«Шахматные законы существуют для того, чтобы их нарушали», – как-то отметил фанат игры Сергей Сергеевич Прокофьев.
Сочинял музыку он по тому же принципу: нарушал законы так, что через короткое время многие начинали верить в новую, звуковую и ритмическую, систему ценностей.
Его музыка, став одним из символов XX века, перешагнула и в век XXI. 23 апреля мы отмечаем 125-летие Прокофьева.
«Благородные звуки»
Жизнь в местечке Сонцовка протекала для маленького Сережи безмятежно. Его отца, учёного-агронома по образованию, помещик Сонцов назначил управляющим делами села, которое после революции было переименовано в Красное. Ныне в маленьком селе Донецкой области находится музей композитора.
Спокойная жизнь семьи с достатком оказалась почти идеальной средой для проявления удивительных способностей мальчика. Мама, Мария Григорьевна, была пианисткой-любительницей и, заметив интерес единственного сына к музыке, начала очень деликатно взращивать его талант. Сам Прокофьев писал, как она старалась не перенапрягать его однообразными упражнениями, терпеливо объясняла музыкальную грамоту и записывала все «Сереженькины сочинения».
К 7 годам стараниями родственников у мальчика вышел первый сборник пьесок в переплете с золотым тиснением. Этот подарок не разбаловал, а, наоборот, подтолкнул юного автора к действию: он продолжал активно сочинять, одновременно постигая музыкальную грамоту. Через два года Прокофьев побывал в Москве на «Фаусте» Гуно и загорелся идеей писать оперу. Даже обожавшая его мама не поверила, что ребенок серьёзно решился на такой сложный проект, однако вскоре опера «Великан» в 3 актах была представлена почтенной публике в лице родственников и близких друзей. Уже в той музыке, сочинённой девятилетним ребёнком, есть характерные прокофьевские обороты, по которым даже дети узнают его музыку с первых нот.
В своей «Автобиографии» Прокофьев вспоминал: «Мать любила музыку, отец музыку уважал. Вероятно, он тоже любил её, но в философском плане, как проявление культуры, как полёт человеческого духа. Однажды, когда мальчиком я сидел у рояля, отец остановился, послушал и сказал:
– Благородные звуки.
В этом ключ к его отношению к музыке».
Стало понятно, что дальше нужны более углублённые занятия. Взяв сына в очередную московскую поездку, Мария Григорьевна привела его к Сергею Ивановичу Танееву, который посоветовал пригласить на лето в Сонцовку недавнего выпускника консерватории –композитора Рейнгольда Глиэра. Два лета подряд Глиэр занимался музыкой, а также, быстро перейдя в статус старшего друга, играл с Сергеем в шахматы и в крокет. Кстати, огромную любовь к шахматам Сергей Сергеевич пронёс через всю жизнь и даже однажды выиграл у самого Капабланки.
«По черепу!»
Когда тринадцатилетний Сергей Прокофьев приехал в Петербург держать экзамен в консерваторию, он сгибался под тяжестью нот – на суд комиссии были представлены две оперы, соната, симфония и множество маленьких фортепианных пьесок-«песенок», написанных под руководством педагога и друга Глиэра. Некоторые сочинения были необычайно острыми по звучанию, и один приятель посоветовал Прокофьеву назвать их «собачками», потому что они «кусались».
Учился Сергей у самого Николая Римского-Корсакова по инструментовке, Анны Есиповой по фортепиано и Александра Лядова по композиции. Ближайшим другом 15-летнего Прокофьева стал 25-летний студент Николай Мясковский – несмотря на разницу в возрасте и музыкальных вкусах, они сохранили тёплые отношения на всю жизнь. На выпускном экзамене Прокофьев не захотел идти проторенной дорожкой: вместо классического фортепианного концерта он сыграл собственный, только что изданный Первый концерт, вручив заблаговременно экзаменаторам ноты. Выступление прошло триумфально. По воспоминаниям современников, покровитель молодого дарования директор консерватории Александр Глазунов в ритм с главной партией выбежал из зала (схватившись за голову) со словами: «По черепу! По черепу! По черепу! По черепу!»
В 1914 года Прокофьев уже выступал со своим скандальным концертом (кто-то его даже прозвал «футбольным») в Лондоне. Там он познакомился со знаменитым антрепренёром Сергеем Дягилевым. Встреча с ним для любого музыканта или артиста означала верный путь к славе.
Организатор знаменитых «Русских сезонов», прославившийся выдающимися постановками балетов Стравинского, находился в поиске новой «звезды». 23-летний «музыкальный хулиган» как нельзя лучше подходил на эту роль, и Дягилев заказал ему балет на древнерусский сюжет. Первый блин оказался комом, балет Дягилеву не понравился, но оптимистически настроенный автор быстро переработал его в очередное скандальное в ту эпоху и очень яркое сочинение, ставшее впоследствии знаменитым, – «Скифскую сюиту». «Я не желаю имитировать чужой стиль. Я отвергаю привычные методы композиции. Новизна – это то, к чему я всегда стремился», - пишет Прокофьев в дневниках.
Без колебаний
После Октябрьской революции Прокофьев понял, что надо эмигрировать, причем не в уютную Европу: «Ехать в Америку! Конечно! Здесь – закисание, там – жизнь ключом, здесь – резня и дичь, там – культурная жизнь, здесь – жалкие концерты в Кисловодске, там – Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний нет».
Первые годы пребывания за границей были для композитора в высшей степени плодотворными: написана и поставлена в Чикаго комическая опера «Любовь к трем апельсинам», увидели свет концерт № 3 для фортепиано с оркестром и камерные сочинения. В 1921 году композитор несколько разочаровывается в Америке и спешно переезжает в Европу. Здесь его ждала будущая жена Лина Кодина, кроме того, надо было пристроить старенькую маму в пансион для пожилых.
Тут происходит вторая встреча с Дягилевым, который устраивает постановку балета «Сказка про шута, семерых шутов перешутившего».
Дягилев следует своей линии: после невероятного успеха «Петрушки» Стравинского надо снова дать публике то, что ей нравится. Русское балаганно-скоморошье представление с интеллектуальным, гротескным подтекстом было именно тем, что приводило в восторг театралов 1920-х годов. В итоге Прокофьев занимает первое место среди композиторов «дягилевского круга». Бывший фаворит Дягилева Стравинский, видимо, совершенно перестал подчиняться художественному диктату со стороны короля антрепризы. Молодой Прокофьев пока ещё поддавался дягилевской идее «национального» представления композитора западной аудитории, а Дягилев образно объяснял это тем, что «пушка далеко стреляет оттого, что узко бьёт». Кроме того, Прокофьев мог примкнуть к Дягилеву и в пику Стравинскому, которого недолюбливал и едко называл его неоклассицизм «обцарапанным Бахом».
В 1925 появляется совершенно другое – балет «Стальной скок», где основной темой является стремительный индустриальный прогресс СССР. «Музыка машин» удачно сочеталась с конструктивистской сценографией художника Г. Якулова. Вообще Прокофьев шёл абсолютно в ногу с тем, что происходило в бурлящем музыкальном пространстве середины 1920-х в СССР. Такие композиторы как Н. А. Рославец, И. А. Вышнеградский, Н. Б. Обухов, А. С. Лурье, А. М. Авраамов и многие другие музыкальные авангардисты пытались придать музыке не только новое звучание, но и новую функцию некоего параллельного идеологического партнёра эпохи прогресса в Советской России.
В 1927 Прокофьев приехал с гастролями в СССР. Симфонические и камерные концерты его музыки, где солировал автор, прошли в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе. Возможно, оглушительный успех первоначально и побудил Сергея Сергеевича вернуться на родину. Вскоре по переезде Прокофьев сочинил балет, музыка которого давно разошлась по фильмам и мультфильмам, став частью российской поп-культуры, – «Ромео и Джульетту». В Большом театре произошёл переполох: балетная труппа заявила, что танцевать под такую музыку невозможно. После того как премьера всё-таки прошла, исполнительница партии Джульетты Галина Уланова произнесла тост на банкете: «Нет музыки печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». Реакция композитора на столь неприятный укол неизвестна.
Вторая жизнь
Период Великой Отечественной войны был переломным в жизни композитора – он оставил первую жену с двумя детьми и ушел к Мире Мендельсон, которая была вдвое моложе. Но пришло и новое вдохновение – балет «Золушка», Пятая симфония, сонаты для фортепиано, камерные сочинения, опера-эпопея «Война и мир». Также была написана музыка к фильмам Эйзенштейна «Иван Грозный» и «Александр Невский». Сохранились свидетельства творческого метода сотрудничества: под композиторский черновик снимался кадр, а потом – наоборот: под готовые кадры писали музыку.
Прокофьев пользовался расположением Сталина довольно продолжительное время, пока не произошло знаменитое судилище 1948 года «О формализме в музыке». Во время доклада А. А. Жданова Сергей Сергеевич вёл себя откровенно вызывающе, громко болтал и вставлял едкие комментарии. Злопамятный секретарь ЦК ВКПБ пожаловался Сталину. И тут последовали меры в оруэлловском стиле. Композитора трогать было нельзя – он был флагманом советской музыки, но так наказать, чтобы было неповадно, – необходимо.
Идея была гениальна: помочь Прокофьеву заключить официальный брак с Мирой Мендельсон. Дело в том, что первая жена, боясь преследований со стороны госслужб, которые не отпускали её в Европу (хотя она была гражданкой Испании), не давала Прокофьеву официального развода. И тогда «ответственные лица» признали брак недействительным на основании того, что он был заключен в Германии, дав возможность Прокофьеву и Мендельсон пожениться в СССР. Сразу после этого Лина Ивановна была арестована. Вышла она из лагерей через восемь лет. Несложно предположить, что пережил композитор за это время. Ведь это по его вине мать его детей отправили по этапу.
Прокофьев сломался и начал много болеть. Его поддерживали многие музыканты – особенно Мстислав Ростропович, который жил у него и в московской квартире, и на даче на Николиной Горе. В 1949 году главный дирижёр Большого театра Николай Голованов пригласил композитора на прослушивание части музыки из его балета «Каменный цветок». После исполнения оркестр устроил ему овацию, но реакция оказалась обратной: у Прокофьева случился уже второй по счету инсульт, после которого он фактически не оправился.
Тем временем власти продолжали тихо мстить. Прокофьев очень ждал, когда же наконец поставят его оперу «Война и мир». Его балет «Сказ о каменном цветке» придерживала цензура, требуя введения фольклорных элементов. Быть «ближе к народу» композитор пытался мучительно. В предсмертном дневнике он пишет: «Я занимаюсь ухудшением оркестровки балета "Сказ о каменном цветке", начал делать с утра, сначала было противно, но потом пошло ничего».
Прокофьева не стало 5 марта 1953 года, ровно в день смерти Сталина, поэтому его смерть прошла незаметно для масс. Цветов практически не было – их раскупили те, кто шёл оплакивать вождя.
Знаменитая прокофьевская дача на Николиной Горе ещё несколько лет назад продавалась – всего за 4,5 миллиона рублей можно было купить кусок прекрасной недвижимости и заодно истории, которая, правда, большинству желающих была неинтересна. К счастью, художественный руководитель Мариинского театра Валерий Гергиев в последний момент дачу сохранил: «Я очень рад, что удалось спасти дачу Прокофьева. Мы могли её потерять. Надеюсь, нам удастся привести её в порядок». Наверное, это лучший подарок нам всем к 125-летию композитора. Из материальных. А музыка его всегда с нами. Как хорошо, что никто и никогда не сможет её купить или продать.