Не-встречи Льва Толстого

«Неужели нужна ещё одна книга о Л. Толстом?» — именно этот вопрос задаёт себе автор в прологе книги «Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы», нового фундаментального исследования личности и творчества русского классика в контексте его отношений с Православной Церковью

Протоиерей Георгий Ореханов – известный богослов и историк, доктор церковной истории, доктор исторических наук, профессор, на сегодняшний день один из ведущих российских исследователей Толстого.

Новая книга примечательна уже тем, что в ней писатель ставит себе задачу синтеза двух своих «светских» ипостасей – учёного, автора чисто академических монографий и научных статей, а также популяризатора, часто выступающего с лекциями (например, цикл «Лев Толстой и Церковь» на телеканале «Союз»), берётся изложить материал «просто, но научно». Анализируя вопросы аудитории («А как бы Толстой отнёсся к ИГИЛ?», «Когда же Церковь простит Толстого?») и даже упрёки коллег («для людей эпохи постмодерна это не очень актуально»), автор создаёт концепцию своего исследования как ответа на «острый общественный запрос на тему „Л. Толстой и Церковь“». «Современный мир, - пишет отец Георгий, - несёт на себе печать толстовства, а жители этого мира, всё менее знакомые с текстами Толстого, всё чаще повторяют его аргументы. Поэтому данная книга не только о Толстом и его эпохе. В каком-то смысле я хотел написать книгу о сегодняшнем дне, о современности, о всех нас. О том, как и во что мы верим. И как живём по своей вере». По сути, это попытка ответа на тот же толстовский вопрос «В чём моя вера?», и попытка для автора и читателя действительно плодотворная.


Протоиерей Георгий Ореханов 

Можно предположить, что современный читатель, далёкий от Церкви, а может быть, наоборот к ней близкий, вполне может ожидать от книги о Толстом, написанной православным священником, что её автор со всей мощью научной аргументации и всем пафосом публицистики заклеймит и уничтожит заблудшего еретика, устроив очередной сеанс своего рода литературно-исторического экзорцизма. Однако ничего подобного: принимая с сочувствием мучительный духовный поиск Толстого-человека, вдумчиво и тонко восхищаясь его талантом сочинителя, автор книги, естественно, отметает еретические постулаты толстовской «новой веры», иногда опровергает их, противопоставляет им свои собственные убеждения и свою веру. Но это всё не главное, как бы само собой разумеющееся. Главная же ценность книги Георгия Ореханова, пожалуй, в том, что в ней воссоздаётся не привычный современному человеку образ Льва Толстого, писателя-классика, автора «Войны и мира» и «Анны Карениной», чудаковатого поборника малоприложимых к жизни непротивления и опрощения (нередко всё это без какого бы то ни было противления упрощается не только в школах или на ТВ, но порой даже и на филфаках или в иных книгах, - хотя Лев Николаевич сам ещё сетовал на современников, что не за то его ценят!), но образ именно религиозного философа – по-настоящему многомерного, противоречивого, с церковной точки зрения добровольно отринувшего истину и отпавшего, но не проклятого, искренне и до последнего вздоха эту истину искавшего.


В соответствии с концепцией книги необычна и её структура, сам подход исследователя к освещению некоторых вопросов. Помимо вполне ожидаемых хрестоматийных глав «Эпоха» (гл. 1) или «Духовная биография» (гл. 2) в главе третьей мы попадаем в «Пространство духовного опыта» Л.Н. Толстого, и здесь же начинаются особые подглавки-интермедии, имеющие общий подзаголовок «не-встреча с Достоевским»: «Первая не-встреча с Достоевским: образ Христа», «Вторая не-встреча с Достоевским: праздношатайство» и т.д. В этих десяти главках, как бы вклиненных авторским замыслом в основную (линейную) архитектонику, речь идёт, конечно, не о хорошо известной исследователям единственной исторической возможности встречи двух классиков, когда оба они присутствовали на лекции Вл. Соловьёва. Отталкиваясь от этого ставшего легендарным (напр., пародийно переосмысленного В. Пелевиным в романе «t») факта невстречи, Георгий Ореханов трактует свой термин как «идейные встречи, встречи на перекрёстках мысли» Толстого и Достоевского, «встречи их текстов и встречи в их текстах тогда, когда они… говорят о чём-то важном для обоих». Такое сопоставление, отличное как от привычного для литературоведения биографического, так и компаративистского методов, близкое, скорее, к приёму художественной литературы, позволяет, используя подчас далёкие друг от друга источники, воссоздать «живой диалог» двух писателей, провести оригинальный и не совсем обычный анализ взглядов Л. Толстого в идейно-художественном контексте XIX в.

В последующих главах Ореханов не только подробнейшим образом описывает и разбирает такие основополагающие для его темы (и также почти уже ставшие мифологемами) эпизоды, как «отлучение Толстого» (подготовка Синодального акта 1901 г., анализ текста документа, комментарии и переписка причастных к нему лиц и т.д.) и «уход Толстого» (напр., параграф называется «Круг замкнулся»: «В центре „круга“ – Л.Н. Толстой, одинокий и больной, ещё недавно искавший встречи со старцами, а теперь полностью зависящий от своего окружения»), но в главах 5-7-й расследует преступление Толстого. Сразу оговорившись, что понимает преступление не в юридическом смысле, автор «теологического детектива» (вскользь брошенное шутливое определение самого исследователя) проводит «расследование» и «суд» над Толстым, а вернее, над его идеями и деятельностью.

Владимир Григорьевич Чертков и Лев Николаевич Толстой.

Так, глава пятая носит название «Преступление. Главный соучастник» и посвящена В.Г. Черткову. Эта тема разработана Г. Орехановым в его научной монографии 2009 г., и здесь, отвечая на критические замечания в «очернении» Черткова, недостоверности психологического портрета главного сподвижника Толстого, учёный даёт новый очерк его деятельности и отношений с писателем, с малоизвестными ранее значимыми подробностями, в частности, о его жизни после Октябрьской революции. Особый акцент делается на высоком аристократическом происхождении Черткова, влиятельности при дворе его матери. Глава шестая «Свидетели обвинения» имеет состав: «Жена», «Обер-прокурор» (К.П. Победоносцев), «Консул» (К.Н. Леонтьев), «Философ» (В.С. Соловьёв), глава седьмая: «Жена», «Тётка» (знаменитая «бабушка» А. А. Толстая), «Сестра» (М.Н. Толстая, шамординская монахиня), «Дочь» (младшая дочь А. Л. Толстая), то есть задействовано едва ли не всё ближайшее окружение великого писателя, общественное и семейное. Примечательно, что супруга писателя выступает и на той, и на другой стороне. Большое значение в раскрытии её роли в жизни Л. Толстого имеют, по признанию автора, недавно изданные воспоминания С. А. Толстой «Моя жизнь» (М., 2014). Вообще обилие справочного историко-биографического, в том числе и не публиковавшегося ранее архивного материала является сильной стороной пусть и написанной в популярной манере, но всё же академически тщательно проработанной, отличающейся объективно-научным подходом к рассмотрению фактов книги Г. Ореханова. Однако выводы исследователя-священника лишены сухой «бескровной» научности: «Мне кажется, главный смысл воспоминаний… и самой жизни С. А. Толстой заключается в напоминании всем мужьям, даже таким великим, как её собственный муж, о том, что рядом с ними часто смиренно и нетребовательно живут их жёны, перед которыми и только перед которыми открывается вся правда их жизни с её мелочностью, слабостями и пороками. Существа, которых обмануть уже невозможно».

Пытаясь найти ответ на один из главных вопросов книги: «В чём причина конфликта Л. Толстого с Русской Церковью и почему этот конфликт приобрёл такие агрессивные формы?», исследователь проводит интереснейший социологический и исторический анализ, попутно проясняя вопросы «Что такое антиклерикализм?», «Что такое секуляризация?», «Толстой и русская интеллигенция», «Религиозный кризис русского общества». Но особую ценность имеет понимание автором современности, его неоторванность от нынешней духовной реальности, например, то, что в книге учитывается и формулируется credo человека индустриального и постиндустриального общества – печворк-религиозность. Вслед за западными социологами определяя это понятие как некое подобие лоскутного одеяла, сшитого из различных клочков метафизических верований и представлений, когда едва ли не каждым индивидом провозглашается «своя религия», «своё понимание Бога», Георгий Ореханов усматривает корень этого явления, ставшего бичом для традиционных конфессий, в «религиозной свободе» Льва Толстого. «Граф Толстой, - остроумно замечает учёный, - единственный человек в России конца XIX – начала ХХ века (а может быть, и в мире), который мог позволить себе быть по-настоящему свободным». («Лев Толстой – свободный человек» - как будто эхо-отголосок этой фразы в названии нового романа П. Басинского, выпущенного практически одновременно с книгой «Пророк без чести»!) Однако эта свобода сыграла злую шутку не только с самим известным на весь мир «яснополянским старцем», «пророком новой христианской эры», но, возможно, и со всеми нами, в широком смысле его современниками. С течением времени философско-религиозные идеи Льва Толстого, довольно сложные и причудливые, связанные с «сакрализацей собственного эмоционального мира» (автор, ссылаясь на дневниковые записи писателя, постоянно подчёркивает их неоконченность, изменчивость, текучесть, амбивалентность – в отличие от толстовства или трактовки их Чертковым), всё более костенеют, искажаются и вульгаризируются, порождая сначала безрелигиозный гуманизм, для которого религия не призвана, как у самого Толстого, «охватывать все без исключения сферы жизни (политика, экономика, мораль, наука, искусство)… быть для них фундаментом», но «становится одним из „аспектов жизни“, приобретает характер „музейного экспоната“», затем воинственную антирелигиозность большевистского и советского периода, и наконец, постмодернисткую всеядность и теплохладность, именуемую patchwork-религиозностью.

Бунт Толстого против Церкви, толстовское «учение» не были чем-то сверхоригинальным: выходец из эпохи Просвещения, поклонник Руссо, интеллектуал и полиглот, хорошо знакомый с новейшими трудами немецких, французских и американских теологов, Толстой, по Ореханову, в России осуществлял примерно то же, что до него делали европейские религиозные реформаторы или представители популярного в ХIХ веке направления «демифологизации Евангелия» вроде Ж.-Э. Ренана. В свою очередь, отмечает, анализируя вопрос, Г. Ореханов, книги самого Толстого оказали большое влияние на протестантскую теологию века ХХ. Однако для отечественного читателя, возможно, куда более значимой – и скорее всего, весьма неожиданной - будет обнаружение другой генеалогии: «…род Толстых (по линии князей Волконских) дал России не только выдающихся государственных деятелей, но и многих святых. Его родоначальником был святой мученик Михаил Черниговский». Далёкими предками Л.Н. Толстого также были известнейшие русские святые княжеского рода: Ольга, Владимир, Борис и Глеб, Андрей Боголюбский, Александр Невский и Дмитрий Донской. Автор также обращает внимание на известные, но зачастую как бы находящиеся в тени факты, среди которых религиозность матери Толстого, или что писатель много раз бывал в Оптиной пустыни, часто гостил у сестры-монахини М. Толстой в Шамординской обители, и при этом тамошние монахини даже ждали его приезда и любили с ним общаться, вообще много беседовал со священниками, архиереями и старцами.

В качестве одного из немногочисленных недостатков книги Ореханова можно указать на то, что нигде в тексте, при самом детальном рассмотрении истории отлучения Толстого, его причин и т.д. (то же самое и в многочисленных лекциях о. Георгия) не приводится контраргументов – прежде всего филологических и богословских – самой толстовской критике Евангелия и догматов, высказанной писателем, например, в том же трактате «В чём моя вера?». Ещё менее существенным является то, что достаточно активно цитируя работы новейших авторов – прежде всего изданный в 2012 г. курс лекций В. Бибихина «Дневники Толстого», а также известные книги П. Басинского «Бегство из Рая» и «Святой против Льва» (некоторые выводы беллетризованных работ последнего, связанные с церковными вопросами, автор-священник корректирует), исследователь указывает в библиографии годы не первых публикаций этих книг: 2015 вместо 2010, 2016 вместо 2013; неоднократно цитируя книгу И. Волгина «Последний год Достоевского», пользуется старым изданием, которое было в 2010 г. исправлено и дополнено автором. Досадным недочётом самого издания является приличное количество опечаток, подавляющее большинство которых связано со слиянием рядом стоящих слов.


Похороны Льва Толстого

И всё же для Ореханова Толстой – «пророк без чести», а его идейная и историческая биография – «хроника катастрофы». Данные подзаголовки читаются как своеобразный вердикт «суда» книги, а один из главных выводов Ореханова, не выделенный автором особо как вывод, но тем не менее, представляющий собой как бы итоговую оценку жизненного и творческого пути «великого писателя земли русской», поражает своей неожиданностью и парадоксальностью – особенно, если учесть, что вывод этот делается священнослужителем. По мнению Ореханова, «Восстание против государства или даже Церкви – это грехи, которые могут найти рациональное объяснение. Но бунт против своего естества, против того, что сам Толстой называл художеством…» - это и есть то, что в Евангелии названо «хулой на Духа Святого», главное, метафизическое преступление Льва Толстого. На таком «суде» речь не может идти о формальном покаянии писателя (по-древнегречески покаяние – μετάνοια, «изменение ума»), и о таком же формальном прощении его современной Церковью.

Лев Толстой не смог и не захотел покаяться. Писателя, как иногда ошибочно считают и даже пишут, не преследовало государство, многие православные, особенно священнослужители, ждали его покаяния – как завершающего земной путь духовного подвига. «Его примирение с Церковию будет праздником светлым для всей Русской земли, всего народа русского…» - приведённые в книге слова митрополита Антония (Вадковского) чем-то напоминают слова старца Тихона из «Бесов» Достоевского, обращённые к главному герою романа Николаю Ставрогину, носителю абсолютной свободы, идеологическому предшественнику ницшеанского сверхчеловека. О настоящем, не мнимом раскаянии Ставрогина Тихон говорит: «…подвиг ваш, если от смирения, был бы величайшим христианским подвигом...». Погибель главного «беса» старец предрекает зеркальным отражением знаменитого идеала Достоевского: «Некрасивость убьёт». Для автора «Братьев Карамазовых» (именно этот роман Толстой читает перед уходом из Ясной Поляны), как справедливо отмечает протоиерей Георгий Ореханов, это не просто соединение морального и эстетического, по Достоевскому, это именно спасительная красота «сияющей личности» Христа, от которой Лев Толстой добровольно отказался. Главная невстреча всей жизни Толстого – с Христом.

Источник: «Православное книжное обозрение», №7-8, 2017.



Автор
Алексей А. Шепелёв
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе