На страницах «Профиля» в рамках проекта в этом году уже выступили тележурналист Владимир Познер (№ 27), художник Юрий Купер (№ 31), певица Диана Арбенина (№ 37). Сегодня о книгах, повлиявших на становление ее личности, рассказывает издатель Ирина Прохорова.
ПРОФИЛЬ: «Царь с царицею простился, На коня верхом садился. / И царица у окна / Села ждать его одна»… Сказки Пушкина стоят первыми в списке самых важных для вас книг.
Прохорова: Это первая книга, которую я запомнила, куски текста и сейчас иногда всплывают. Мне было года три-четыре. Книга была большая, красивая, с иллюстрациями Билибина. До сих пор помню картинки, все эти виньетки, заставки… И с Лермонтовым повезло. Бабушка, как мама рассказывала, сразу после войны купила на развале том Лермонтова 1887 года, изданный в Товариществе Вольфа. Он был с ятями, роскошно переплетенный, с черно-белыми гравюрами, переложенными папиросной бумагой… Я же была советским ребенком, меня окружало индустриальное унылое безобразие, а тут вдруг что-то невероятно прекрасное, послание из другого мира. Скажу честно, если бы во младенчестве Пушкина и Лермонтова мне читали в скудном советском оформлении, не думаю, что они бы стали для меня столь значимыми. Возможно, соприкосновение в раннем детстве с другой эстетической нормой в каком-то смысле предопределило мою будущую судьбу.
ПРОФИЛЬ: Профессиональную?
Прохорова: Да. Родители никогда не были близки к диссидентскому движению. До университета я мало что знала о параллельной жизни культуры, искусства, идей. Но вот такие странные включения — книги из иной реальности, созданные в иные времена, как выясняется, продолжали транслировать сквозь другую эстетику другую систему ценностей. Это был своеобразный культурный шок, который в детстве переживается на интуитивном уровне. Помню, как магия стиха, пусть и не вполне еще понятного, совпадала с прекрасным художественным воплощением… Когда в школе я видела все то же самое в хрестоматиях, это был не тот Пушкин, не тот Лермонтов. В советское время говорили: какая разница, лишь бы прочесть запретный текст, не до красоты. Но это была другая эпоха, и не от хорошей жизни. Будучи уже двадцать один год издателем, я до сих пор радуюсь как дитя, когда мне удается издать красивую книгу.
ПРОФИЛЬ: И все же почему из всех пушкинских сказок именно «Мертвая царевна…», не только же из-за картинок?
Прохорова: Важный сюжет для девочки: принцесса, злая мачеха, прекрасный принц, который тебя спасает. Возможно, она мне так импонировала потому, что там главными героями являются женщины, причем с яркими характерами. В этой сказке, хоть все и заканчивается хорошо, много прорывов в трагическую реальность: и угроза, и смерть, и любовь, и страшные враги. Она вводит ребенка во взрослый мир, мир страха, зависти, соперничества, ревности, верности, предательства... Вот есть эта Чернавка, какой-то намек на социальный подтекст…
ПРОФИЛЬ: Она-то как раз царевну пожалела.
Прохорова: Именно. Я помню, в детстве спрашивала: почему она черная? Очень удивилась объяснению родителей, что она не была негритянкой, а просто выполняла черную работу. Смешно, что в детском варианте отсутствовала пара строк, или родители не читали...
Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
И вот эти последние две строчки, видимо, выбрасывали из псевдоморальных соображений. Потому что эти строчки я с удивлением увидела много позже, когда начала читать сама. Подрастает внучка, думаю, через год можно будет познакомить ее с Пушкиным.
ПРОФИЛЬ: Цензурировать будете?
Прохорова: Конечно, нет. Дочери читала без купюр. А в начале девяностых, когда дочка была уже в подростковом возрасте, появились первые переводные энциклопедии секса для детей. Я немедленно ей их купила. Она прочла, прочли ее одноклассники. И… ничего не произошло. Дети вовремя задали вопросы, мы им вовремя ответили, на этом все успокоились. И никаких дурацких хихиканий и нездорового интереса, извращенного любопытства. Детям можно и нужно спокойно, доступно объяснить фундаментальные основы нашей жизни. Вообще, ребенок в три-четыре года уже спрашивает о смерти, откуда берутся дети, и выясняется, что на основополагающие вопросы наше общество и культура не дают достойных ответов. Мне кажется, в этом залог наших неудач и проблем. Дети вырастают абсолютно дезориентированными, потому что узнают о «самом главном» из подворотни.
ПРОФИЛЬ: И живут потом в страхе до старости…
Прохорова: Совершенно верно. В результате вырабатывается социальный эскапизм, нежелание принимать сложность бытия. Не потому ли до сих пор большинство приветствует авторитаризм, безжалостно редуцирующий многообразие жизни.
ПРОФИЛЬ: Среди «ваших» книг много литературы XVIII века.
Прохорова: Я всегда питала слабость к литературе Просвещения. XVIII век — это бурный процесс формирования светского общества и психологического романа, закладывание философских основ современного мира. Я не включила в список по причине его краткости один из самых поразительных романов — «Опасные связи» Шодерло де Лакло. Все коллизии романа актуальны и сейчас: границы сексуальной свободы, война полов, смещение гендерных ролей, воспитание чувств, столкновение неопытной души с развращающим миром. И как устоять… или не устоять.
ПРОФИЛЬ: А «Монахиня» Дени Дидро сейчас совершенно не на слуху. Забыли.
Прохорова: Думаю, в связи с нынешним клерикальным наступлением на российское общество роман непременно вспомнят. Особенно в свете разговоров о «традиционных ценностях». Разве потеряла свою актуальность борьба незаурядной, красивой, умной женщины за возможность распоряжаться своей судьбой в жестком иерархическом сословном мире?
ПРОФИЛЬ: «Монахиня» — роман с открытым финалом…
Прохорова: Скорее всего, трагическим. В XVIII веке бесприданниц насильственно отправляли в монастырь. Какой у героини был выбор? Вынужденное замужество претило ей, найти достойную работу было почти невозможно. Велика была опасность стать блудницей, развратницей. Кстати, в одной из экранизаций героиня попадает в публичный дом и выбрасывается из окна. В романе она обращается к возможному благодетелю с просьбой помочь ей: готова работать на любых черных работах, лишь бы не в монастырь.
ПРОФИЛЬ: Когда-то интерес к «Монахине» был связан еще и с лесбийской темой, по тем временам совершенно закрытой.
Прохорова: Знаете, честно говоря, я не помню этого мотива.
ПРОФИЛЬ: Довольно откровенная сцена с настоятельницей монастыря.
Прохорова: Ах да, действительно. В монастыре, откуда героиня потом бежала, ее домогалась настоятельница. Вообще, в литературе XVIII века критика церкви как социального института достигла своего апогея. Я хочу подчеркнуть: критика была направлена не против веры как таковой, а против тотального клерикального контроля над обществом, что подрывало саму ценность веры. Я всегда любила Вольтера, его блистательный, острый ум, его яростную борьбу с церковным мракобесием. Удивительно, но до сих пор «вольтерьянец» остается почти ругательным словом.
ПРОФИЛЬ: Французская революция дышала в затылок…
Прохорова: Великих деятелей Просвещения часто обвиняют в «разжигании экстремистских настроений», приведших к Французской революции. Ведущий американский исследователь Роберт Дарнтон в своих работах убедительно показал, что это мнение ошибочно. Просветители ставили перед собой совсем другие задачи, главной из которых было формирование новой, светской культуры. Они ратовали за революцию в сознании, расширение мыслительных горизонтов, воспитание гражданина мира, то есть человека свободного, толерантного, открытого к изменениям. Эти благородные принципы долго оставались декларациями; они смогли частично реализоваться лишь спустя почти 200 лет, после Второй мировой войны.
ПРОФИЛЬ: В числе ваших любимых книг и откровенная социальная сатира «Ярмарка тщеславия»...
Прохорова: Я в положенное время прочитала всего Диккенса, ценю его, но язвительный Теккерей нравится мне значительно больше. У него взгляд, оставшийся от XVIII века, — острый, не замутненный утопическими иллюзиями. Подлинная комедия нравов, где нет абсолютно отрицательных или положительных персонажей, а есть, в сущности, бесплодная борьба слабых и несовершенных людей за счастье и благополучие. За внешним блеском и иронией автора скрывается глубокий трагизм, ибо никто в этом романе не достигает намеченной цели. Помните, как главная героиня Бэкки Шарп, всеми правдами и неправдами обретя наконец положение в высшем обществе, в финале с горечью размышляет, что затраченные на эту борьбу силы не стоили столь скромного результата. Она задает себе вопрос, который звучит как прозрение: если бы шла честным путем, возможно, достигла бы не меньшего? Я очень любила в ранней юности этот роман, много раз его перечитывала. Но в детстве я поглощала тоннами приключенческую литературу. Весь Дюма перечитан, и Майн Рид, и Джек Лондон.
ПРОФИЛЬ: Но выбираете «Графа Монте-Кристо».
Прохорова: Если бы разрешенный список был длиннее, то включила бы и «Трех мушкетеров» (куда без них), и «Королеву Марго», и т.д. Но «Монте-Кристо» занимает особое место в этом ряду. Во-первых, это замечательный и прекрасно выстроенный сюжет, без которого не может существовать развлекательная литература высокого качества. Недаром роман постоянно экранизируют. Во-вторых, главная сюжетная линия довольно примечательна — это роман об ужасном преступлении и необычном наказании, роман о мести.
ПРОФИЛЬ: То есть для вас это в первую очередь история о мести?
Прохорова: Роман выстроен вокруг важнейшей нравственной дилеммы христианской культуры: мстить или не мстить обидчику? Можно ли простить врагов, сломавших твою жизнь, возможно ли добиться общественной справедливости, чтобы через суд покарать преступников? А если нет, то оправданна ли, богоугодна ли личная месть? Дети очень чутки к миру, в котором растут, и они недаром выбирают для чтения тексты, затрагивающие сердцевину социальных проблем своего времени. Для советского послевоенного общества проблема мести была одной из ключевых. После разоблачений злодеяний сталинского времени этот вопрос витал в воздухе: как восстановить справедливость по отношению к стольким загубленным жизням, как покарать преступников, которые спокойно продолжали жить и получать высокие посты? И невозможность добиться справедливости делала привлекательной идею личной мести. Дюма не дает однозначного ответа на этот вопрос. Его герой Эдмон Дантес в какой-то момент с ужасом осознает, что тщательно выстроенный им сценарий отмщения выходит из-под контроля, порождая череду непредусмотренных смертей. Но все равно мы сочувствуем ему, а не его обидчикам. В сущности, культовый роман моего поколения «Мастер и Маргарита» говорит о том же — о невозможности добиться высшей или хотя бы земной справедливости. Это размышление о сходной проблеме в другом, более страшном веке. Герою Булгакова не от кого ждать помощи, кроме как от Сатаны. Такова глубина отчаяния личности в мире, где попраны все законы человеческого общежития. Если у Дюма герой сам способен отомстить за себя и начать новую жизнь, познать новую любовь, то у Булгакова месть Воланда разрушительна для всех участников этой трагедии.
ПРОФИЛЬ: Один из самых светлых романов в вашем списке — «Дар» Набокова.
Прохорова: «Дар» — прекрасный роман, положивший начало новому тренду в русской литературе. Набоков совершил революцию в эмигрантском сознании, переплавив ностальгию в позитивный творческий ресурс. В «Даре» Набоков впервые показал, что эмиграция может быть не только трагедией, но и плодотворным началом новой жизни. Принадлежность к русской культуре не отменяет возможности проживания в другом культурном контексте; говоря современным языком, эта двойная идентичность обогащает человеческую личность, делает жизнь более глубокой и насыщенной. Эта позиция стала как нельзя более актуальной после 1991 года, когда вся страна в одночасье эмигрировала в неведомую новую реальность, когда весь твой прежний опыт и навыки перестают служить навигаторами в жизненном море. «Дар» — о способности человека быть счастливым при любых обстоятельствах, о возможности стать гражданином мира. Эмиграция оказалась для Набокова спасительной по многим причинам. Останься он на родине, разделил бы печальную судьбу со многими своими современниками. И уж никогда не написал бы таких романов, особенно «Лолиту», которую очень люблю, но не понимаю истерической шумихи вокруг нее.
ПРОФИЛЬ: За что «Лолиту»?
Прохорова: Я всегда воспринимала ее как продолжение традиций XVIII века — это, если хотите, «Монахиня» и «Опасные связи» XX века. «Лолита» — история о беспомощной одинокой девочке, которая отчаянно пытается вырваться из плена развратника. И ей это в итоге удается, хотя и дорогой ценой разрушенной юности и ранней смерти. Набоков создает искаженную оптику восприятия происходящего: рассказывает историю от лица растлителя, показывая, как конвенции традиционного литературного повествования могут ввести в заблуждение читателя. «Лолита» — глубоко нравоучительный роман, как сказали бы в старину, роман о границах личной ответственности, свободы и морали. Недаром у меня рядом с Набоковым в списке Оскар Уайльд с «Дорианом Греем».
ПРОФИЛЬ: Какая связь?
Прохорова: Самая прямая! «Портрет Дориана Грея» поставил вопросы, на которые мы до сих пор пытаемся дать ответы: о социальной миссии и ответственности художника, о взаимоотношении этического и эстетического, о внутреннем моральном императиве личности.
ПРОФИЛЬ: Толстого в списке нет. И Достоевского. И Чехова.
Прохорова: Не люблю Достоевского. Как профессионал, отдаю должное, но сама осталась равнодушна. Вымучила честно все романы, даже перечитала некоторые, чтобы понять, почему он так страстно любим, но так и не поняла. Очевидно, это не мой писатель, такое бывает. Рассказы Чехова очень люблю, но переворот в моей душе они не произвели. Толстого с усердием прочла, но глубокого следа он в душе не оставил. Может быть, всему виной школьная программа, способная отвратить от чтения классики на долгие годы. Возможно, Толстой — писатель не юношеский; давно подумываю его перечитать. В свое время меня очень раздражало его ярко выраженное женоненавистничество, эти натужные финалы бросания под поезд Анны Карениной и деградации Наташи Ростовой, которые никак не мотивированы всей логикой развития персонажа. В нашей литературе всегда было плохо с хеппи-эндами.
ПРОФИЛЬ: Саша Соколов?
Прохорова: Стал откровением. Он — фантастическое явление и сильно недооцененный писатель. Достоин стоять в первом ряду современных классиков. В «Школе для дураков» показал все тоталитарное сознание: квинтэссенцию абсурда, жестокости, бессмысленности и безумия эпохи, шизофренического состояния общества. Он нашел новый язык, новый способ говорения о прошлом. А «Между волком и собакой» вообще приближается к Джойсу по глубине и сложности языковой ткани.
ПРОФИЛЬ: После абсурда — строгая проза Лидии Гинзбург.
Прохорова: Если когда-нибудь напишут «другую» историю литературы, Лидия Гинзбург, как и Саша Соколов, будет там стоять в первом ряду великих писателей XX века. Для меня она автор, несомненно, продолжающий традиции XVIII века — острого социального анализа. Ее произведения — психологическая проза высочайшей пробы. Гениальная антропология чудовищной эпохи — я не знаю никого, кто это сделал лучше. Пожалуй, только еще Варлам Шаламов. Беспощадный самоанализ, сдержанность, но за этим кроется невероятная страсть.
ПРОФИЛЬ: Ребенок может вырасти нормальным без книг?
Прохорова: В детстве и юности книги оказывают большое влияние на судьбу. Они — в отсутствие у нас жизненного опыта — во многом формируют нашу личность, дают нам пищу для фантазии и размышления, первые представления о мире. Вот почему при составлении списка любимых книг мы, как правило, включаем туда книги нашего детства. Конечно, мы продолжаем читать и в зрелые годы, но такого потрясения от прочитанного, как правило, уже не испытываем. И не потому, что очерствели и потеряли свежесть восприятия, а потому, что жизненные обстоятельства оказывают не меньшее влияние на становление и эволюцию характера. Хотя я сама себе противоречу: помните тот невероятный взрыв эмоций, который мы все испытали в конце восьмидесятых, во время перестройки, когда открылась запрещенная прежде литература о нашем трагическом прошлом? Так что книга сопровождает человека всю его жизнь и очень ее украшает.
СПРАВКА
Книги моей жизни:
А.С. Пушкин. «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» и другие сказки
А. Дюма. «Граф Монте-Кристо»
М.Ю. Лермонтов. Стихи, поэмы
У. Теккерей. «Ярмарка тщеславия»
Д. Дидро. «Монахиня»
О. Уайльд. «Портрет Дориана Грея», пьесы
В. Набоков. «Дар»
М. Булгаков. «Мастер и Маргарита», пьесы
Саша Соколов. «Школа для дураков»
Л. Гинзбург. «Человек за письменным столом», «Блокадный дневник»
АВТОР: КЛАРИСА ПУЛЬСОН
Профиль