, что происходило за окном у нас. История Александра II все меньше мне казалась калейдоскопом захватывающих прошлых событий, но грозным уроком Истории. Мне все больше казалось, что передо мной какая-то потрясающая репетиция того, что происходило за окном, передо мной был портрет перестройки со всеми ее граблями... Реформы, страх и остановка реформ, обнищание общества, первобытный капитализм, битвы интеллигенции друг с другом. И царь-реформатор Александр II, которого ненавидят уже все — консерваторы за то, что он начал реформы, и либералы за то, что он их остановил, все больше напоминал последнего президента СССР. Передо мной было некое воспоминание о будущем. И я понял, что нужен не роман, который захватит западного читателя. Я живу в России и работаю в первую очередь для нее. Нужен предельно точный, жесткий и честный текст об этом прошлом, чтобы понять настоящее. Нужно докричаться до читателя, рассказать ему этот урок Истории. Короче, вместо романа я написал документальную книгу, которая тоже является романом, но сочиненным уже не мной, но Историей... Думаю, книга вышла вовремя. Ее окончание совпало с возникшей иррациональной идеализацией Александра III и его времени. Конечно, можно постигать Историю по фильму «Сибирский цирюльник», но лучше все-таки это делать хотя бы по стихам Блока: «В те годы дальние глухие в сердцах царили сон и мгла. / Победоносцев над Россией простер совиные крыла». Главный советник царя Победоносцев — огромный ум, вся сила которого была направлена на подавление, на наше любимое «держать и не пущать»... Александр III и Победоносцев заморозили Россию. Александр III прославился крылатыми фразами: «Европа может подождать, пока русский царь удит рыбу». Европа могла подождать, но история, увы, нет. Она не прощает периодов выжидания и консервации. Высказал царь и другую мысль, над которой горько поиздевалась вся та же История: «У России два союзника — армия и флот». В будущей русской революции примут участие армия и флот, и с какой жестокостью! Перед зверствами кронштадтских матросов бледнели ужасы пугачевщины. Вот вам два союзника, вот вам опора на штыки... О грядущей катастрофе предупреждал Александра III и генерал-адъютант Отто Рихтер, сравнивая страну с кипящим котлом, вокруг которого ходят люди с молотками и старательно его заклепывают: «Но однажды газы вырвут такой кусок, что заклепать будет нельзя... и Государь застонал как от боли». Застонал и… ничего не сделал.
И рвануло, при несчастном сыне его рвануло! Есть известная фраза: «Без Распутина не было бы Ленина». Для меня трагедия началась куда раньше. Для меня эта формула звучит иначе: «Без Александра III и Победоносцева не было бы Ленина».
Я рассказал о Победоносцеве, но пришла пора сказать несколько слов о министре сына Александра III — о Столыпине. Это тоже трагическая фигура. У нас любят цитаты, эффектные, но часто пустые. Чемпион по цитированию — злосчастный столыпинский лозунг: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».
- Тысячу раз согласен и все-таки не понимаю, как вы осмеливаетесь это говорить.
- Объясню. Только Конституция и Витте спасли империю в 1905-м, не штыки и нагайки, но буковки Конституции остановили первую революцию... И Николай II вместе с Витте начал делать то, чего не сделал Александр III, — выпускать пар из котла, реформировать политически страну. В 1905 году царю было детально показано то, что случится в году 17-м. Это был призрак будущего. Но он не понял... Ибо как только успокоилось после Конституции, Николай поспешил повернуть обратно. Царь убрал Витте и призвал Столыпина. И Столыпин начал поворот назад: разогнали Думу, виселицами усмиряли страну. Со времен Ивана Грозного так не работала виселица! Между тем только продолжение политических реформ, только правительство, ответственное перед Думой, могло спасти Россию. Это требовали самые дальновидные, но эти требования и объявили «потрясениями»... В то время так только подобные «потрясения» и могли спасти тогда Россию. Величие Столыпина, что он все-таки понял ситуацию... Но как только он перешел к реформам, его тотчас убрали... Убийство Столыпина, как и убийство Александра II, не просто детектив. Это идеологический детектив. Это история о вечном союзе консервативных элементов со спецслужбами, который образуется тотчас, когда начинаются реформы. Да, реформа — это всегда потрясение. Реформа — это тяжкий и всенародный труд. Это стресс для народа. Ибо это вечный Моисеев путь через пустыню, это лишения. И особенно они тяжелы в странах с вековой азиатской коррупцией, с традицией всевластия бюрократии... На этом обнищании от реформ тотчас играют консерваторы, провоцируя власть свернуть реформы на полпути... Доказывая власти: видите, ваше величество, вас уже не любят! Доказывая народу, что все его бедствия не от бездарно проводимых реформ, но от самих реформ. Утверждая наше любимое, что вперед — это значит назад. Так возникает замкнутый круг недореформирования. Я не люблю слово «застой», оно испорчено — вообще наша нынешняя беда в том, что заболтаны, скомпрометированы многие слова. Мы говорим «застой» — и видим лицо Леонида Ильича, мирное и сонное. Но явление-то совсем не мирное, явление страшное. В России все готовится очень долго, но происходит очень быстро. Мы говорим: 1912, 1913 годы, величайший подъем, пик благополучия... Цитируем заезжего французского экономиста, предсказывавшего тогда небывалое процветание России, но... Но именно в эти годы историк Ключевский предсказал грядущую небывалую смуту и крах династии. Почему? А потому, что понимал неизбежность зреющей катастрофы из-за губительного несоответствия между бурным экономическим развитием и косной полуфеодальной политической системой! От которой так и не захотел отказаться несчастный Николай II... Человечески я очень люблю этого царя. Я написал книгу о трагедии очень доброго человека и слабого царя, оказавшегося во главе страны в период страшных испытаний. Что делать — История всегда выбирает подобные фигуры, чтобы менять судьбы народов...
- У вас довольно наглядно показано, как ваш герой Александр II, сворачивая реформы, резко сужает пространство публичных дискуссий и в результате главным аргументом в разговоре с властью становится террор...
- Ну, к публичным дискуссиям у меня свое отношение. Вы помните, как в начале перестройки никто уже не произносил «Как хорошо он сделал», но как «Здорово он говорил!»... У нас очень любят дискутировать. У нас в споре всегда тотчас умирает истина. Это традиция со времен переписки Грозного с Курбским Оба спорят, совершенно не отвечая друг другу. Наш любимый спор — это спор глухих...
- А вам не бывает противна либеральная болтовня?
- Бывает! Правда, до тех пор, пока не послушаю консерваторов... Наша великая трагедия — это интеллектуальная слабость политической элиты. Это поразительно: в 1914 году все от великих князей до Милюкова и Гучкова приветствовали вступление России в войну. Было, пожалуй, четыре человека в России, понимавших гибельность войны для империи. Это были так называемые тогда «темные силы», то есть Распутин (он знал, что во время войны будут красть все — не окажется ни ружей, ни снарядов), и царица, понимавшая, как недруги будут использовать ее немецкое происхождение... И еще двое жили за границей — это Ленин и демонический Парвус — еще один Распутин, но только из лагеря социал-демократии... И эта бездарность элиты продолжилась после Февральской революции... Когда к власти пришли... назовем их буржуазными демократами... Я с детства был воспитан отцом в великом уважении к умнейшему Милюкову. Но приходится признать: получив власть, эти умнейшие тотчас бездарно ее потеряли. Сокрушив царизм, они вдруг поняли, что только сила царских штыков спасала их от толпы. Вместо того чтобы организовывать новую власть, они, к сожалению, тотчас начали любимое сражение интеллигенции друг с другом... Какие великолепные обличительные речи меньшевиков против кадетов, эсеров, против тех и других... Какая ярость, какая непримиримость, чтобы всем вместе быть выброшенными из страны или оказаться у сталинской расстрельной стенки... Впрочем, это странное отношение друг к другу у нас популярно. Вспомните Гражданскую войну — Врангель не любит Деникина, Юденич их обоих, все вместе не любят Колчака... Вспомните трагическую фразу вельможи XVIII века: «Нам, русским, хлеба не надо — мы друг дружку едим и тем сыты бываем».
- Александр II сегодня становится объектом горячих споров. Некоторые полагают, что он сам дал волю террористам и от этого погиб — если бы закрутил гайки, ничего бы не было...
- Александр II погиб оттого, что соблазнил страну реформами и остановился на полпути... Дети его же перестройки — новая молодежь, «чистейшие сердцем», как называл их Достоевский, — потребовали участия в политической жизни, потребовали политических свобод. В ответ получили репрессии. В результате возник террор. И красное колесо покатилось к 17-му году... И царь-освободитель в какой-то мере стал тоже отцом террора... В этом трагедия. И убит он был детьми его же перестройки!.. Но он успел понять страшный урок: начинать реформы в России опасно, но куда опаснее их останавливать... Потому он воистину велик. Он велик в начале царствования, когда стал царем-освободителем, и он велик в конце, когда решил стать освободителем от автократии. Когда он понял главное — чтобы спасти самодержавие, надо его ограничить. И после периода контрреформ, накануне гибели он вплотную подошел к тому, чтобы дать Конституцию. И он нашел для этого идеального исполнителя — Лорис-Меликова, который стал исполнять любимую в России должность — плохого второго... Будто бы это он ведет царя к Конституции и парламенту... На самом деле он был лишь послушным исполнителем, а вся конституционная реформа была делом рук Александра II. Успей царь дать Конституцию, он остановил бы красное колесо и консолидировал страну.
- Ну, Александр II пытался консолидировать народ на гораздо более простом основании. Если помните, подавление Польского восстания и впоследствии Балканская война консолидировали страну очень быстро...
- Балканская война — это отдельная тема. Что касается польского вопроса, то консолидация на почве ненависти и крови, ксенофобии, в частности, очень неэффективна. Общество не собака, которой можно кричать «куси!»... Но может стать этой собакой. И укусить самого хозяина, и этот переход тоже осуществляется очень быстро. Ни одно объединение народа на негативной основе, на почве ненависти к чужаку не приводит ни к чему хорошему. Так массовые антигерманские выступления в Первую мировую явились отличной репетицией будущих демонстраций против власти.
- Герцен об этом предупреждал, но тогдашнее русское общество на него рассердилось.
- Герцен — великий человек. Чего стоят два его изречения: «Коммунизм — это всего лишь преобразованная николаевская казарма» и другое, мое любимое: «Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать самих себя; вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать, — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человечества». Он был человек, разочаровавшийся в левачестве и радикализме, вовремя понявший ограниченность Маркса. Ведь главная особенность радикализма заключается в том, что он всегда приходит к своим противоположностям. Как у Достоевского: из полной свободы — полная деспотия. Во благо людей уничтожать людей, ради Бога забывать о Боге... Именно этим кончил русский террор. Зловещий литературный герой Верховенский из «Бесов» Достоевского — бесенок по сравнению с настоящим террористом Нечаевым, дьяволом, под взглядом которого упал на колени жандармский генерал! Причем нечаевская мораль «Чем хуже жизнь народная, тем лучше для дела революции» станет моралью русского террора. Недаром их будут так пугать преобразования Лорис-Меликова, которые могли отвлечь общество от революции, и они поспешат убить царя. И эпиграф к «Бесам» — об освободившемся от бесов молодом человеке, будет читаться как насмешка. Все вышло наоборот. Бесы завладели молодыми террористами. И впереди маячила революция.
- Сталин, Николай II и Александр II привели Россию к национальным катастрофам — каждый к своей. Есть ли в русской истории персонаж, о ком можно было бы написать более оптимистичную книгу?
- Трудно написать оптимистическую книгу о правителе. Слишком тяжела шапка Мономаха...
- Представьте, что власть призвала вас в реальные советники. Вы могли бы пойти на это?
- Я — литератор. Это совсем другая профессия.
В России не было царя, который отошел бы от бездны
ПЕТР I
«Cумасшедший, клинический маньяк, чьи репрессии по масштабу сопоставимы со сталинскими».
ЕКАТЕРИНА II
«Женщина, мастерски научившаяся сохранять статус-кво, но не понимавшая, что в этом-то сохранении и таится главная опасность».
АЛЕКСАНДР I
«Он был непоправимо изуродован отцеубийством и всю жизнь искал отца — нашел в лице Аракчеева».
АЛЕКСАНДР II
«Последний великий русский царь. Он погиб оттого, что соблазнил страну и бросил, — такое не прощается».
АЛЕКСАНДР III
«История не прощает периодов выжидания и консервации. Если бы не Александр III, никакого Ленина не было бы в помине».
НИКОЛАЙ II
«Он был слабый царь, страна при нем превратилась в пороховой погреб, который взрывается моментально».
Дмитрий Быков
Оригинал материала