Граждане поэты и товарищ царь

Вышла в свет четвертая заключительная книга Бенедикта Сарнова "Сталин и писатели". Два года назад я написал о первых трех. Тогда в моей колонке речь шла о примечательных сюжетных поворотах в отношениях "отца народов" со своими "детьми-писателями" - талантливейшими поэтами и прозаиками его эпохи. От Горького и Маяковского - до Зощенко и Платонова.

Тогда меня больше интриговало то, как мудро вождь, имея в своем садке несколько эксклюзивных "золотых рыбок", распределил меж ними обязанности. И как он распорядился их дарованиями.


Какой из "рыбок" должно было стать правофланговым прозаиком (Максим Горький), какой - правофланговым поэтом (Владимир Маяковский). Какую назначить правофланговым евреем в ливрее (Илья Эренбург). Какую от души (и для души) помучить (Михаил Булгаков, Михаил Зощенко, Анна Ахматова, Андрей Платонов). Одну отпустил на волю (Евгений Замятин), которой "рыбка" не воспользовалась. Нескольких потерзал и погубил (Осип Мандельштам, Исаак Бабель, Борис Пильняк). Кого-то приспособил для партийной пропаганды (Демьян Бедный) и мифотворческой поденщины (Алексей Толстой). Кому-то доверил начальственные функции в писательском ведомстве (Александр Фадеев и Константин Симонов).


Последние два персонажа стали главными героями четвертой книги. Именно они могли бы не без основания подхватить строку из известного стихотворения: "Нас вырастил Сталин…". И многие думали, что их вырастил Сталин. И не иначе, как "на верность народу". Многие с этой иллюзией ушли из жизни. Многие в этом заблуждении пребывают по сию пору.


Выяснилось: их вырастил Сталин на верность ему, Сталину. Что это была за драма и для Фадеева (в большей степени), и для Симонова (во много меньшей мере) - одним им известно. Но благодаря усилиям Бенедикта Сарнова, читатель может об этом догадаться.


Для Фадеева Сталин был чем-то вроде кожи, от которой он и хотел бы избавиться, да не в силах был это сделать; она болела и кровоточила. Алкоголь был лекарством. Но слишком ядовитым - не помогло. И даже в предсмертной записке, где он жалуется, как его, не последнего художника слова, превратили в последнего чинушу, как его всю жизнь грузили неподъемной бюрократической работой, он ни слова, замечает Сарнов, не проронил о том, что "его превратили в палача".


Автор приводит одну красочную мемуарную запись. Праздновали юбилей Низами. "По восточному обычаю барана резали у ног Фадеева, главного гостя. У барана выкатились печальные глаза. Фадеев наклонился и внимательно следил за происходящим".


Он не пожалел барана. Он бросил горделивую реплику: "Если надо, я кого угодно зарежу".


Мемуарист прокомментировал: "Шутка прозвучала мрачно. На самом деле резал, конечно, Сталин, а Фадеев должен был держать "баранов" за горло".


В этом отношении Симонову было легче - он не держал никого за горло, не визировал аресты своих друзей-товарищей. Ну, поучаствовал в антисемитской кампании. Были за ним и другие грехи. В том числе и те, в которые он впал уже после смерти Сталина: передовица во славу вождя, нападки на эренбурговскую "Оттепель"… Но, все-таки, как признал автор, он оказался "человеком оттепели", то есть тем, кто сумел постепенно переобдумать и перерешить прошлое.


И тот, кто встретил в штыки "Оттепель" Эренбурга на посту главного редактора "Литературной газеты" в 1953 году, став главным редактором "Нового мира" в 1956 году, напечатал роман Владимира Дудинцева "Не хлебом единым", роман, вызвавший в свое время бурю эмоций в пробуждавшемся советском обществе.


Эмоции были в основном связаны с тем, что автор задел "систему сталинизма", поставив под сомнение эффективность советской власти. А то была еще запретная тема. Настолько, что тому же Симонову пришлось оправдываться. "Его мотало",- пишет Сарнов.


Его действительно "мотало". И понятно, почему - он слишком долго был интегрирован в "систему". Выйти из нее было, пожалуй, потруднее и, наверное, пострашнее в психологическом отношении, чем эмигрировать в другую страну.


"Система" и для Симонова, и для Фадеева стала идеологической Родиной.


Для Симонова в меньшей степени. Он был родом из советско-сталинской пропаганды. Он был ее шестеренкой, которая изредка позволяла себе отступления в любовную лирику.


Фадеев - другой случай. Он родом из революционной мифологии с ее героическими сказаниями о Ленине, Сталине, о рабочем классе.


Симонову удалось скинуть лягушачью шкуру сталинского поклонника. Правда, он не преобразился в прекрасную царевну. Но он стал не только "человеком оттепели", но и человеком неумолимо надвигавшейся перестройки. В силу своих возможностей он ее приближал своим романом "Живые и мертвые", публикациями своих фронтовых дневников, содействием публикации "Мастера и Маргариты".


Фадеев не в силах был сменить кожу. Мифология коммунизма цепко держала его в своих когтях. Как замечает Сарнов: "Хотел, может быть, сказать: "Ныне отпущаешь раба Твоего, Владыко…". Но этот владыка - не то, что Тот. Как в жизни не отпускал, так и в смерти. Держит. Не отпускает".


Тому подтверждение предсмертное обращение самоубийцы в ЦК КПСС. И не столько его содержание, сколько его стилистика. Это не крик отчаяния художника-гражданина, разуверившегося в основании своей жизни, своего верования. Это докладная записка номенклатурного работника на самый верх с претензиями общего порядка по части руководства культурой.


Напоследок - обида: "Последняя надежда была сказать это людям, которые правят государством, но в течение уже 3 лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять".


Это действительно обида. Но обида крупного отставленного чиновника.


Все-таки, до конца непонятно: гражданин Поэт убил себя, потому что слишком часто ему приходилось смотреть в глаза тем "зарезанным баранам", тени которых возвращались из лагерей? Потому ли, что совесть замучила, и от того ли, что хотелось освободиться от магии товарища Царя или потому, что его не приняло с докладом новое начальство?


Скорее всего, и потому, и по-другому, и по всем вместе взятым причинам. И хотелось бы думать, что по первой - в первую очередь…


***


Не знаю, как кому, но мне законченное Бенедиктом Сарновым сказание о том, как ладили и не ладили меж собой товарищ царь Сталин со своими подданными - талантливейшими гражданами-поэтами, кажется необыкновенно глубокой и поучительной притчей, в основании которой лежит реальная История.


Притча ведь еще заключает в себе объяснение неослабевающих сталинистских рефлексов в массе. Ведь если их трудно было изжить писателям Фадееву и Симонову, то каково их одолеть всем остальным, кто родом из коммунистической утопии… Кто уже эту утопию вобрал в себя на генном уровне.


"Тот" держит. Не отпускает. Не только Фадеева в смерти. Но и многих из нас в жизни.


Юрий Богомолов


РИА Новости


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе