-Брате Иоанне! иди, - тёзка тут твой, еще один… пришёл.
-Тёзка?... благослови, брате Петре.
-Да чего там «благослови»! Ведь тысячу раз сказано: ну не положено им! ну есть же для них райский сад. Винограды, кипарисы, вода и плоды, ястие и питие, - ну чего им еще надо? потрудились, положили честно живот за Родину – вот пусть и отдыхают! Зачем сюда-то лезть? кроме того, один придёт – да ещё однополчан за собой тащит!.. Ох, брате Иоанне, сам ведь знаешь – от непослушания все беды! Как хочешь, а я не пущу!
-Прости ты меня, брате Петре! да ты не пускай, не пускай, конечно. Ты…немного приотвори дверцу? я выйду, на минуточку только…
Петр ушел, Иоанн остался.
-Садись, чадо…вот тут, у стены… Откуда ты?
-Из Бреста.
-Вот что…пограничник?
-Да…
Они помолчали. И солдат, снизу вверх глянув на мягко сияющего седобородого златоочитого старца, спросил:
-А…разрешите обратиться? .. вы не знаете, что… т а м?
Иоанн ласково и серьезно поглядел на него.
-Там? там сейчас Сталинград, - но тебе это ни к чему. Твоя война закончена, чадушко моё. Ты лучше скажи: что ж ты в саду не остался? Разве там плохо?
-Нет, что вы! очень, очень хорошо!.. наши все так рады были, и товарищ политрук, и Васька, и Ринат, и Зина сестричка! прямо – Ботанический сад! я там был в тридцать девятом, когда учился, на каникулах…ну, конечно, здесь лучше гораздо!
-Ну и?
Иван глянул еще раз – горячо, светло, сглотнул – вверх-вниз молочный кадык, придвинулся ближе.
-Я… ну, когда меня… в общем, я в и д е л. Я знаю. Я видел. Видел город, сходящий с неба. Это был мой родной Саратов, вы понимаете? но и не Саратов словно, он был такой…как Машенька, моя невеста, весь белый, сияющий! Он был как обещание, самое главное в жизни, и он был - м о й. И его светило было подобно… ну, чему же, чему…
-Яспису кристалловидному?
-Ну, наверное, я не знаю! И вокруг него – стена, вот как эта, и в ней – двенадцать ворот, на двенадцати основаниях, чистое золото, подобна чистому стеклу, и река там была! как Волга, но как… как н а с т о я щ а я Волга, светлая как кристалл река жизни, и дерево на берегу, как яблоня у нас во дворе! И так я его видел, - как вот однажды в детстве, я был еще маленький, и отец был живой, он посадил меня на плечи и мы пошли на демонстрацию, ну на Первомай, и такая была весна, такое счастье, и свет, свет! И был это даже не свет. Знаете, это был – как бы точно-то сказать? – был Он. Когда меня убили – со мной был Он. Ни на секунду не уходил от меня. Как мама – она в сороковом умерла… Пули – их было восемь, пулемётная очередь , которая меня убила – они как будто сначала пролетали сквозь Него, а потом – сквозь меня, и было не больно, а так, как в траве лежишь летом, и бронзовые шмели гудят.. . Да и не в том дело! Главное – Он был.
-Он?
-Да. Не знаю, Кто. Самый… ну, самый. И вот сидел я в этом вашем саду, и подумал, что вот тут-то всё и есть, и захотел увидеть город , и Его, всё сильней и сильней хотел. Ну вот и …не усидел – пошёл искать… Скажите, этот город – он случайно не здесь?
Иоанн вздохнул и улыбнулся.
-Здесь, Ваня, здесь. Думаю, это он.
Солдат вскочил на ноги.
-А вот Его, Того, ну… я могу увидеть?
-Пока нет, Ваня.
-А где Он?
-Там, - где же еще Ему быть. Он там. Он сейчас горит в танке в Сталинграде, умирает от дизентерии в Ташкенте, сидит на ручках у мамы в Треблинке, поет колыбельную маленькой голодной девочке в Ленинграде, утирает случайную слезу немецкого генерала, лежит раненый в живот в белорусском болоте и вспоминает невесту Лотту, - Он там везде, всего и не перескажешь.
Солдат вскочил на ноги.
-А скажите… раз так!...может, мне можно – вернуться?
Старец долго смотрел на мальчишку.
-Ну, Ваня… что же. Раз Его всё равно тут нет, и спросить некого - что же, иди. Если ты так хочешь.
-Конечно, хочу, какой вопрос! А скажите: я точно Его там встречу?
-Ну, этого я не знаю. Никто не знает, кроме Него и тебя. Но если встретишь – скажи, что это я благословил вернуться.
-Спасибо! Разрешите идти?
И, не дождавшись ответа, солдат побежал, всё быстрее и быстрее, по бескрайнему лугу, время от времени пропадая в слоях медленного лилового тумана, туда, где в невообразимой нездешней дали вырастала из-за горизонта, наливалась гневным рокочущим глухим громом чреватая огнём угольная полоса, все шире и шире, всё ближе, -- бежал, поддергивая на ходу колотящую его по спине неведомо откуда взявшуюся старенькую винтовку Мосина.
12.05.2009
kruglov-s-g.livejournal.com