Два разных наезда на Анну Старобинец. Вместе с наградой Еврокона писательница получила много лучей зависти и ненависти
6 августа 2018 ● СПЕКТР
«Спектр.Пресс» взял интервью у писательницы Анны Старобинец, набившей себе в свое время немало шишек на Нацбесте за книгу «Посмотри на него».
Фото из личного архива Анны Старобинец
Теперь Европейское общество научной фантастики (ESFS) наградило ее премией автора года, и Анну принялись склонять за то, что посмела завоевать звание лучшего фантаста Европы. Захотелось поговорить с ней по-человечески, вне трущоб социальных сетей.
— Во-первых, Анна, простой вопрос. Братья Стругацкие, Сергей Лукьяненко, Ник Перумов, Александр Громов, Анна Старобинец… Какие ощущения от попадания в такую компанию?
— С братьями Стругацкими мне вполне комфортно. Остальные авторы, как говорится, «не мои».
— Ваши произведения переведены на английский, французский, испанский и шведский, то есть читатели со всего мира вас знают. А читатели по-русски для вас важнее? Не хотите писать сразу для иноязычной публики?
— Мои книги переведены на английский, французский, испанский, шведский, итальянский, болгарский, польский, греческий, японский, турецкий, куплены права еще в нескольких странах недавно. Читатели важны для меня вне зависимости от языковой принадлежности. но, конечно, когда я пишу, в голове держу, в первую очередь, русскоязычных просто в силу общности культурных кодов. В любом случае. писать сразу для иноязычной публики я бы не смогла, даже если бы захотела. Я не знаю и никогда уже не выучу ни один язык настолько в совершенстве, чтобы писать на нем прозу. Русский — мой единственный рабочий инструмент.
— Про культурную привязку все понятно. Тогда просто скажите, что вас больше удивило, отношение коллег к Вашей награде или отношение публики, которая давно умеет играть в «не читал, но осуждаю»?
— После скандала вокруг моей книги «Посмотри на него» меня в этом смысле уже ничем невозможно удивить. Как говорит одна моя знакомая девочка: «Я — камень».
— А что именно задело? Вы же пишете для своих и по-русски, Вы понимаете, кто прочитает. Русская общность сексистская, по-вашему?
— Когда я писала эту книгу, мне казалось, что самое главное — изменить подход медиков и госструктур, добиться появления этического протокола в работе с пациентами в тяжелой ситуации. Когда я увидела масштаб неприятия со стороны тех самых пациентов («А вот у меня ребенок умер — и ничего, книжек не стала писать, на каждом углу не орала», «Горе должно быть молчаливо», «Это монетизация горя», «Зато у нас святые врачи от бога»), я поняла, что основная проблема — в самом общественном сознании, в той средневеково-спартанской традиции, которая формирует людей толерантными к ситуациям, когда им больно, и их унижают, и когда главной и единственной манифестацией силы и достоинства является молчание.
— Вы были на Евроконе, проходившем в России?
— Нет. Но я и на этом не была.
Фото из личного архива Анны Старобинец
— А на отечественных конвенциях? И вообще, какое ваше отношение к подобным мероприятиям, к самим премиям за работу, которую вы делаете?
— На отечественных фантастических конвентах я не была ни разу, это особая тусовка и своего рода гетто. я в него не стремлюсь. На европейских конвентах была и не один раз — и, кстати, получила две премии во Франции, «Утопиаль» и «Имажиналь». Там было очень симпатично, комфортно и познавательно. Например, я узнала, что такое signing, у нас такого в принципе нет. У нас писатель сидит на пьедестале. Да, он может дать автограф, но вопрос: «А вы о чем пишете? А то я ничего не читал», — его оскорбит. В той же Франции даже к знаменитым писателям выстраиваются очереди людей, задающих как раз такие вопросы, прежде чем подписать книгу, и писатели очень светски им все разъясняют, это такой как бы спектакль.
— Признание важно для вас?
— Признание важно для меня как и для каждого человека, который делает что-то для широкой аудитории.
— Как вы считаете, библейское «несть пророка в отечестве своем» и гражданин-поэт Некрасова вместе с евтушенковским «поэт в России — больше чем поэт», эти обе фразы об одном? Или о разном?
— Все-таки мне кажется, что про разное.
— И почему? Готовый же пример гражданской позиции, которая «не нравится».
— А что вы подразумеваете под гражданской позицией, которая не нравится, применительно к евтушенковскому поэту? С библией-то все понятно.
— «Но гражданином быть обязан», конечно же. Признанные и описанные человеческие страдания раздражают. Заметно. Общество шевелится.
— Нет, это прямо противоположные вещи же.
— То есть пророк и гражданин не пересекаются?
— То есть «несть пророка» — это о том, что, мол, да кто ты вообще такой, ты же плотник просто, чего ты умничаешь
— И вы тоже получили сполна такой реакции…
— А «гражданином быть обязан» — это «нам вообще пофиг, какой ты там пророк или поэт, ты веди себя comme il faut. Первое — наезд по принципу: «Ты — никто, ты — жулик, ты — Хлестаков». А второе — «тоже мне аристократ выискался, надо быть проще». В общем, это два разных наезда)
Теперь Европейское общество научной фантастики (ESFS) наградило ее премией автора года, и Анну принялись склонять за то, что посмела завоевать звание лучшего фантаста Европы. Захотелось поговорить с ней по-человечески, вне трущоб социальных сетей.
— Во-первых, Анна, простой вопрос. Братья Стругацкие, Сергей Лукьяненко, Ник Перумов, Александр Громов, Анна Старобинец… Какие ощущения от попадания в такую компанию?
— С братьями Стругацкими мне вполне комфортно. Остальные авторы, как говорится, «не мои».
— Ваши произведения переведены на английский, французский, испанский и шведский, то есть читатели со всего мира вас знают. А читатели по-русски для вас важнее? Не хотите писать сразу для иноязычной публики?
— Мои книги переведены на английский, французский, испанский, шведский, итальянский, болгарский, польский, греческий, японский, турецкий, куплены права еще в нескольких странах недавно. Читатели важны для меня вне зависимости от языковой принадлежности. но, конечно, когда я пишу, в голове держу, в первую очередь, русскоязычных просто в силу общности культурных кодов. В любом случае. писать сразу для иноязычной публики я бы не смогла, даже если бы захотела. Я не знаю и никогда уже не выучу ни один язык настолько в совершенстве, чтобы писать на нем прозу. Русский — мой единственный рабочий инструмент.
— Про культурную привязку все понятно. Тогда просто скажите, что вас больше удивило, отношение коллег к Вашей награде или отношение публики, которая давно умеет играть в «не читал, но осуждаю»?
— После скандала вокруг моей книги «Посмотри на него» меня в этом смысле уже ничем невозможно удивить. Как говорит одна моя знакомая девочка: «Я — камень».
— А что именно задело? Вы же пишете для своих и по-русски, Вы понимаете, кто прочитает. Русская общность сексистская, по-вашему?
— Когда я писала эту книгу, мне казалось, что самое главное — изменить подход медиков и госструктур, добиться появления этического протокола в работе с пациентами в тяжелой ситуации. Когда я увидела масштаб неприятия со стороны тех самых пациентов («А вот у меня ребенок умер — и ничего, книжек не стала писать, на каждом углу не орала», «Горе должно быть молчаливо», «Это монетизация горя», «Зато у нас святые врачи от бога»), я поняла, что основная проблема — в самом общественном сознании, в той средневеково-спартанской традиции, которая формирует людей толерантными к ситуациям, когда им больно, и их унижают, и когда главной и единственной манифестацией силы и достоинства является молчание.
— Вы были на Евроконе, проходившем в России?
— Нет. Но я и на этом не была.
Фото из личного архива Анны Старобинец
— А на отечественных конвенциях? И вообще, какое ваше отношение к подобным мероприятиям, к самим премиям за работу, которую вы делаете?
— На отечественных фантастических конвентах я не была ни разу, это особая тусовка и своего рода гетто. я в него не стремлюсь. На европейских конвентах была и не один раз — и, кстати, получила две премии во Франции, «Утопиаль» и «Имажиналь». Там было очень симпатично, комфортно и познавательно. Например, я узнала, что такое signing, у нас такого в принципе нет. У нас писатель сидит на пьедестале. Да, он может дать автограф, но вопрос: «А вы о чем пишете? А то я ничего не читал», — его оскорбит. В той же Франции даже к знаменитым писателям выстраиваются очереди людей, задающих как раз такие вопросы, прежде чем подписать книгу, и писатели очень светски им все разъясняют, это такой как бы спектакль.
— Признание важно для вас?
— Признание важно для меня как и для каждого человека, который делает что-то для широкой аудитории.
— Как вы считаете, библейское «несть пророка в отечестве своем» и гражданин-поэт Некрасова вместе с евтушенковским «поэт в России — больше чем поэт», эти обе фразы об одном? Или о разном?
— Все-таки мне кажется, что про разное.
— И почему? Готовый же пример гражданской позиции, которая «не нравится».
— А что вы подразумеваете под гражданской позицией, которая не нравится, применительно к евтушенковскому поэту? С библией-то все понятно.
— «Но гражданином быть обязан», конечно же. Признанные и описанные человеческие страдания раздражают. Заметно. Общество шевелится.
— Нет, это прямо противоположные вещи же.
— То есть пророк и гражданин не пересекаются?
— То есть «несть пророка» — это о том, что, мол, да кто ты вообще такой, ты же плотник просто, чего ты умничаешь
— И вы тоже получили сполна такой реакции…
— А «гражданином быть обязан» — это «нам вообще пофиг, какой ты там пророк или поэт, ты веди себя comme il faut. Первое — наезд по принципу: «Ты — никто, ты — жулик, ты — Хлестаков». А второе — «тоже мне аристократ выискался, надо быть проще». В общем, это два разных наезда)