«Стихи нас настигают. Перед этим охладевая». 11 главных групп советского поэтического андеграунда

Современная русская поэзия почти целиком выросла из советского андеграунда: массы видят поэтический эталон в Иосифе Бродском, интеллектуалы вспоминают об Аркадии Драгомощенко, а любители современного искусства цитируют Дмитрия Пригова.

Однако неподцензурная поэзия — это многие десятки, если не сотни имен. Разобраться во всем этом многообразии поможет читателям «Ножа» Павел Заруцкий.


Советская неподцензурная поэзия — уникальное явление, во многом определившее облик новейшей русской поэзии. Железный занавес и неприятие советской властью всего, что не вписывалось в ее представления об искусстве, во многом отрезали страну от творческого диалога с западной культурой и невольно способствовали формированию самобытного советского андеграунда — «второй культуры», существовавшей параллельно с официальной. Поэт Всеволод Некрасов следующим образом обозначил границу между двумя культурами: «Действительно, с чего ведь и начиналось наше „другое“ искусство, как не с честности по отношению к вопросу: что есть искусство и что не есть искусство? И отсюда — кто есть в искусстве и кто не в искусстве? Кого там нет, кто там только числится… В том-то и корень его отличия от официаль­ного, где вопрос решался запросто: искусство — это то, что прикажут. В искусстве — те, кого велено считать деятелями искусства, — т. е. решался заведомо нечестно — Вы согласны? Заслуженными деятелями — было такое, например, звание…»

Поэт и составитель изданной в конце 1990-х годов антологии «Самиздат века» Генрих Сапгир считал, что антология самиздата, «по сути, является антологией русской поэзии второй половины ХХ века». В наши дни ее материалы в расширенном виде представлены на интернет-ресурсе «Неофициальная поэзия».

Неподцензурность авторов второй культуры была не столько эстетическим жестом, сколько единственным способом отстоять собственное видение искусства и не идти на компромиссы с литературными чиновниками, заведующими официальной печатью. Ценой выбора была «невидимость» этой поэзии за пределами круга посвященных и возможность публикаций лишь в самиздате и тамиздате, то есть за рубежом. Отношение деятелей андеграунда к обласканным властью авторам могло доходить до откровенно враждебного. Например, поэт и составитель «Антологии новейшей русской поэзии у Голубой Лагуны» — важнейшего собрания самиздатовских текстов, выходившего в США в 1980-е годы, — открыто противопоставлял публикуемых им в антологии авторов печатавщемуся на родине и отмечавшему свой день рождения с бочонком икры Евгению Евтушенко: «Евтушенке пока дверь навозом не мажут. А следовало бы. Все поэты в этой антологии — это поэты, погубленные и преданные Евгением Александровичем лично. За бочонок икры».

Впрочем, дьявол, как всегда, скрывается в деталях. При попытке описания литературных групп советской второй культуры за скобками остаются важнейшие ее представители, которые не относили себя к какому-либо объединению, — Геннадий Айги, Елизавета Мнацаканова и многие другие. А граница между первой и второй культурами не всегда оставалась непроницаемой. К примеру, Виктор Соснора параллельно существовал как в подцензурном, так и в неподцензурном литературных пространствах. Данные карточки не претендуют на полноту. Их задача — познакомить читателя с основными литературными объединениями второй культуры и, возможно, стать точкой входа в мир советского литературного андеграунда.



Филологическая школа

«Филологической школой» поэт и публикатор Константин Кузьминский назвал круг ленинградских литераторов второй половины 1950-х годов, продолжавших прерванную сталинскими репрессиями и Второй мировой войной традицию русской экспериментальной поэзии. Согласно опубликованной Кузьминским статье Льва Лосева (Лившица), предпосылкой к созданию объединения стал хеппенинг первокурсников филологического факультета, которые, «наряженные в сапоги и рубахи навыпуск, 1 декабря 1951 года пришли в университет и, усевшись на пол в кружок в перерыве между лекциями, хлебали квасную тюрю из общей миски деревянными ложками, распевая подходящие к случаю стихи Хлебникова и как бы осуществляя панславянскую хлебниковскую утопию». Двое из этих студентов — Михаил Красильников и Юрий Михайлов — считаются одними из ключевых представителей школы. Помимо них основу объединения составили Сергей Кулле, Александр Кондратов, Леонид Виноградов, Михаил Ерёмин, Владимир Уфлянд и Лосев. По словам одного из составителей изданной в 2005 году антологии «„Филологическая школа“. Тексты. Воспоминания. Библиография», поэта Виктора Куллэ, неофутуристическую поэтику представителей филологической школы определяли «пристальное внимание к семантическим нюансам, поливалентность смысла, нетривиальная рифмовка».


Михаил Красильников


Михаил Ерёмин

Лицо четвертованное, обескровленное,
Чернокнижное, чернооспое,
Продырявленное фотографиями воинов,
Словно казнимая грудь матросская.
Пулеточные строчки вытянулись,
Ими белое лицо опекаемо,
Очевидное, очень выдуманное,
Протяжное, покупаемое.

1958



«Ахматовские сироты»

«Ахматовские сироты» — неофициальное название группы поэтов из близкого окружения Анны Ахматовой рубежа 1950-х и 1960-х годов — Евгения Рейна, Анатолия Наймана, Дмитрия Бобышева и Иосифа Бродского. Четверо поэтов считали Ахматову нравственным эталоном и развивали свою поэтику, ориентируясь на золотой и серебряный века русской поэзии. Лев Лосев, участник дружественной «ахматовским сиротам» филологической школы, описывал это группу следующими словами: «Они любили, чтобы было красиво, как у акмеистов, любили поминать Господа и ангелов, Сезанна и Ван-Гога, а то и по-французски строчку ввернуть. <…> Они вились вокруг Ахматовой. Меньше пили. Не матерились. Не участвовали в ресторанных драках. Не имели приводов. Не слышали шума времени».


«Ахматовские сироты»


Евгений Рейн
Яблоко

Пока я уходил от переулка
на площадь. Становилось всё теплее.
Стихи нас настигают. Перед этим
охладевая. Впереди металлов
распалась ртуть. Я шел по переулку,
и мне подумалось о стенах и судьбе.
Потом о стенах просто. Я представил
какие-то отличные полотна,
раскрашенную известь, кран дождей
и множество небывших ситуаций.
Но площадь огорошила меня,
происходило лютое движенье,
сюда заброшенное от ствола Садовой,
грузовики стремились в представленье,
свергая предыдущее строенье,
и прислоняясь к алтарю Главпива,
я бросился хоть что-нибудь спасти.
Я встретился с тобой. Гораздо раньше
я тебя увидел, но, подсчитав глаза, ресницы, бедра,
смолчал. А за тобой
я помню яблоко на голубой холстине,
просторное, покатое, как лодка,
оно пробило строй сосновых досок,
замедлясь здесь, оно было желто.
Я наблюдал чешуйчатую кладку цвета,
и абажур округло поднимался
над яблоком, как шелк под сквозняком,
и над теплом большой открытой пищи.
Да-да, конечно, наконец-то снова —
там в яблоке — творилось мирозданье,
материя переходила в цвет.
Так вот костяк дикарского лиризма,
фигура и условие расцвета
до крика исступленной желтизны.
Всё это было въявь, и даже
у основания оно схватилось
кольцом из цвета — жидким и густым.
В нем яблоко плескаться начинало,
колебля воздух и вращая стол.



СМОГ

СМОГ — неформальное объединение молодых московских поэтов, существовавшее с 1965 по 1966 год. Организаторами группы были Леонид Губанов, Владимир Алейников, Юрий Кублановский, Владимир Батшев и Аркадий Пахомов. Смогистов объединяла не столько какая-либо общая эстетическая платформа, сколько нонконформизм и недоверие к официальной советской литературе. «Сегодня умерли Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Аксенов, Гладилин… Родились мы — СМОГ! Мы — подлинный авангард русского искусства!» — провозглашали смогисты на своих афишах. А в апреле 1965-го поэты провели демонстрацию в защиту левого искусства и вручили членам Союза писателей петицию, в которой объявили, что в течение трех лет завоюют искусство, а также потребовали признания и предоставления помещения для выступлений. Под стать творческой свободе и эпатажу участников объединения было и его название. «Смелость Мысль Образ Глубина», «Сила Мысли Оргия Гипербол», «Самое Молодое Общество Гениев» — вот лишь несколько расшифровок аббревиатуры СМОГ. Поэт и критик Эммануил Райс считал, что смогистов определяло общее настроение — «не светлый лик рублевско-пушкинской Руси, а темный достоевско-нарбутовский кошмар».

После апрельской демонстрации деятельность СМОГа стала обретать всё более выраженный политический характер, что вызвало реакцию со стороны органов госбезопасности. Смогистов стали исключать из институтов, отправлять в сумасшедшие дома и ссылки за тунеядство. В апреле 1966 года группа прекратила существование. Согласно литературоведу Андрею Журбину, «главным достижением СМОГа стало создание прецедента, доказательство возможности и необходимости для литературы развиваться самостоятельно, вопреки установкам тоталитарного общества».


Леонид Губанов


Экспромт на подножке собственного спокойствия

Бог велел — был Верлен,
Бог болел — был Бодлер.
Бах настал — бух любой.
Я в кострах, как Рембо.
Я с тобой день и ночь,
я с тобой ночь и день —
как синяк, как ретушь, —
получилась тень.
Прочь! Прочь! Прочь!
Выматывайтесь, да бодрей!
Сперва потресканный Бодлер,
в губной помаде и с колен
встает напудренный Верлен.
Пошатываясь, как прибой
Обиженно уйдет Рембо.
Всё выпил, выпер и орган,
исчез как сахар Иоганн —
его, наверно, все простят —
иди по стенке, Себастьян!
Нет Верлена, нет Бодлера, — вздох —
нет Рембо и нету даже Баха.
Только есть
Бог
Бог
Бог
И моя белая рубаха!



Лианозовская школа

В наши дни лианозовская школа считается одним из ключевых художественных объединений советской неофициальной культуры и неиссякаемым источником вдохновения для последующих поколений поэтов. Образовалось это объединение из спонтанных встреч у художника Оскара Рабина, которому выделили комнату в бывшем лагерном бараке на станции Лианозово. В постоянный круг лианозовцев входили поэты Игорь Холин, Генрих Сапгир, Ян Сатуновский и «барачный дед» Евгений Кропивницкий — самый старший участник группы, родившийся еще в конце XIX века и ставший для многих учителем. Художники и поэты лианозовской школы искали новую выразительность, способную соответствовать неприглядной барачной действительности, идущей вразрез с языком официального искусства. Их натуралистичный и «бытовой» язык, нарочито лишенный привычного лиризма и декоративности, определил второе название объединения — «барачная школа». В 1959 году вышел первый номер знакового самиздатовского поэтического альманаха «Синтаксис», включавший в себя стихи Сапгира, Некрасова и Холина, а также иллюстрации Кропивницкого. Одна из копий альманаха попала в руки официального критика, который в яростной рецензии обличал Холина как коллекционера пороков, который «глядит на окружающую действительность с высоты помойки <…> сознательно лишив себя того, что делает человека человеком, — труда». Крайне контрастным на этом фоне выглядит характеристика от еще одного лианозовца — Эдуарда Лимонова, — который называл Холина хирургом, демонстрирующим злокачественные опухоли безо всяких сантиментов. Советский метанарратив, прозвучавший в рецензии критика отсылкой к труду, который возвеличивает человека, также был одной из магистральных тем барачной школы. Лианозовцы противопоставляли лоску официоза разговорную речь и деконструировали мертворожденный язык власти, доводя его до абсурда и гротеска. Эти темы также получили свое развитие в русском конкретизме и концептуализме, которые во многом опирались на достижения лианозовцев.


Игорь Холин


Игорь Холин

Пригласил ее в гости.
Сказал: «Потанцуем под патефон!»
Сам — дверь на замок.
Она — к двери, там замок.
Хотела кричать,
обвиняла его в подлости.
Было слышно мычанье и стон.
Потом завели патефон.



Конкретизм

В 1964 году в «Иностранной литературе» вышла статья писателя и литературоведа Евгения Головина «Лирика „Модерн“», впервые представившая в СССР творчество и теоретические установки немецкой конкретной поэзии и, разумеется, соблюдающая обязательный для официальной публикации ритуал клеймения западного искусства как буржуазного и регрессивного. Публикация была замечена лианозовцами в Москве и поэтами Малой Садовой в Ленинграде (о последних — ниже) и дала мощный импульс для развития поэтических экспериментов. Так, под влиянием немецких конкретистов были написаны отдельные стихотворения Владимира Эрля и Леонида Аронзона 1960-х годов. Куда дальше пошел Эдуард Лимонов, заявивший, что в Москве в 1971 году была создана группа «Конкрет», в которую, среди прочих, входили представители лианозовской школы Генрих Сапгир, Всеволод Некрасов, Игорь Холин и Ян Сатуновский. Впрочем, сами участники группы «Конкрет» узнали о ее существовании с большим изумлением из публикации Лимонова. Ряд исследователей напрямую отождествляет русский конкретизм с представителями лианозовской школы, и у этой позиции есть все основания. Так, Всеволод Некрасов, хоть и резко подчеркивал, что пришел к схожим техникам еще до знакомства с немецкими авторами, не скрывал свой интерес к конкретной поэзии, рассматривая зарубежных экспериментаторов как равных собеседников, а не авторитетных учителей. «И это не мы обозвали себя конкретистами — это нас обозвали. А когда обозвали, мы не стали спорить. И не станем спорить — нам понравилось», — писал Некрасов.

Однако русскоязычные эксперименты в области конкретной поэзии не ограничивались лианозовской школой. Многообразие этих опытов наглядно демонстрирует вышедшая в 1985 году в Нью Йорке брошюра «Конкретная поэзия», помимо Некрасова представлявшая «конкретные» стихи участника филологической школы Александра Кондратова (под псевдонимом Сэнди Конрад), поэтов Малой Садовой Эрля и Аронзона, поэтов эмиграции Александра Очеретянского и Вилена Барского, художников Юрия Галецкого и Вагрича Бахчаняна и других. Как и представителей западного движения, русских конкретистов интересовал потенциал слова, вырванного из повседневных контекстов и обнажающего неожиданные смыслы в самом себе, его взаимодействие с пространством страницы, а также поэтические возможности повторения. Используя минимальный арсенал, поэт-конкретист осознавал, что повторение не может быть одинаковым хотя бы за счет контекста, создаваемого каждым новым использованием слова. Он исследовал, как одно и то же слово или выражение способно трансформировать себя как в языковом, так и в смысловом пространстве.


Всеволод Некрасов


Всеволод Некрасов

Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть свобода



Концептуализм

Русский концептуализм — крайне неоднородное явление в неофициальной культуре, которое сформировалось в конце 1970-х годов. Концептуалистскими по праву считаются произведения литературы, живописи, инсталляции, перформансы и многое другое. В поэзии ключевыми представителями русского концептуализма принято считать Дмитрия Александровича Пригова, Всеволода Некрасова, Льва Рубинштейна, Андрея Монастырского и прочих. Концептуалистов объединяла работа со стереотипами и с процессом узнавания, который запускало произведение искусства в читателе или зрителе. Теоретик концептуализма Борис Гройс определял эту работу как снятие оппозиции между объектом и языком. Для Некрасова она представала оборачиванием текста ситуацией, в которой между произведением, автором и читателем выстраивались своеобразные отношения. В центре внимания Пригова была иллюзорность номинации как некоего объекта, предмета, а концептуализм он определял как новый менталитет. По Пригову, концептуалист стремился не встроиться в литературный процесс, но посмотреть на него извне как на набор персонажей и архетипов. Концептуалистская модель со своим взглядом извне во многом определила сращивание фигур поэта и критика, характерное для современной поэзии.


Дмитрий Александрович Пригов


Дмитрий Александрович Пригов

Сегодня утром на брегах Невы
Вас, Александр Сергеич, вспомнил утром
По той причине, что развратен Вы
А я через столетье — целомудрен
И я заплакал на брегах Невы
Увидя дев кругом столь полногрудых
Что захотел развратен быть как Вы
Не захотел как я быть целомудрен.



Метареализм (метаметафоризм)

Метареализм, также называемый метаметафоризмом, сформировался на рубеже 1970-х и 1980-х годов. Оба названия движения отражали основу поэтики его создателей — Александра Ерёменко, Ивана Жданова и Алексея Парщикова, — которые рассматривали литературные приемы как своеобразные порталы в «изнаночные» миры, в которые мог погрузиться читатель, приоткрыв завесу текста. Философ Михаил Эпштейн определял метареализм как реализм «сверхфизической природы вещей». Критик и поэт-метаметафорист Константин Кедров считал, что метаметафора — это метафора, «где каждая вещь — вселенная». Согласно Кедрову, Парщикова, Ерёменко и Жданова отличало метафизическое, четырехмерное видение мира. Впоследствии к движению стали причислять и других поэтов, из которых наиболее близкими к поэтике метареализма считаются Владимир Аристов и Аркадий Драгомощенко.


Александр Ерёменко


Александр Ерёменко

В электролите плотных вечеров,
где вал и ров веранды и сирени
и деревянный сумрак на ступенях,
ступеньками спускающийся в ров,
корпускулярный, правильный туман
раскачивает маятник фонарный,
скрипит фонарь, и свет его фанерный
дрожит и злится, словно маленький шаман.
Недомоганье. Тоненький компот.
Одна большая гласная поет,
поет и зябнет, поджимая ноги,
да иногда замрет на полдороге,
да иногда по слабенькой дороге
проедет трикотажный самолет…



Поэты Малой Садовой

Поэты Малой Садовой — группа ленинградских писателей, собиравшихся в 1960-е годы на Малой Садовой улице — в кафетерии, где стояла зарубежная кофеварка эспрессо. Поэты Малой Садовой были скорее спонтанным сообществом диссидентствующих литераторов, нежели какой-то организованной группой. По словам одного из ключевых его участников, Владимира Эрля, количество людей, знакомых по Малой Садовой, достигало от двухсот до трехсот человек, причем не все из них занимались творчеством. Выпить кофе и провести время в компании других творческих людей на улицу заглядывали Виктор Кривулин, Иосиф Бродский, Константин Кузьминский.

В конце 1964 года группа поэтов с Малой Садовой отметилась несколькими поэтическими чтениями, а год спустя литераторами был подготовлен самиздатовский альманах Fioretti, манифестирующий существование школы «поэтов и прозаиков Малой Садовой». В альманахе были опубликованы стихи Евгения Вензеля, Александра Миронова, Владимира Эрля, Андрея Гайворонского, Леонида Аронзона, Тамары Буковской и других. Однако, согласно воспоминаниям Гайворонского, большая часть тиража была уничтожена самими авторами из-за доноса одного из помогавших с тиражированием альманаха. Гайворонский утверждает, что компания «малосадовцев» распалась после этих событий, однако Эрль считает, что группа просуществовала до середины 1970-х.


Леонид Аронзон


Леонид Аронзон (из альманаха Fioretti)

Вроде игры на арфе чистое утро апреля.
Солнце плечо припекает, и, словно старцы-евреи,
синебородые, в первые числа Пасхи,
в каждом сквере деревья, должно быть, теперь прекрасны.
Свет освещает стены, стол и на нем бумаги,
свет — это тень, которой нас одаряет ангел.
Всё остальное после: сада стрекозы, слава,
как, должно быть, спокойны шлемы церквей, оплывая
в это чистое утро, переходящее в полдень,
подобное арфе и кроме — тому, о чем я не помню.

(5 апреля 1964)



«Верпа»

«Верпа» была создана поэтом и музыкантом Алексеем Хвостенко в начале 1960-х годов в Ленинграде. В разное время с «Верпой» сотрудничали лингвист Иван Стеблин-Каменский, художник Юрий Галецкий, поэты Леонид Ентин и Кари Унксова, а также близкий друг и соавтор Хвостенко Анри Волохонский. В первую очередь «Верпа» ассоциировалась с личностью ее создателя, провозгласившего абсолютную творческую свободу главным принципом верпианского искусства. Литературовед Илья Кукуй отмечал, что исследователи и участники «Верпы» определяли ее по-разному: как авангардистскую поэтическую школу, как некую творческую тональность, задаваемую Хвостенко, и даже как объект культа — мифическое существо, шкуру и мясо которого способен оценить не каждый. Как объяснял сам Хвостенко, «направленность Верпы и отравленность ее антов определяются временными кадогами», добавляя, что «придет время и музыка Верпы окажется на вершине базога и ее молчание поднимет Трева на небывалую дему».


Алексей Хвостенко


Любовное (из цикла посвящений Игорю Холину)

Покуда бык
Покуда ястреб
Покуда дуб
Покуда ясень
Покуда мир
Ах дескать мир
Покуда Верпа на клавир
Покуда жопа не идея
Покуда девка хорошея
В постель сама еще идет
Любовь покуда не помет
Любви покуда не поймет
Себе ж пускай пока наймет
Многозарядный пистолет

(1965)



«Хеленукты»

«Хеленукты» — абсурдистское литературное объединение, созданное в недрах группы поэтов Малой Садовой Дмитрием Макриновым и Владимиром Эрлем и существовавшее с 1966 по 1971 год. С группой сотрудничало множество авторов, однако титул «Хеленукт», помимо Макринова и Эрля, носили лишь пять поэтов — Виктор Немтинов (ВНЕ), Алексей Хвостенко, Сергей Дорофеев и жена Эрля Наталия Федючек. Помимо абсурдизма, хеленуктов отличал коллективный подход к творчеству, и существенная часть творческого наследия группы написана поэтами в соавторстве. Хеленукты долгое время по принципиальным соображениям отказывались объяснять свое название. Лишь в 2000-е годы Эрль, изобретатель слова «Хеленукт», рассказал, что оно образовано путем двойной транслитерации слова «Нелепость» (Helenoct) — с кириллицы на латиницу и обратно.


Владимир Эрль и Александр Миронов


Встреча у Сервантеса (Б. Ахмадулиной)

Вдоль пепельниц вокзалов захолустных
вдали плевательниц судьбы
плевательниц и письменных и устных
качались стукаяся запертые лбы
и размышляли о судьбе гнилой капусты
которая сидела на плечах морковных таракана
и бормотала неумело пьяно
о том как сладки губы таракана
который был сорокалетний мальчик
с подвешенным к предплечью языком.
Любил он стукать яйца о каблук
и был приверженцем филологических наук
и был Наполеона закадычный друг
и был Цецилии великосветский внук
которого она карала нежно
за то что яйца он носил весьма небрежно
и часто стукал ими о каблук.



Трансфуристы

Трансфуристами называла себя группа поэтов, сплотившаяся вокруг ейского самиздатовского журнала «Транспонанс» (1979–1987). Публикаторы журнала, поэты и художники Сергей Сигей и Ры Никонова, считали своей ключевой творческой задачей развитие идей довоенного литературного авангарда. Преемственность литературных поколений выражалась как в их художественной, так и в издательской деятельности — на страницах «Транспонанса» печатались не только их соратники Борис Констриктор и А. Ник, но также почти забытые на тот момент эгофутурист Василиск Гнедов и «последний обэриут» Игорь Бахтерев. По мнению исследователя Андрея Устинова, ориентирующийся исключительно на авангард и презирающий условности самиздатовского истеблишмента двух столиц «Транспонанс» проложил путь альтернативному узкопрофильному самиздату.


Ры Никонова


Жабры верлибра

Да, листва золотая округла,
доупругла ее тулота
витиеваты ветвеи
ветра взапыль погружалибр.

Автор
Павел Заруцкий
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе