А дальше беседа пошла уже как-то сама собой:
– Книжка «Многослов» – это вообще что за жанр?
– «Многослов» – это книжка для людей, которые хотят выстроить какие-то свои отношения с жизнью. Это пособие по жизни для моих сыновей – чтоб им было куда обратиться, если в какой-то момент они захотят…
Одному из них сейчас 10 лет – он читает очень хорошо, но занятия этого не любит, а старший живет в Англии, где поступил в этом году в институт, – и ему не до моих книжек. Но я, конечно, надеюсь, что в какой-то момент они начнут ее читать. Потому что если ты хочешь выстроить с жизнью, которая идет сама по себе, некие отношения, то тебе надо о ней что-то знать. Поэтому сейчас пишу «Многослов-2».
– Ну и как работа идет?
– Тяжело. Оказывается, о жизни и любви писать куда проще, чем о демократии или политических партиях. О любви можно писать по своему опыту, а вот когда начинаешь писать о демократии, то с удивлением обнаруживаешь, что никто толком не знает, что это такое… Вот и сижу – разбираюсь, копаюсь в трудах по истории и политике.
– Познер говорил в одном из глянцевых журналов, что он сильно раздутая фигура, что его бы куда меньше знали, если бы не показывали по телевизору. Вы можете про себя сказать так же?
– Я не считаю себя сильно раздутой фигурой. Я очень хороший телеведущий – и этим могу гордиться. Вопрос лучше повернуть по-другому, как это сделали в Рязани: «А почему одних людей показывают по телевизору, а других – нет?». Это очень глубокий вопрос. Есть ли элемент случайности в том, что я попал на телевидение? Есть. Можно ли считать случайностью, что «Ночной полет» выходит в эфир уже 10 лет? Нет. Делать передачи так, как делаю я, трудно, и не у всех это получается. То же самое, кстати сказать, и про Познера. Я совершенно не согласен с тем, что он очень раздутая фигура. Он совершенно замечательный телеведущий – и потому он так заметен на ТВ.
А та степень популярности, которая у меня есть, мне в самый раз. Меня узнают, меня замечают, людям интересно то, что я думаю, но в то же время вокруг меня нет никакого ажиотажа, и бегать от фанатов мне ни к чему. Все есть, но не чересчур.
– Вы православный христианин. Если вы разойдетесь во мнениях со святейшим патриархом, то будете эти разногласия озвучивать?
– Не знаю. Такого еще никогда не было. Я не знаю, что такого должен сказать святейший патриарх, чтобы я публично сказал: «Это безобразие!». У меня есть много вопросов к церкви как к организации, но я не считаю, что человек должен отвечать за все. А сам Алексий Второй ничего такого ужасного не говорит. И если бы, допустим, отец Кирилл в проекте «Имя России» защищал не Александра Невского, а Сталина, то я бы возмутился. Но он защищает Александра Невского, одного из самых достойных людей России, и резко выделяется среди тех тиранов и сволочей, которых наш народ почему-то выбрал.
– Сволочей?
– Ленин, Сталин, Иван Грозный, Петр Первый – это все были ужасные люди. Можно обсуждать, что они сделали для России хорошего, но это были жуткие люди. Я вот сейчас пишу «Многослов-2, или Записки офигевшего человека», и там у меня много политических слов. И по ходу дела я с удивлением узнал, что Петр Первый не только сам выдирал зубы у своих сатрапов, но и собирал коллекцию из этих зубов! Что, по-моему, уже говорит об абсолютно патологическом характере человека. И при этом Петербург ля-ля-ля. А уж как туда попал Иван Грозный, вообще уму непостижимо! Ведь что такое опричнина? Это когда некоторое количество бандитов подчиняются только и сугубо царю. Сама идея безумна – завести свору, которая выше всех норм и законов.
Я уж не говорю про Ленина и Сталина, когда начинают обсуждать на полном серьезе: Сталин уничтожил столько миллионов или чуть меньше? Мол, если чуть – на миллион! – меньше, то и слава богу. Сталин, этот «хороший менеджер», создал страну, которая развалилась в прах от легкого дуновения ветра. И он для многих людей может быть «Именем России»? Меня это поражает.
– За кого вы сами голосовали в проекте «Имя России»?
– Я не голосовал вообще на «Имени России». Но если бы заставили, то проголосовал бы за Пушкина.
– А почему непременно надо вас заставлять? Просто так почему не подать голос за Александра Сергеевича?
– Хотя бы потому, что сама постановка вопроса мне кажется странной. Серьезно обсуждать, кто лучше: Екатерина или Ленин? – это дико. Опять же, от того, что я подам голос за Пушкина, ничего в посмертной судьбе Александра Сергеевича не изменится. 200 лет его помнят – и будут помнить еще столько же, если только наша школа его не убьет.
– Но почему же в «Имени России» побеждают Ленин и Сталин?
– Потому что люди коммунистической ориентации, то есть те, кто за них голосует, лучше организованы. Сидят и голосуют раз за разом за своих кумиров. Те, кто голосует за Пушкина, так поступать не будут.
– Аналогичный проект не так давно проходил на Украине. И там в течение длительного времени лидировал Степан Бандера. Методами организованной накрутки там в победители вывели Ярослава Мудрого в самый последний момент. Что вы на это скажете?
– А Бандера – это другая история совсем. Это националист. Я еще в начале 80-х годов ездил в Львовскую область и там, в каком-то пограничном городке на площади, увидел фанерный куб, на котором было написано «Памятник Бандере». Его, конечно, убирали, но он потом появлялся вновь. Это при глубочайшей Советской власти! Бандера – это был человек, который воевал за украинский национализм, это национальный герой. Я очень плохо знаю историю Украины, но это совсем другая история. А вот то, что на «Имя России» претендуют Ленин и Сталин, а Горбачев и Ельцин, которые принесли стране возможность нормально дышать, не претендуют, то лично мне кажется, что это неправильно. Это моя личная точка зрения.
– Вам не кажется, что писательство – это болезнь?
– Все кругом болезнь. А что не болезнь? Артистка, играющая Анну Каренину и живущая в коммуналке, – это как? А ученый, решающий теорему Ферма? Любое увлечение – это болезнь. Нормальный человек музыку не пишет, формулы не решает, спектаклей не ставит. Но с другой стороны, если такой болезни у человека нет, если нет дела, которое ему ужасно нравится, то он ущербен. Все, что сделано в мировой культуре, сделано больными людьми, а то и просто сумасшедшими вроде Флобера, который, завершив «Мадам Бовари», сам почувствовал признаки отравления. Вот как это называется с точки зрения нормы?
– Вы любите Москву?
– Не понимаю такой постановки вопроса: «Любите ли вы Москву?». А людей? А человечество? А Россию? А животных? Вот что значит «любить животных»? Свою собаку я люблю, свору собак, которая на меня нападает, ненавижу. То же самое и со всем остальным – есть в Москве места, которые мне нравятся, есть в ней места, которые связаны с моей жизнью, с моими книгами, с моими родными – их я люблю. А есть места, которые ненавижу, особенно, когда застреваю в пробке. Как можно любить город? Любить можно то, что можно обнять.
– Россию можно обнять?
– Если на нас нападут китайцы, я пойду воевать – и за Россию отдам жизнь, если придется. Но очень многое я в своей стране не люблю. Но в 1990 году я из благополучного Брюсселя сбежал обратно в полуголодную Россию – я болен своей страной, так же как болен своими книгами.
– Вы могли бы жить так, как Пьер Ришар живет во Франции, – на барже?
– На такой барже, как у него, легко. Даже с удовольствием.
– Самое неожиданное впечатление от общения с читателями?
– Мне недавно на форуме одна девушка из Пскова написала, что пишет обо мне диплом как о драматурге. Я действительно написал несколько пьес, но от этого сообщения, признаться, несколько обалдел…
Беседовал Григорий РОЖНОВ
Юность-Ярославль