Сказки датского леса

Вышедший в российский прокат "Антихрист" Ларса фон Триера как никакой другой фильм за последние двадцать лет способен вызвать у зрителей приливы ненависти и протеста, провоцирует истерики, едва не доводит до драк. И это самое интересное в картине, которая так или иначе войдет в историю кино, считает обозреватель "Власти" Андрей Плахов.

От бога или от дьявола? 

С тех пор как мировое кино увязло в болоте постмодернизма, ни один фильм, кажется, не мог вызвать настоящий шок. Среди последних картин, с которыми что-то подобное произошло,— обвиненный в аморальности "Синий бархат" Дэвида Линча, а также "Бешеные псы" и "Криминальное чтиво" Квентина Тарантино, но все они вскоре охотно были проглочены массовой публикой. Кореец Ким Ки Дук шокировал отстраненно — все-таки многое списывалось на дальневосточную экзотику. Австриец Михаэль Ханеке после шоковых "Забавных игр" переключился на менее агрессивную эстетику. Попытки "переступить черту" предпринимались Бруно Дюмоном и Клер Дени, но им мешала французская чопорность. Что касается голливудских страшилок, они могут напугать только слабоумных. 

Ларс фон Триер долго шел к "Антихристу". Шел через культурологическую метафизику "Европы", через эмоциональную обнаженность "Танцующей в темноте" и "Рассекая волны", через брехтовский конструктивизм "Догвиля". Доказав, что умеет почти все, датский режиссер оказался перед проблемой преодоленной планки. Выше прыгнуть было уже не в человеческих силах, и в "Мандерлее" — второй части "американской трилогии" — он, по его собственному признанию, пошел на хитрость: проскочил под установленной планкой вместо того, чтобы ее взять. 

Триер всегда ставил перед собой задачи высшего порядка. Еще в одном из своих ранних манифестов он назвал себя мастурбатором серебряного экрана, алхимиком, творящим из целлулоида богоподобный мир, который никогда, однако, не будет равен божественному. Католик по вероисповеданию, Триер в начале своей "не слишком долгой религиозной карьеры" (так ее характеризует сам режиссер) предпочитал сюжеты с предпосылкой "зло существует": именно на этом строится его ранняя трилогия "Элемент преступления", "Эпидемия", "Европа", полная мрачной экспрессионистской символики. Добро, если оно в виде робких попыток и пробивается, обречено на поражение в этом гниющем декадентском мире. 

Потом позиция Триера меняется. В фильме "Рассекая волны" зло представляют религиозные фундаменталисты: за ними стоит традиция крестовых походов и инквизиций. Главная же героиня Бесс олицетворяет простую, детскую, почти языческую веру в Бога — и Триер оказывается на ее стороне. Теперь для режиссера важно, что "добро существует", а "детская" вера Бесс трактуется как, в сущности, более зрелая. 

Этот фильм — часть трилогии "Золотое сердце", куда вошли также "Идиоты" и "Танцующая в темноте". В них религия не обязательно становится материалом для кино, но само кино оказывается чем-то вроде религиозного ритуала. Искусство, по Триеру,— мистический дар, однако, в отличие от веры, не несет за собой морали. Поэтому с равным основанием можно предположить, что это дар от бога или от дьявола. 

Серп и молот датского коммуниста 

Герои "Антихриста" — муж (Уиллем Дефо) и жена (Шарлотта Генсбур), чей ребенок выпадает (выбрасывается?) из окна под издевательски звучащую в этом контексте музыку Генделя, в то время как родители утоляют любовную страсть. Потрясенная горем пара отправляется в загородный дом, находящийся в густом лесу, чтобы пройти там сеанс психотерапии или психоанализа. Дом наполнен книжками и давними записями героини на тему дьяволизма. Идея спрятаться в этом убежище принадлежит самонадеянному мужу — психологу по профессии. Он знает, что лес больше всего пугает его жену, а "подобное лечат подобным". Но вместо лечения их ждет мучение — не только душевное, но и физическое. В героях пробуждаются "сатанинские" инстинкты, они обвиняют один другого в смерти ребенка, с дикой жестокостью увечат друг друга, причем особенно достается гениталиям, видимо, виновным в несчастье больше прочих органов. Дело еще больше запутывается, когда выясняется, что мать по странной прихоти калечила ребенка, надевая правый башмачок на его левую ногу. 

То, что хотел сказать Триер своей мрачной готической сказкой, может быть понято по-разному. Это и реминисценция стриндберговской войны полов, которой в скандинавской культуре отведено особое место. Это и художественный жест в сторону Германии — могущественной соседки Дании, которая всегда занимала воображение Триера. В Германии "Антихрист" и снимался, а девственный лес, символизирующий бесстыдство и аморализм природы, напоминает тот, что знаком по фильмам Вернера Герцога — последнего черного романтика и экспрессиониста немецкого кино. В фильме показана загнивающая, сама себя убивающая природа: из чрева оленихи выпадает мертвый нерожденный плод, на дороге лежит выпавший из гнезда птенец. "Храм природы" одновременно является кладбищем. 

Но, конечно, прежде всего в "Антихристе" надо искать отражение душевного кризиса самого Триера. Появление гуманистической (несмотря на элемент провокации) трилогии "Золотое сердце" совпало со вступлением Триера во второй брак, рождением детей и смягчением его эгоцентричного нрава. Сейчас, судя по всему, у него началась полоса затяжной депрессии, и "Антихрист" — попытка изжить ее самым радикальным способом, доведя до предела философский пессимизм и дозу сильнодействующих средств. 

Именно личный характер этого высказывания и то, что режиссер прибег к "запретной" антихристианской символике, вызвало особую ярость ортодоксов всех мастей. В Канне экуменическое (религиозное) жюри выписало Триеру "антиприз" за унижение и неполиткорректное изображение женщины — "как существа без лица и без души, как ведьмы, достойной сожжения на костре". Один известный российский режиссер предложил дать датскому коллеге бревном по тестикулам: "Все депрессии тут же пройдут". Всполошились и поклонники Андрея Тарковского, посчитавшие издевательством финальный титр "Антихриста" с посвящением русскому режиссеру. 

Между тем самое разумное — отнестись к фильму Триера хотя бы с некоторым чувством юмора и не принимать его угрюмость слишком всерьез. И говорящая лиса, уже слегка подгнившая, и ворон, залетевший из вотчин Эдгара По и Хичкока, и, простите, садовые ножницы, орудующие в промежности,— все это сказки, шутки, злые шутки гения. Кто его таковым назначил — вопрос на сегодняшний день чисто риторический, но лишь один Триер имел право посвятить свой "невыносимый фильм" Тарковскому, близкому ему не только по суггестивной насыщенности стиля, но и по накалу борений духа. Правда, Тарковский юмора в свой мир не допускал, в этом смысле Триер — художник иного склада. Но кризис гуманизма и погружение в средневековье он показал чрезвычайно убежденно и серьезно. 

Не забудем еще один важный момент. Ларс фон Триер (опять же в качестве мрачной шутки выбравший себе аристократический псевдоним) — квази-коммунист и убежденный левак. Он борется с буржуазными ценностями (среди которых брак и семья занимают не последнее место) — не в жизни, разумеется, а в искусстве, на художественно-философском уровне. Таким образом, пролетарские серп и молот (преображенные в ножницы и бревно) используются здесь в войне полов для расправы над физиологией, которая погружает человека в хаос и царство сатаны. 

Коммерсантъ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе