Сюжет из популярного песенника

О новом романе Всеволода Бенигсена


«ВИТЧ» — такое же косящее, подмигивающее, переливчато-намекающее словцо, как «ГенАцид» или «Раяд». Так назывались романы бодро дебютировавшего Всеволода Бенигсена. «ВИТЧ» — роман третий, тиснутый уже не какими-то «Знаменем»-«Временем», а самим великим и ужасным «Астрелем». Там на шахте угольной паренька приметили, руку дружбы подали, повели с собой. Девушки хорошие чудной (или светлой? громкой? мутной? клевой?) песней встретили, И в забой отправился парень молодой. Обласканный ответственными людьми, чьим попечением точно будет чугуна и стали на душу населения вполне. Ибо и старатель был, как юный пионер, всегда готов. И вот он прямо с корабля пошел стране давать угля…


Вынесенный в заголовок ВИТЧ — вирус иммунодефицита талантливого (творческого) человека. Смертоносный феномен распознали (или придумали) три персонажа. Первый — поэт-нонконформист 70-х, в новые времена искавший свободу в череде провокационных (дурацких и злых) экспериментов. Второй — победительный жулик, презирающий быдло (более никого на просторах родины чудесной не встретишь) и раскручивающий лихие артполитпроекты для упрочения своего величия (власти, богатства). Третий — еще один литератор-семидесятник, всю жизнь вяло плывший по течению, а в «нулевые» взалкавший то ли истины, то ли свободы, то ли еще чего-то о-о-очень хорошего… Первый попал под поезд. (Может, убийство, заказанное вторым. Может, суицид, к которому подтолкнули то ли страх перед неодолимым «вирусом», то ли чувство вины? Может, случайность, которая, как учили нас, есть проявление закономерности…) Второй добился намеченного, объяснил третьему, что тот был пешкой в его игре, отдал ему сокровенную рукопись первого (без его пиар-колдовства она безопасна — в электрическом интернете нет разницы меж свидетельством, байкой и бредом) и растворился в сером мареве. Третьему осталось напиться в похабном клубе и помереть (лучше уж от водки, чем от скуки), мысленно улыбнувшись: «— Темнота — черная <…> Хорошо, что не серая».


Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Я не о смерти «функционального» героя, в которую веришь не больше, чем в прочие как бы экстравагантные (ощутимо вторичные) метафоры, на которых Бенигсен строит сюжет. Впрочем, навороти он что-нибудь посвежее, эффект, боюсь, был бы тот же. Метафоры на то и метафоры, чтобы понимать их не буквально. И если нам сервируют поселение для диссидентствующих литераторов, организованное гебухой на излете застоя, то мы улыбаемся краешками губ: символ! Мол, примерно так и было. Со всей этой… как ее… ага, интеллигенцией. Которая с барского стола кормилась, на хозяина тявкала и без плетки его жить не могла. И сейчас так же: гонит попсу, клянет «рынок», в тех же комплексах и компромиссах кувыркается. Да еще героизирует свое тошнотное прошлое. Чем споспешествует разливу попсовой мерзости и триумфам циников, которые одни понимают, в чем назначение поэта со всеми его «ходячими истинами». ВИТЧ — без начала и конца. В самом деле, что лучше (хуже): повесть о комсомольских стройках или порнуха на основе детских мультиков? Косноязычные инвективы (по стандартной схеме и под одобрямс собутыльников) или самоутверждение пропагандой погрома?


Лучше — если одарил тебя Бог умом, живым интересом к истории, отзывчивостью на чужую боль, совестливостью, юмором да еще и тягой к сочинительству — с текстами своими работать. Отбрасывать на стадии замысла «таинственные рукописи», «исчезающие объекты», «амбивалентных чекистов» и прочие пронафталиненные причиндалы. Вычеркивать матерщину и щекочущие картинки ночных кабаков. Минимализировать личные местоимения… Ну, и корректуру держать. Дабы вместо «мобилизации» не вылезала «демобилизация», а слово «зачетная» не писалось на одной странице то через «о», то через «e». А то ведь будет потом мучительно больно. Прямо как перебравшему персонажу «ВИТЧа». Или сквозному песенному герою. Теперь лежит заваленный. Нам жаль по-человечески его.


Андрей Немзер


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе