Не время для героев

Боги и герои Алексея Балабанова

Умер режиссер Алексей Балабанов (1959–2013), автор 20 фильмов, которого при жизни ругали и превозносили, а после смерти точно не забудут. Два «Брата» и «Жмурки» навсегда сохранят для истории дух и атмосферу девяностых, а «Груз 200» долго будут разбирать студенты киноакадемий, пытаясь понять, про какое время и какую страну снят этот фильм. Балабанов ушел неразгаданным. «РР» пытается разобраться в ключевых образах балабановских фильмов.

Фото: Алексей Майшев для «РР»

Дорога

Есть такой расхожий штамп авторского кино — герои очень долго куда-то идут, под музыку или в тягостной тишине. У Алексея Балабанова герои тоже всегда куда-то шли. Вначале, в первых фильмах, этот путь был извилист и метафоричен. Перемещения героев в пространстве проходили по тем же траекториям, что и скитания их беспокойных душ, а сами персонажи были бестелесны и напоминали призраков умерших еще при жизни маленьких людей.

Эти персонажи, зябкие, неприкаянные, вброшенные в неуютный абсурдный мир волей автора-творца, терпели унижения, предавали себя и своих любимых, тщетно пытаясь остановиться, присесть, найти «комнату, чтобы жить». Так мучаются все герои ранних, артхаусных фильмов Балабанова — фильмов, которые рисуют трагедию советского и постсоветского человека.

Это люди, которых выставили с вещами из теплой духоты санатория на пустынные, враждебные всему слабому и маленькому проспекты («Счастливые дни», 1991). Или герой, запутавшийся в вечно лгущей, похожей на морок кафкианской реальности («Замок», 1994). Их траектория — прихожая, кабак, кладбище, они ходят по снегу и трамвайным рельсам.

Но потом балабановский герой меняется, а вместе с ним меняются его путь и походка. Маршем проходит по питерским и нью-йоркским улицам Данила Багров — в сущности, первый настоящий герой постсоветского кино. Дорога становится прямой, веселой и страшной, как то шоссе через промзону, по которому увозит окровавленную комсомолку упырь Журов в «Грузе 200» (2007), как обледенелые улицы Выборга, по которым под заводные мелодии вышагивают суровые лицом и сердцем бандиты из «Кочегара» (2010), как автострада, которая и составляет весь сюжет и место действия в последнем фильме режиссера «Я тоже хочу» (2012).

Дорога эта всегда ведет если не к могиле, то к храму. Да и сам храм у Балабанова частенько служит последним пределом, за которым спасительная темнота и конец страданиям.

Бог

Проблема божественного отсутствия в мире решается у Балабанова непросто, так же как и все остальные проблемы — любви к родине и ненависти к кавказцам, евреям и режиссерам, дилеммы войны и правды, вечного одиночества и вечного предательства человека человеком. Если рассудить трезво, то можно даже предположить, что никак эти проклятые вопросы режиссером не решаются: Балабанов просто ставил их перед зрителем во всей неловкой полноте и очевидности, предоставляя каждому решать, в чем сила и где бог.

На земле бога, во всяком случае, точно нет — храм, появляющийся почти во всех поздних картинах режиссера, неизменно пуст, разорен, покинут. Когда завкафедрой научного коммунизма Артем, собирательный образ советского буржуя-интеллигента в шляпе, в финале «Груза 200» доезжает до церкви, чтобы отвести в храме душу после кошмарной ночи общения с русским народом, служка встречает его строгим «никого нету».

Следующее появление церкви в «Морфии». Оно еще более карикатурно и каламбурно: герой Леонида Бичевина делает в старом, обветшалом храме инъекцию морфия, словно иллюстрируя большевистский лозунг про опиум для народа.

В третий раз храм возникает в финальной картине Балабанова. Колокольня счастья, которую ищут герои «Я тоже хочу», мерзлая, жуткая, с проломленной крышей, служит порталом для ухода в иной мир, по сути, вратами смерти. Именно к ней едут весь фильм герои, олицетворяющие собой стереотипные типажи русского народа — воры, проститутка, музыкант, пенсионер, — едут, чтобы покончить с этой жизнью, которая очевидно хуже любой неизвестности.

В этом решительном отказе от прогнозов, определенности и дидактики вся сила кино Балабанова. Оно всегда было о настоящем, даже если действие происходило в начале века, — о времени, в котором вещи не хороши и не плохи, а таковы, какие они есть. Именно этот принципиальный отказ от оценки традиционно вызывал ярость критиков Балабанова. Данила Багров — он кто: фашист или патриот? «Груз 200» — это вообще о чем? Об СССР, нынешней России или вообще об Америке Уильяма Фолкнера, поскольку фильм, строго говоря, является вольной экранизацией его романа «Святилище»? Чеченская война — это плохо или хорошо? Бог есть? Больно или нет?

Герой

Собственно, на этом точном попадании в нерв настоящего и строился феномен Сергея Бодрова-младшего, без которого Балабанов не стал бы звездой первой величины. Выход из янтарной комнаты артхауса в грязную повседневность жанрового кино был сделан вместе с новым героем и новым актером. Бодров — герой повседневный, немного неловкий, идеально совпал с представлением зрителя о самом себе.

Его гибель надолго подкосила кинематограф Балабанова. Привязчивый, всегда отрабатывающий несколько картин с понравившимися актерами, он долго пытался найти замену, отыскать среди молодежи еще одного «парня с соседней парты». Чадов не потянул. Дюжев не сработал. Бичевин при всей его витальности так и казался человеком из прошлого, которого он, собственно, и играл.

Герой исчез из фильмов Балабанова, как исчез он и из российской реальности. А его место заняли фигуры статичные, обреченные, часто неприятные: упыри из «Груза 200», мясные машины убийства из «Кочегара», бесы-шутники из «Жмурок». Кино Балабанова на страх зрителю стало полниться какими-то совсем страшными бандитскими физиономиями, а сам режиссер зловеще ухал в интервью: «А что? Мне здесь все нравится». Журналисты были очень недовольны, не замечая, что за этими кошмарами отчетливо видно сострадание. Жалкие Башмачкины русской литературы с течением времени обретали в фильмах достоинство воинов, как это происходило с кочегаром-якутом в «Кочегаре» и с проституткой в «Я тоже хочу», благородно взятой на борт экипажем бандитов-паломников.

И в то же самое время Балабанов расправлялся с «благородными» господами, показывая в деталях падение высших классов в «Морфии», фильме-хронике саморазрушения всей Российской империи. Добровольность этого разрушения отлично была видна еще раньше — в «Про уродов и людей», герои которого идут на дно безо всякой политики и большевиков, на черной энергии одной лишь извращенной сексуальности.

Смерть

Непонятно, в чем тут дело — в фатуме или в переменчивости режиссерского расположения, — но только редко кто из актеров снимался у Балабанова больше двух раз. Открытые им актеры погибали или внезапно умирали от болезней. Смерть вошла в его фильмы вслед за кармадонской лавиной, сперва робко, в маске Ренаты Литвиновой («Мне не больно»), а потом уже в своем настоящем обличии: бледным упырем, полумертвым повелителем мух шатался по вымышленному Ленинску мент Журов, весело впрыскивали в себя яд, превращаясь из стражей жизни в служителей смерти доктор с сестричкой в «Морфии», скалилась мертвая голова на постере «Кочегара». Название «Жмурок» и вовсе не требует разъяснений.

«Я тоже хочу» вообще личная книга мертвых. Не случайно фильм воспринимался всеми как итоговый, финальный, предельно интимный, даже смущающий своей откровенной субъективностью: ни сюжета, ни истории, сплошь личные идефиксы. В нем чистый, беспримесный, избавленный от ненужных компромиссов сюжета и истории Балабанов: снег, водка, банька, кожаная куртка, церковь без крыши, люди без будущего, русский рок на саундтреке. Широка Россия, а помирать негде.

Он знал жизнь

Главные цитаты из фильмов Алексея Балабанова

Пряников больше нет. Ослика больше нет. Молока больше нет. Ежика больше нет. «Счастливые дни», 1991

А я брата зарубил, младшего. «Трофимъ», 1995

Скоро всей вашей Америке кирдык... Мы вам всем козью рожу устроим. «Брат», 1997

Ненавижу этот мертвый город. «Про уродов и людей», 1998

Если быстро ехать на запад, то солнце никогда не зайдет. «Про уродов и людей», 1998

Страна козлов и баранов! В прокладках и памперсах! А последние люди от голода умирают. Голосуешь за худого — через год смотришь, сидит кабан в телевизоре, морда что жопа, и еще меня учит, как жить, гад. «Брат-2», 2000

Русские своих на войне не бросают. «Брат-2», 2000

Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите. «Брат-2», 2000

Война из мужчины мужика делает. А мужиком правильно быть. «Война», 2002

— А вы че, ребят, все стреляете? — А че? — А то, что уже не стреляют. Щас по-другому бизнес делают, не так, как ваш Михалыч. «Жмурки», 2005

Они на войне не были: издалека стреляли, это не война. «Кочегар», 2010

Ты уже по плану партии твоей в коммунизме живешь. Не нужен тебе Город Солнца, где все трудятся, счастливы этим, где равны все! А мне нужен! И я построю его! Не в масштабах вашего дерьмового Союза, а здесь, на этом участке. «Груз 200», 2007

Хорошее дело ты делаешь, снайпер. «Кочегар», 2010

Водка плохая, но выбора нет. «Я тоже хочу», 2012

Василий Корецкий

Эксперт

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе