Программная начинка, от которой впору восторгаться меломану, не всегда соответствовала рецепту. Если симфоническая классика – Моцарт и Гайдн – слушалась как исключительное исполнение, то русская – Шостакович и Мусоргский – пострадала. Топ-коллективы, входящие в первую десятку мировой «табели о рангах», как всегда совершенны с технической точки зрения, но вот с точки зрения содержания и стиля дают сбой. 

Оркестр Лейпцигского Гевандхауза с Риккардо Шайи за пультом – великолепный коллектив, обыгравший невнятную интерпретацию солиста (Салим Абуд Ашкар) в фортепианном концерте Мендельсона своим ясным звуком и лаконичной фразировкой. Опытные музыканты, из увертюры Мендельсона «Гибриды, или Фингалова пещера» сотворив многогранник, совершенно растерялись, когда дело дошло до Мусоргского. Из «Ночи на Лысой горе» исчезли фееричность и взвинченность, его же «Картинки с выставки» в оркестровке Равеля растеряли присущие им живописность и красочность. Музыканты Риккардо Шайи стали образцом сдержанности, даже не пошалили в «Балете невылупившихся птенцов», не окунулись в мистику «Старого замка», не превысили звуковой размах в «Богатырских воротах». Тут невольно вспоминаешь энергетику Валерия Гергиева и звуковую мощь его подопечных... 

На Западе так любят искать двойное дно в сочинениях Шостаковича, скандальная книга Соломона Волкова, не принимаемая семьей композитора и русскими исследователями как подлинный документ, переведена на несколько языков и лежит на столе всякого, причисляющего себя к знатокам музыки Шостаковича. Но при этом исполнение его музыки остается чудовищно поверхностным: все, что написано в партитуре, озвучивается, но внутренняя работа, без которой Шостаковича играть невозможно, к сожалению, отсутствует. Поэтому и публика позволяет себе довольно усмехаться, когда слышит знакомую цитату из россиниевской увертюры.

Марина Гайкович 

Независимая газета