Режиссер и продюсер Ренат Давлетьяров на съемочной площадке фильма «А зори здесь тихие...»
Фотография: пресс-служба
— Я правильно понимаю, что фильм «А зори здесь тихие...» снимается вами не в качестве ремейка одноименной картины Станислава Ростоцкого, снятой в 1972 году, а в качестве новой экранизации повести Бориса Васильева?
— Удивительно, что этот вопрос задают раз за разом, потому что самое первое информационное сообщение, которое мы сделали по поводу фильма, говорило о том, что это экранизация повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…». И дальше — миллиарды расшифровок и перепечаток о том, что это ремейк.
Наш фильм не является ремейком.
В конце концов, мы не владеем правами на сценарий Ростоцкого, на его фильм. Нам принадлежат права на повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие…», и мы смеем надеяться, что это все-таки экранизация, конечно.
— Но у многих возникают сомнения в том, что новая экранизация нужна.
— Смотрите, по-вашему, «Чайка» должна была умереть в 1898 году после постановки ее Константином Сергеевичем в Московском художественном театре? Не трогайте ее больше, это святое? Поверьте мне, даже в 1972-м любой другой режиссер с любыми другими артистами, снимая «А зори здесь тихие...», представил бы вниманию уважаемой публики, конечно же, свою версию. Я знаю картину Ростоцкого с раннего детства, и она произвела на меня неизгладимое впечатление, но, каким бы сильным ни было ее обаяние, сейчас я снимаю свой фильм.
И, разумеется, дело не в том, что фильм Ростоцкого плохой, а я сейчас сниму получше.
— Как вы вообще относитесь к тому, что люди заранее реагируют отрицательно на любые попытки сделать что-то, что, как кажется им, посягает на то самое святое, как любят говорить в таких ситуациях? То есть, например, снять фильм по той же повести?
— С одной стороны, их можно понять. Эти люди недавно посмотрели ремейк «Кавказской пленницы». Сам не видел, но, судя по отзывам, которые слышал, не приведи Господь. С другой — раньше раздражали люди, которые пишут скептические и оскорбительные посты или комментарии, но сейчас не обращаю внимания. Потому что комментарии пишут и о футболе, и о политике, и о живописи, и о кино, и о театре. Эти люди, наверное, знают, как сделать лучше, правильнее, чище и так далее. Ну, я могу только посоветовать покинуть свои душные комнаты и перестать «жить с клавиатурой». Пока же их дело — злорадствовать, а я в данном случае руководствуюсь принципом «Делай, что должно, и будь что будет». Если бы у меня не было уверенности, не самоуверенности, а уверенности в том, что у нашего творческого коллектива получится что-то стоящее, поверьте, я вряд ли бы взялся за столь рискованное мероприятие.
— Почему вы захотели снять свою экранизацию именно этой повести?
— Я давно хотел в любом качестве, продюсера или режиссера, снять фильм о войне, и я вырос на материале Васильева. Быть может, я хотел бы сделать картину, которая называется «В списках не значился», но подобные желания надо соизмерять с реалиями кино. А кино — это производство, бюджет, деньги и так далее. Поэтому и остановились на этой повести. Во-первых, это невероятно сильная вещь, гениальное произведение. И насколько бы ни был велик и любим фильм Ростоцкого, я хочу, чтобы совсем молодые люди, каким был я, когда впервые посмотрел картину 1972 года, увидели эту историю в кинотеатрах, на большом экране. В том числе и это подвигло нас на то, чтобы попробовать дать свое прочтение повести Васильева. Во-вторых, и это другой момент, повесть Васильева жестче, чем фильм Ростоцкого. Там есть нюансы, о которых я бы не хотел сейчас в интервью говорить, но они существуют, поверьте.
— Есть же что-то в повести, что на экран в советские годы сложно было протащить?
— Человек так устроен, что всегда идеализирует прошлое. Но мне кажется, что есть у Васильева намеки на непростое прошлое некоторых героинь, и я к этим моментам собираюсь обратиться. Мне кажется, история получается гораздо более объемной и интересной, когда обстоятельства у героев разные. У меня не было желания снять разоблачительное кино о кровавом сталинском режиме, но в повести Васильева есть моменты неоднозначной оценки того, что происходило в стране. И мне нравится, что у девушек в повести разные судьбы: кому-то родина мать, кому-то мачеха, но защищать ее они пошли все как родную.
--Сложно было абстрагироваться от фильма 1972 года?
— Еще год назад, честно говоря, достаточно сложно было, постоянно приходилось свои представления об этой истории сверять с фильмом Ростоцкого.
Но через некоторое достаточно непродолжительное время работы над фильмом это ощущение необходимости сверки ушло, потому что стало формироваться собственное представление об этом литературном материале.
И сейчас я уже живу реалиями и образами того фильма, который снимаю.
— Как проходил выбор актеров?
— Как всегда, мучительно.
— Например, Петр Федоров в качестве…
— А вот Петр Федоров не был мучительным выбором. Мы с ним говорили об этом еще прошлой осенью, когда он снимался в моей предыдущей картине. И понятно, что с первой попытки может быть сложно представить Петю Федорова в этой роли, но если вспомнить его актерские возможности и помножить их на совершенно необычный для него грим, прическу, усы, форму, то поверьте, я не знаю, кто точнее мог бы воплотить этот образ. Может быть, Володя Машков лет пятнадцать назад или двадцать. Поэтому нет, про Петю сомнений никаких не было, он изначально был единственным кандидатом на эту роль. А вот с девушками бой был мучительным, но интересным. И как сказала Елена Драпеко, исполнительница роли Бричкиной у Ростоцкого, «дай Бог им лучше нашего сыграть». Ну, она абсолютно права. И она пожелала это.
— Съемки фильма о войне на натуре, на природе, в лесу — это довольно специфический опыт, чисто технически, производственно. Оказался ли он сложнее, чем ожидали, или, наоборот, оказалось не так страшно, как могло бы быть?
— Я думал, что будет сложно, но не думал, что настолько. Это не просто лес, а с сильно пересеченной местностью, через такой пройти в туристических ботинках с палочкой очень сложно. И понятно, что специфика местности оказывает влияние на съемочный график, но самым страшным оказалось не это. Самым страшным оказалось то, что насколько Карелия прекрасна своими озерами, лесами и прочим, настолько она непредсказуема в вопросах погоды. Условия меняются 20 раз в день, иногда мы огромные эпизоды снимаем по два раза: то в солнце, то в дождь. Борьба с природой вымотала не только режиссера, но и всю группу, но стиснули зубы и стараемся, не убивая ни девушек, ни себя, не выбиваться из графика. Скоро в Карелии начнется осень, и тогда появится фактор уходящей натуры. И надо эту картину успеть закончить к юбилею, чтобы выпустить в начале мая.
— К Дню Победы?
— Выяснилось, что в России больших фильмов о войне к 70-летию Победы не выходит. Поэтому мне кажется своевременным и правильным выпустить такой фильм к майскому юбилею. На мой взгляд, 9 Мая — это чуть ли не единственный праздник святой, который остался скрепляющим, великим моментом. Это праздник, который объединяет многих людей с совершенно различными политическими взглядами. Даже странно, что так мало появляется фильмов о войне.
— Мне всегда казалось, что в Минкульте и в Фонде кино деньги на эти фильмы выделяются по какой-то немалой квоте?
— Наш фильм снимается на собственные средства компаний «Интерфест», «Реал-Дакота» и «СтарМедиа», но мы прошли два раунда экспертного совета, и 27-го числа в Фонде кино должно приниматься решение о поддержке нашего проекта. Надеюсь, решение будет положительным, потому что в противном случае мы рискуем не успеть выпустить картину в прокат к годовщине победы в Великой Отечественной войне в мае 2015 года.
Владимир Лященко
Газета.Ru