Для живых — живой!

Александр Кабаков и Евгений Попов поговорили о Василии Аксенове


Теперь со мной такое случается редко: вошел в магазин, увидел книгу, о которой прежде почему-то слыхом не слыхал, и, даже не перелистнув, понял: немедленно покупаю, читать начну сразу, как войду в метро, напишу непременно. И двинул быстрым шагом — сперва к кассе, потом на выход. Хотя экземпляры на прилавке лежали стопами, а конкурентов, изготовившихся меня догнать и вырвать драгоценную покупку, вроде бы не наблюдалось. Только вылезая из подземки, уже дочитав вторую главу до середины (первая — совсем короткая), не раз по ходу дела сладко улыбнувшись и злобно чертыхнувшись, скумекал (дошло до жирафа!): какая ж тут рецензия? — я ведь о сборнике бесед с Аксеновым всего полтора месяца назад писал (см. «Московские новости» от 1 сентября). И вот, пожалуйста, снова здорово, за рыбу гроши. Словно в родной словесности больше ничего не происходит!


Ладно, что, где и как происходит (не происходит) — другая песня. А table-talk Александра Кабакова и Евгения Попова, претворенные в книгу с простым названием «Аксенов» (М., «Астрель»), воспою обязательно! Ткнут коллеги носом в недавний опус, как-нибудь уломаю. И пусть доброжелатели считают меня прихвостнем «шестидесятников», утратившим связь с распрекрасной современностью. На чужой роток не накинешь платок, репутацию «критика» по ветру я пустил давно, поздно учиться играть на скрипке... Так я то ли рычал, то ли стенал, перемещаясь по городу, — в те минуты, когда читать было по техническим причинам затруднительно. А ночью нашел в почте вопрос редактора: ты про «Аксенова» писать будешь?


Эта правдивая история — лучший ответ на вопрос, которым озаглавлена предпоследняя беседа: Мертв ли Аксенов? Суть его раскрывает Кабаков: «Для меня вопрос, мертв ли Аксенов, не имеет смысла и глуп, как рассуждения о том, мертв ли любой из русских классиков. А для некоторых это вопрос актуальнейший <...> Вопрос, мертв ли Аксенов, — это одновременно и вопрос: Аксенов — это русская великая литература или преходящая молодежная проза шестидесятых годов? Для меня и этого вопроса не существует». Реплика Попова: «Для меня — тоже».


Вообще-то соавторы являют единомыслие куда реже, чем хотелось бы их оппонентам. Любят они Аксенова, Пушкина и кое-что еще (ох, не велик общий список), не любят советскую власть. Дальше — разброд и шатание. Об истории (новейшей и давней), русском народе, литературном истеблишменте (здешнем и всемирном), алкоголе, музыке, одежке, молодежи, религии, «загранице», актуальной политике и прочих матерьях важных Попов и Кабаков думают по-разному. И когда на чем-то сходятся, почти всегда ощутим смысловой зазор. Как и должно быть в разговоре свободных и ярких людей, каждый из которых живет свою жизнь и пишет свою прозу. (Едва ли кто-то примет страницу Попова за кабаковскую. И наоборот.)


Тут я чуть не ляпнул: и потому в Аксенове собеседники ценят разное. Бред! Совсем не так. Ценят они одно — личность, слитую с искусством. Превышающую частности. Более всего открывающуюся в высших свершениях писателя. А вот что считать у Аксенова (Вольтера, Гоголя, Достоевского, Булгакова, Фолкнера и т. д.) главным, каждый решает по-своему. (Только с Пушкиным такой вопрос не встает. Хотя так ли уж любим мы лицейскую лирику — саму по себе, вне ауры мифа о юности поэта? А «Полтаву»?) Ясно, что далеко не все прочтения (как книг, так и жизненных сюжетов Аксенова), предложенные Кабаковым, Попов встречает на ура. И наоборот. Что уж говорить обо мне? Который с Аксеновым, по сути, знаком не был. (Однажды, оказавшись бок о бок, попросил представить. Непонятно зачем. Представили. Аксенов кивнул. А что ему было делать?). Только читал. И писал, что думал. Например, что «Кесарево свечение» Аксенов из себя вымучил. Формулировку забыл, но мысль — моя. Так что Кабаков мог бы обойтись без анаграммы («некто борзый»; спасибо, что не «мерзкий»). Увы, вымученными я считаю почти все «поздние» вещи Аксенова: от «Желтка яйца» (кажется, ни разу соавторами не помянутого) до «Редких земель». (Сильные исключения: «Московская сага», «примитивность» которой сознательна и продумана, «Вольтерьянцы и вольтерьянки», «Таинственная страсть».) Все так. А автор романа «Москва-ква-ква» (даже этого — хуже Аксенов никогда не писал!) остался для меня великим писателем. Потому не тянет ни спорить с его друзьями, ни им поддакивать. Другого хочется: чтобы отличная — очень аксеновская и не сводимая к «аксеновщине» — книга добралась до всех, кому дорога живая словесность. Дабы не вздыхать потом: жаль, что вас не было с нами.


Андрей Немзер


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе