Алексей Владимирович обещает откровенно рассказать о самых интересных событиях своей жизни
Фото: РИА Новости
Алексей Владимирович обещает откровенно рассказать о самых интересных событиях своей жизни. А еще в книгу войдут сказки, стихи и очерки. Да, представьте себе: Баталов пишет прекрасные сказки для взрослых и детей. Все-таки он рос не только в актерской, но и в литературной семье. В дом его отчима писателя Виктора Ардова заходили по-соседски Михаил Булгаков, Юрий Олеша, подолгу останавливалась Анна Ахматова. Книга будет издана при поддержке благотворительного фонда имени Михаила Ульянова "Народный артист СССР" и издательского дома «Комсомольская правда». Алексей Владимирович обещал на днях сдать рукопись. И уже придумал для книги название «Сундук гастролера».
- Артисты цирка всю жизнь разъезжают с гастролями, так в этой профессии исторически сложилось, - рассказал "КП" Баталов. - Весь скарб, все, что скапливается за долгие годы: одежда, ценные, памятные вещи, которые жалко потерять, они перевозят с собой из города в город. Для этого есть специальные сундуки. Так было и сто лет назад, и сейчас они с этими сундуками ездят. Я это точно знаю по рассказам своей жены (Гитана Леонтенко выступала в цирке наездницей - ред.). Но и актеры кино, особенно в советское время, были таким же кочевниками, мы переезжали из города в город, из одной киноэкспедиции в другую. Вот откуда взялось название.
"КАК ЖИТЬ, ЕСЛИ С КИНО ПОКОНЧЕНО"
…Следующей работой в кино нежданно – негаданно, стала роль Бориса Бороздина в фильме « Летят журавли» по пьесе Виктора Розова «Вечно живые» у режиссера Колотозова на Мосфильме.
Весна. Снег уже растаял. Урусевский (оператор Сергей Павлович Урусевский – ред.) спешит отснять военный эпизод с гибелью Бориса до того, как распустятся листья, пока лес и кустарник по берегам реки еще совсем прозрачные, а потому насквозь пронизаны весенним солнцем. Для всей следующей сцены с вертящимися березами это важнейшее условие съемки.
Долго – долго, с тележкой, рельсами и подсветками, строился проход, и остановка солдат на берегу скрытой за кустами речушки. Здесь точно по камере происходит разговор, в конце которого Борис сбивает с ног солдата, усумнившегося в верности Вероники. Тот, поглядев на фотографию невесты, возвращает ее Борису и, с ухмылкой достав губную гармошку, играет, к общему удовольствию стоящих вокруг бойцов, «Сердце красавицы склонно к измене». Эту роль играл сын знаменитого Кадочникова.
И тогда Борис, забрав гармошку, ударяет его так, что тот должен упасть навзничь с бережка в весеннюю воду.
Эта сцена долго не получалась. Ведь падать Кадочникову нужно было в обозначенное место, где в талой воде специально вырубили кусты. При малейшей неточности он просто исчезал за прутьями. К этому прибавьте, что каждый раз при неудачной съемке нужно было еще мгновенно сменить намокшую шинель.
Время уходит: Калатозов нервничает; Урусевский прирос к камере. И вот, при очередной попытке снять, я, стоящий вплотную к Кадочникову, вижу, что он оступился и опять падает не туда, где по кадру ждет его Урусевский. Я успел схватить его руку, он вцепился в мою другую.
Всей тяжестью он летел с бережка, а вместе с ним – я. И вот, сцепленный с ним руками, я полетел лицом в воду. Кажется, даже успел увидеть обрубленные палки кустов и задрать вверх голову.
Очнулся, когда меня в мокрой окровавленной шинели уже запихивали на заднее сиденье машины. Услышал, как впереди говорили, что мы едем в Дмитров. Там была ближайшая больница.
Пока добирались, операционный день уже закончился. Главный хирург, он же и главный врач, Просенков собирался уходить. По дороге, увидав меня в коридоре, он как-то странно, без вопросов и осмотра, велел снять с меня шинель и уложить на стол. Помню, его спросили, как мыть лицо. Он ответил : «Не надо. Я сам». А лицо мое было месивом грязи, грима и крови, поскольку всю дорогу я промокал и зажимал раны полотенцем.
Признаюсь, врач показался мне каким-то слишком сухим и строгим. Я-то думал – увидав меня, он ахнет! Все забегают!.. Пока он зашивал мой разорванный нос, другие дырки, я думал только о том, как быть дальше, если с кино закончено. А он сосредоточенно «колдовал», принимал от сестры разные инструменты, названия которых я сроду не слышал.
… Уже на следующий день я понял, насколько почитаемый человек наш «главный». И не только в городе, но по всей обширной округе. Оно и разумеется: мне рассказали, что он с первого до последнего дня на фронте он служил полевым хирургом… В общем, когда на третий день приехали меня забирать в Москву, в «настоящую» больницу к «светилу» именно лицевой хирургии, я отказался и остался у Просенкова.
Бог дал, и эта встреча с замечательным хирургом вернула мне надежду на продолжение работы в кино.
«РАБОТАЛ» ВРАЧОМ-АССИСТЕНТОМ
Но это еще не все. Дальше пойдет точно, по словам Гоголя из его «Шинели»: «Так случилось, и бедная история наша неожиданно принимает фантастическое окончание».
Итак, я уже отказался переезжать в Москву, лежу, как все, в ставшей родной, больнице… И вот однажды мне передают бандероль, присланную в группу на мое имя из Ленинграда. Это был первый вариант сценария Юрия Павловича Германа «Дорогой мой человек». Я стал читать, а там – как отражение в воде: доктор, война, фронтовой хирург, такая же послевоенная провинциальная больничка. Конечно, на следующей перевязке я сказал Просенкову о сценарии.
Он попросил почитать и на другой день пришел в совершенном восторге… Он сказал, что ничего подобного не читал про войну, про врачей и именно – про военно-полевых хирургов... И с того вечера он уже не выпускал меня из рук, объявив, что, конечно, раны мои зарастут и надо немедленно готовиться к работе по фильму. Но он должен меня кое-чему научить, потому что, не зная некоторых тонкостей и приемов этого дела, брать такую роль нельзя.
А дальше, несчастные, оказывавшиеся по скорой помощи на столе, пациенты по сей день не знают, что тогда среди врачей, стоявших над ними, был и артист…Теперь в качестве врача-ассистента я стоял у стола рядом с Просенковым, что-то держал, подавал. Его страшно забавляло, когда меня мутило при виде крови и всего того, что можно увидеть на тяжелой операции.
Дошло, наконец, до его приказа присутствовать мне на полном вскрытии. Он сказал: «Смешно думать о роли хирурга, не пройдя этого всеобъемлющего урока хирургических правил».
Так что, вернувшись в Ленинград к Хейфицу, я уже довольно много знал о человеке, которого мне предстояло играть.
НУ ТОЧНО КАК ЧЕХОВ!
Когда Иосиф Ефимович Хейфиц дерзнул попробовать меня на роль Гурова для чеховской «Дамы с собачкой», в кулуарах студии тотчас взметнулся ураган недоумений, несогласий и разочарований. До меня долетали обрывки разговоров и всяких высказываний почтенных режиссеров, что я вообще не гожусь для этой работы по своему человеческому складу, который скорее подходит рабочему парню из «Большой семьи» или шоферу Румянцеву, но уж никак не чеховскому герою…
А мне, конечно, очень хотелось работать над этой ролью и потому, что Чехов, и в силу моей неразрывной связи с Художественным театром, а главное, потому, что Гуров, как материал, давал возможность перебраться в другое амплуа. Так что, всеми силами я стремился преодолеть все, что отделяло меня от роли и как-то могло смущать Хейфица. Прежде всего, я стал отпускать бороду и немного сутулиться, дабы убедить противников моего возраста в пригодности по годам. Для проб я выбрал туфли большего размера, чтобы ноги и походка казались посолиднее, потяжелее. На безымянном пальце появилось кольцо, призванное хоть сколько-то «окультурить» мои привыкшие к грязным инструментам руки.
Борода моя на фотопробах оказалась отвратительно черной и выглядела как наклейка. Ее пришлось перекрашивать, выстригать и выщипывать много дней, во всяком случае, дольше, чем шьются любые бороды.
Однажды, когда я, как обычно, ехал в трамвае на студию, заметил, что ко мне присматривается одна хорошо одетая дама. Она вышла на той же остановке, что и я, и вдруг обернувшись, спросила: - «Ведь вы же артист?», Я даже не успел ответить, как она продолжила: - «Как вам не стыдно ходить в таком виде, вас же узнают!». «В каком таком виде?» - глупо переспросил я. «Неужели так трудно побриться?» - уходя, с укором сказала дама….
И вот настал день, когда художественный совет по упрямому настоянию режиссера, со скрипом, но утвердил меня на роль Гурова.
Началась работа… На третий или четвертый день съемок во время репетиции я услыхал, как одна милейшая зрительница в старинных неярких кружевах с улыбкой объясняла Иосифу Ефимовичу, что человек тех, ее времен – тем паче чеховский! – любимый Антоном Павловичем персонаж не может позволить себе ходить носками внутрь! Косолапить, вот как этот ваш актер!..
Хейфиц несколько раз взглянул на мои ноги, но я уже стал следить за тем, как хожу, переступая в огромных фетровых ботах, так что с того момента ему уже никогда не бросалась в глаза моя плебейская поступь.
В тот памятный для меня день снимали горную дорогу…И вышло так, что именно в этот день прямо на съемочную площадку ассистенты доставили Хейфицу с невероятным трудом добытого ялтинского лодочника, старика, не только знающего старые места, но и очень часто видевшего Антона Павловича Чехова. … Именно этот человек всегда перевозил у побережья двух постоянных своих клиентов, предпочитавших его лодку всем остальным. Это были Чехов и Максим Горький.
Старик был очень древний, плохо слышал, глядел, прищурив один глаз, и потому, сидя с Хейфицем на лавочке в тени дерева, отвечал на вопросы Иосифа Ефимовича почти криком и немножко невпопад. Хейфиц спросил гостя что-то о костюмах времен Чехова и рукой позвал меня.
- Во-во, точно, этот похож, и бороденка, - услышал я, еще не дойдя до лавочки.
- Да нет-нет, он у нас не играет Антона Павловича. Это просто отдыхающий в Ялте того времени. Он не Чехов, - объяснял старику Хейфиц.
- И точно, точно, все тогда надо не надо, а с палочками ходили, все. Чехов-то, он, правильно, больной был, худой тоже.
- Антон Павлович и старше был, так что это не важно. Он у нас не Чехов, не Чехов, просто это - то время.
- Ну, верно, - заулыбался лодочник, все стараясь сказать приятное начальнику в темных очках. – Точно! Гляди, вон он и ногами-то загребает, косолапит, ну точно как Чехов. Он.
Хейфиц откровенно рассмеялся и перестал бороться, а с моей души упал камень, и за ногами я больше не следил.
РЕКОМЕНДАЦИЮ В ПИСАТЕЛИ ДАЛ ПАУСТОВСКИЙ
…Благодаря хлопотам Ардова, я снова отправился в Ялту, но теперь уже в дом творчества писателей, куда он поехал вместе со мной.
Там Виктор Ефимович познакомил меня со многими замечательными людьми, и подарил мне встречу с Константином Георгиевичем Паустовским, который, за время моего пребывания в доме творчества, пробудил во мне интерес ко всякому сочинительству.
Так я, впервые в жизни, по совету Паустовского, написал не просто письмо, а сказку для дочки.
А позже я написал еще несколько сказок, которые понравились Константину Георгиевичу, и он даже рекомендовал их в «Детгиз». Его рекомендательную записку я храню, по сей день.
Впоследствии по двум моим сказкам даже сделали мультфильмы «Чужая шуба» и «Зайчонок и муха».
Анастасия ПЛЕШАКОВА
КП-Ярославль