Захар Прилепин. Некоторые не попадут в ад

Захар Прилепин. Некоторые не попадут в ад: роман-фантасмагория. — М.: АСТ, 2019. — 382 с.

Захар Прилепин — прозаик, публицист, филолог, автор романов «Патологии», «Санькя», «Черная обезьяна», «Обитель», сборников рассказов «Восьмерка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней». Обладатель премий «Ясная Поляна» (2007), «Национальный бестселлер» (2008) и «Большая книга» (2014). «Некоторые не попадут в ад» — остросовременный роман-фантасмагория с типичным сюжетом: писатель на войне. Он посвящен событиям на Донбассе, в которых автор, несколько лет живший в Донецке, принимал непосредственное участие. Действующие лица — ополченцы, местные жители, оказавшиеся в зоне военных действий. «И мысли не было сочинять эту книжку. Сорок раз себе пообещал: пусть все отстоится, отлежится… Сам себя обманул. Книжка сама рассказалась», — признается Прилепин.


Батальон собрали; мы работали. Только на пятый месяц существования бата я поддался на уговоры одного знакомого военкора: он праздновал день рождения, и элементарно раскачивал меня: «Захар, брат, уважь мою днюху, дай маленькое интервью!» — я часов восемь крутил головой: «Нет, даже не проси!» — но к ночи он, пообещав какой-то ништяк батальону, все-таки уломал меня.

Сделали разговор минут на пятнадцать, меня сфотографировали на передке в Коминтерново — мы тогда стояли там и на Новоазовской косе, — и: я предположить такого не мог.

У меня разрывался на части и рыдал от ужаса телефон (тогда российские операторы еще ловились в Донецкой народной республике, потом Киев нас отрубил).

Дюжина информагентств молила меня об интервью, о съемках, о подаренном им дне.

По мне долбили густым огнем все киевские средства массовой информации. Обо мне накатали множество новостей европейские медиа.

В российскую информационную сеть бросили пачку дрожжей и пачку тротила.

В ближайшие сутки тысяча неизвестных мне людей пожелали мне погибели.

Закрутились конспирологические мельницы!

Вдруг выяснилось, что батальон создали кремлевские думские дьяки — с целью загнать в донецкие степи и перемолоть здесь все российское отребье, или, как вариант, лучших сыновей нашей земли; зачем перемолоть, я забыл, но там выкладывались весомые доказательства.

Только тогда, в свои сорок, я вдруг с ликованием, плотно замешанном на омерзении, понял: мировые новостные ленты время от времени дают информацию, вообще не имеющую отношения к действительности.

Берется один элементарный факт — и на него накручиваются километры трактовок, обоснований, допущений, интерпретаций... В моем случае все они — подчеркиваю, все, повторяю, все, — были лживыми.

Все выглядело как горячечный бред сивой кобылы.

Батальон придумал я сам, ночью, за столом; предложил Захарченко, заманивая его вылазкой на чужую территорию, расширить подведомственный ему силовой блок еще на один подраздел; подключился Томич — и тот официант с графином. Больше никого в этой истории не было.

Зато с каким упоением я наблюдал картину в российских верхах!

За информацией о моей службе в составе армии Донецкой народной республики средства массовой информации обратились в российское Министерство обороны. «Как так, значит, Россия все-таки поставляет своих головорезов на Донбасс? А вы говорили: гражданская война! А у вас вот там что».

Минобороны, естественно: «Да мы вообще не знаем, кто это».

Учитывая то, что звонили им из трехсот различных мировых медиа ежедневно, они там едва ли не внутреннее расследование затеяли: что за такое, где протекло, кто этот тип, за каким ведомством числится? — сейчас император спросит, а мы ни сном, ни духом.

Полетели косяком звонки в Донецкое министерство обороны. А там тоже не знают, кто я такой: полистали документы, — да, служит пятый месяц замполит в одном из батальонов, — а в чем дело-то? Кто где накосячил? Почему такой шум?

Три дня российские чиновники высшего уровня уворачивались от журналистов и от вопросов про некоего Захара, вдруг очутившегося на Донбассе с пистолетом на боку.

Прямо скажу: я сам не в курсе, и, более того, мне этого никто не говорил, но втайне догадываюсь, что ситуацию разрешил пресс-секретарь императора, зашедший к нему на третий день скандала с распечаткой самых шумных мировых новостей, и отдельно спросивший по поводу меня.

Император прочитал новость и пожал плечами: поехал и поехал, его дело.

— И все?

— А что еще?

— Да нет, ничего.

— Ну так давайте, что там у нас следующее: как Османская империя себя чувствует, что Персия, Абиссиния, не провалился ли в тартарары Старый Свет, не утянул ли Новый Свет за собой.

Пресс-секретарь вышел на люди и сообщил с улыбкой: вы спрашивали про этого парня на Донбассе — наша позиция такая: поехал и поехал, его дело.

В тот же день все ответственные люди в министерских рангах выдохнули, и на весь мир дали комментарии: поехал и поехал, его дело.

Мне Казак говорит, почему-то шепотом: «Захар, в другой раз надо как-то подготовиться к таким событиям, — ты видишь, что творится!» Я отвечаю: «Саша, милый, а что будет в другой раз? В другой раз могут быть только мои похороны!» «Тьфу!» — сказал Саша и рассмеялся.

Вечером Захарченко дал свой комментарий: сказал, что батальон создан не мной, а Донецкой народной республикой в рамках пополнения личного состава народной армии; Донбасс давно ценит мою работу и знает меня только с лучшей стороны.

Батя и сам был озадачен. Он догадывался, что я чем-то известен за пределами Донецка, — но не знал, что до такой степени. Меня это устраивало: значит, он ценил меня не за какие-то прежние заслуги — а тем, каким увидел и узнал здесь.

Сам я месяц никаких интервью не давал, все дожидался, когда это завершится, — но никак не завершалось.

Особенно дикой мне казалась убежденность комментаторов (в ста случаях из ста — глубоко гражданских людей), что батальон возник — после репортажа о батальоне. Ведь если в медиа ничего об этом не было — значит, ничего этого и не было; явление происходит в момент щелчка фотоаппарата: щелк — и целый батальон стоит на передовой, даже на двух передовых; щелк — и все одеты, обуты, накормлены и вооружены.

И майор идет по снегу с утомленным лицом. Майор — это я.

Менять номер телефона я не собирался; я просто его вырубал; но, время от времени включая, тут же получал звонок, где вкрадчивый голос девушки, мастерицы переговоров с такого-то телеканала, предлагал мне: «Захар, а давайте наши корреспонденты с вами поживут? Они не станут вам мешать, просто снимут ваш день, неделю, месяц».

Отвечал со стоном: в Донецке много других батальонов — поживите с ними; не надо со мной, я привык жить один, у меня плохой характер, к тому же я много курю.

Полгода я не подпускал к себе ни одного журналиста.

Однако новости сами клубились надо мною: кто-то меня проклинал, кто-то развенчивал, кто-то бился в падучей; иностранные издательства отказывались издавать мои книжки, написанные до войны, — причем даже те издательства, что никогда не издавали меня; отдельные суверенные страны запрещали мне въезд на их территорию — хотя я никогда там не был, и даже не собирался; забавнее всего было со страной нашего несчастного неприятеля, где вдруг заметили, что мои старые романы лидируют у них в списках продаж; не знаю уж, как там справились с проблемой, но как-то справились, наверное.

Прежде у меня были ровные отношения с местными командирами; половину из них я знал.

Теперь многое приобрело странный привкус.

Как-то сидели у Трампа, он обмывал свой орден; меня усадили рядом с одним усатым комбатом, мы нормально говорили, — но с какого-то момента, после одиннадцатой, к примеру, рюмки, он посчитал мне нужным сообщить: «...а я не пиарюсь».

Забыл, к чему он это сказал. Скорей всего, ни к чему.

Я посмотрел на него и смолчал. До этой минуты мы хорошо общались, чего переспрашивать у него всякие глупости.

Еще пять рюмок он залил в себя и говорит: «...а я не пиарюсь».

Я говорю: «Братан, а ты попиарься, кто тебе не велит?»

Он: «Мне этого не надо».

Я: «Если не надо, зачем ты об этом говоришь?»

Он стал смотреть на меня. Я выловил мокрою метелку петрушки с большого блюда и начал жевать, глядя на него.

Наконец он ответил: «Я не о тебе».

Я, вытащив петрушку изо рта и держа стебелек вертикально: «А про кого?» Он продолжил смотреть на меня. Я говорю: «Что ты смотришь? Вообрази на миг, что ты решил стать известным. Расскажи мне, как ты это будешь делать? Кто приедет тебя спрашивать о том, что ты думаешь? У тебя есть какая-то важная мысль, которую ты хочешь рассказать миру? Скажи эту мысль мне, я проверю ее на вес».

И он — умный оказался, спасибо ему, — нисколько не обиделся.

Выдохнул, и: «Никто не приедет, — сказал неожиданно. — Мысли никакой нет. Ты прав».

На тот вечер мы подружились.

Больше я его не видел. Ничего о нем не знаю. Он не пиарится.

Но мне — мне было проще тогда; за мной стояло что-то большее, чем я сам, — комментарии пресс-секретаря императора, дружба с отцами республики, какие-то зримые и незримые силовые линии; не знаю, говорили ли обо мне что-то за глаза, — но в глаза все улыбались; а если кому-то пришло бы в голову не улыбнуться — я бы подрезал этого человека на жизненном повороте, и поморгал бы задними габаритами, уезжая вперед: извини, не помню как зовут тебя, но мне надо быстрее...

Томичу в этом смысле приходилось трудней.

Если б не было меня — он жил бы себе и жил, как обычный комбат, среди многих других комбатов, которые жили как жили.

Но он оказался командиром «батальона Захара» (что само по себе было странноватым: командир — он, а батальон — «мой») — и на этот батальон, сколько журналистов ни гоняй, были направлены надоедливые софиты, а всякое наше батальонное видео тут же отправлялось на экспертизу к независимым ни от чего, кроме собственной шизофрении, экспертам: «...что это за окопы? что это за блиндажи!», — тут поневоле завоешь.

У Томича, догадываюсь, был легкий невроз — неотвязчивая форма усталости от того, что он должен постоянно что-то доказывать. Остальные — командовали своими батальонами, а он командовал и дополнительно что-то доказывал сразу всем наблюдающим.

За месяцы и годы на Донбассе я видел даже не сосчитаю сколько комбатов. Среди них были сбежавшие на час-другой из детской книжки про героев — пока их не убили, загнав обратно под обложку: небывалые, красивые, покоряющие, — короче, не чета нам с Томичом; были хваткие, крепкие, рабочие командиры — мы могли с ними, если так уместно говорить, «конкурировать»; были, наконец, и те, кто вообще гасился где-то по тылам, их я тоже знал, — но медалей и орденов они иной раз имели как половина генсека Брежнева, — вопрос только в том, что никому до них не было дела.

Линия фронта большая, тыл вообще необъятный — кто там за кем уследит.

Зато слишком многим было дело до того, что происходит у Томича. Он тащил мою известность на себе, как колодку: да, в наш бат везли больше «гуманитарки» — снаряги, сухарей, снадобий, — чем кому бы то ни было, да, к нам всегда была очередь из желающих послужить у нас — в то время, как в половине подразделений в штатке были дыры величиной с кулак на листе А4. Но иной раз, я Томича понимаю, ему хотелось сказать: да пошли вы все нахер! — пусть очередь в бат иссякнет, пусть подарков не подвезут, — только б желание его осадить, подсидеть, спихнуть у некоторых да поиссякло.

Мне проще было не обращать внимания на эту суету — прыгнул в «круизер», уехал, и вот уже сижу с Батей: никто не подступится, только облизываются, и запоминают на потом, — а Томич оставался с этим наедине; на нем была вся полевая работа: грязная и повседневная, с отягощающими обстоятельствами.

На Донбассе я обнаружил, что военная среда — в некоторых (отдельных, но настойчивых) случаях — обладает, помимо всех тех удивительных черт, о которых не раз говорил и скажу потом, типично женскими чертами; ну, по крайней мере, теми, что традиционно навешивают на женщин: много сплетен, склочничества, пересудов, зависти, откровенного вранья.

Томич хотел всего этого бежать, хотел любого дела. Он каждое утро просил, чтоб я устроил батальону самый опасный участок фронта. И куда б наш батальон ни загоняли, Томич тут же искал возможности врасти в землю: узнать все и обо всем, разработать планы на все предполагаемые случаи, а также на все случаи исключительные.

Томич работал куда больше меня.

Я гордился Томичом.

Ему было сложно.

Автор
Захар Прилепин
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе