Армен Григорян — о разобщенности рок-среды, «Сталинграде» и домике с видом на Арарат
Фото: Глеб Щелкунов
— Для российского рока абсолютно «застойный» 1983 год оказался на удивление урожайным. Именно тогда возникла целая плеяда групп — «Наутилус Помпилиус», «АукцЫон», «Алиса», «Несчастный случай», «Крематорий». Что такого особенного в тот год произошло?
— Лично для меня это было время окончания института. Я задумывался, что делать дальше? Перспектива представлялась прозаическая: три года отрабатываю по распределению в НИИ, а потом неопределенность. Решил двигаться в сторону музыки. Я тогда слушал записи Майка Науменко, Юрия Морозова, других питерских групп. Хотя сам в тот момент пытался играть тяжелый рок, делал различные каверы, но пристроиться с ними было некуда. Разве что, на выпускных вечерах выступать.
И тут началась эра квартирных концертов, а у меня появилось некоторое количество своих песен, в том числе песня «Крематорий», ставшая особо популярной. От нее, в сущности, и возникло название нашей группы. Примерно тот же путь проделали и коллективы, которые ты перечислил. К тому же появились рок-клубы. Тогда был голод на приличную русскую музыку плюс развивалась магнитофонная культура, в которой все конкурировали и существовали на равных.
— В 1984-м на отечественный рок начались жесткие гонения. Музыкантов стали «вязать» чуть ли не на сцене.
— У нас похожий случай был чуть позже. Мы играли концерт на Садовой, и нас арестовали, повели в ближайший пункт милиции, заставили написать какую-то покаянную бумажку. Инкриминировали нам то же, что и многим, проведение несанкционированного выступления. А заложила нас девушка, ставшая потом сотрудницей московской рок-лаборатории, куда и нас впоследствии приняли. Мы с ней там общались.
Тогда вообще странное было время. Например, об одном давно известном музыкальном критике нам говорили как об информаторе, сотрудничавшем с «компетентными органами». С тех пор мы к нему как-то не очень расположены. Сейчас, конечно, о тех временах вспоминаешь с улыбкой. Столько нелепого было. За рок-клубами тщательно наблюдали спецслужбы, тексты мы «литовали». Приносили стихи Пабло Неруды или Валерия Брюсова, а цензоры нам говорили: «Что вы за бред написали! Это нельзя петь!».
— Сегодня тебе что-то напоминает атмосферу тридцатилетней давности?
— Сейчас ситуация сложнее. Тогда мир представлялся очень контрастным, черно-белым. И наш рок в ту пору рождался как противоречие одного цвета другому. А сейчас всё как-то размыто. Дисгармония и повсеместное отсутствие здравого смысла. Как следствие — хаос. Из хаоса, конечно, может родиться и новая вселенная, но чаще возникает искаженная реальность, кафкианская.
— В твоем последнем альбоме «Чемодан президента» одной из самых пикантных песен является «Микроб Бондарчук». Будем считать, что это отвлеченный образ. Тем не менее ты неоднократно высказывался о нынешнем засилье в кино и других сферах нашего искусства детей знаменитых родителей. А сейчас как раз много шума вокруг блокбастера Бондарчука-младшего «Сталинград». Ты его посмотрел?
— Да. Мне кажется, если человек — клипмейкер, нужно им и оставаться. После «Сталинграда» сложилось ощущение, что и режиссер — не вполне режиссер, и фильм — не так, чтобы фильм. На мой взгляд, пустоту прикрывают святым названием. Так ведь и раньше получалось. Возьмем, «Обитаемый остров». Хорошее же произведение Стругацких, прекрасные, яркие образы. А посмотрел фильм по этой книге — и не могу сейчас даже лиц актеров вспомнить.
— Наши рок-музыканты еще способны влиять на общество?
— Беда русского рока в том, что на каком-то этапе он оказался очень продажным и даже самые знаковые его лидеры как-то с властью общались. Это, конечно, их личное дело. Но если вы начинаете играть с властью в какие-то игры, то ждите того, что власть станет играть вами.
А потом вы воскликните: ах, я превратился в ту же марионетку, о которой когда-то пел. Что мне делать? Я же другой. И начнете что-то исправлять, но доверие части общества к вам уже утрачено. Была бы стойкость в рок-н-ролле, можно было бы создать «профсоюз порядочных людей». А сегодня каждый сам по себе и совершает поступки по своей шкале оценок.
— Много лет существовавшая в Москве репетиционная база-студия «Крематория» нынче выставлена тобой на продажу, поскольку отстоять ты ее не смог. А вот играл бы с властью, у тебя сейчас, возможно, не только база эта была бы, но и свой именной музыкальный центр.
— Тут дилемма. Либо плюнуть во всех наших поклонников, в те 30 лет «Крематория», и одним росчерком, одним действием все разрушить, либо оставаться независимым. Слава богу, что когда-то мы выбрали такое название группы, которое никак с официозом не смыкается. Оно может существовать только вне системы. Ну, представь сейчас афишу юбилейного концерта «30 лет. «Крематорий» в Кремле». Пародия! Мне не хочется иметь никаких дел с государством. Я к этому стремлюсь всячески. Пытаюсь жить обособленно.
— И с некоторых пор преимущественно в Армении?
— В Армении, в других странах. Я как большой любитель Москвы когда-то с пеной у рта отстаивал свой город в различных спорах. А сейчас предпочитаю молчать. Когда говорят о безобразной архитектуре, о том, что происходит на улицах, о депрессивной атмосфере в городе, я молчу. У меня было желание вырваться отсюда. Но Калифорния слишком далеко. Поэтому там я надолго не задержался. Построил себе дом в Армении, который воспринимаю как дачу, куда можно уехать и предаться созерцанию, отключившись от московских проблем. Попытка бегства.
— На юбилейном концерте появятся участники прежних составов группы?
— Пригласили всех, у кого стаж выступления в группе превышает десять лет. Мы хотим устроить праздник крематорского мира, оживить образы, которые долгие годы обитают в наших песнях. Придумали некую театральную композицию, которую реализуем в этой программе. Вот ту же «Микроб Бондарчук» исполнит детский хор.
— Один из участников первого состава «Крематория» Виктор Троегубов не появится на юбилее ни при каких обстоятельствах?
— Он просто один из тех, кто играл в группе на ее раннем этапе, но в отличие от других стал впоследствии присваивать себе какие-то особые заслуги. То, что потом высказывалось им в мемуарах, я воспринимаю как некую фантазию, иногда как сказки для дураков, местами даже как клевету. Историю «Крематория» нельзя переиначивать. В первых составах вообще было много разного народа. Огромное всем спасибо. Но влияния на развитие группы они не оказали.
— Ты пробовал заниматься виноделием, рисовал картины и устраивал выставки, после альбома «Амстердам» (2008) предполагал, что больше дисков записывать не будешь, однако в этом году выпустил «Чемодан президента». После того как отыграешь интенсивный тур в его поддержку, представляешь, на чем сосредоточишься дальше? Как проведешь годы до своего 60-летия?
— В моем возрасте уже можно превратить музыку в хобби и заниматься ею, только когда хочется. Вот сейчас, допустим, мне неинтересно работать в студии, даже гнетет такая деятельность. Концерты мне пока еще не надоели. Но в большей степени привлекает архитектура. Благодаря общению с некоторыми знакомыми художниками я увлекся проектированием домов. Буквально воплощаю формулу: нарисуем — будем жить. Вот свой путь к 55, а потом к 60 я и буду проделывать за этим занятием. Периодически отвлекаясь на то, чтобы тихо спиваться в своем уютном доме с видом на Арарат.
Михаил Марголис
Известия