"Стиль жизни отталкивает людей от музыки"

34-летний Василий Петренко стал главным дирижером норвежской Oslofilharmonien. Об этом событии с ним поговорила корреспондент "Власти" Юлия Яковлева.

Хотя дирижерская профессия за последние 20-30 лет существенно помолодела, 34 года для дирижера возраст и по сегодняшним меркам юный. Особенно учитывая ту скорость, с которой карьера Василия Петренко набирает международные обороты. Все начиналось с Хорового училища имени Глинки и питерской консерватории, в которой Петренко участвовал в мастер-классах легендарного педагога Ильи Мусина. 

В 18-летнем возрасте молодой дирижер возглавил симфонический оркестр Михайловского театра (тогда, в середине 1990-х, еще имени Мусоргского), потом стал главным дирижером Санкт-Петербургской консерватории — и уткнулся в потолок: все ведущие оркестры России были разобраны звездами первой величины. Поэтому после победы на дирижерском конкурсе в Барселоне Петренко принял пост в Ливерпульском королевском симфоническом оркестре, став "самым молодым главным" в Европе — ему было 29 лет.

Несмотря на пышное прилагательное "королевский", ливерпульский оркестр тонул в академической скуке, субсидируемой больше потому, что "нельзя же в крупном городе без классической музыки". После нескольких лет с Петренко бюджет оркестра прыгнул почти до ?1,5 млн. А большинством в зале оказались молодые слушатели. Неудивительно, что Петренко тут же получил звание почетного гражданина Ливерпуля, почетного профессора и даже докторскую степень (правда, почему-то в области литературы).

В Осло сегодня от Петренко ждут ровно того же, что он сделал в Ливерпуле. Перед бесплатным концертом, который должен был представить нового дирижера норвежской столице, за кулисами филармонии нервно метались представители администрации. На кону был не просто еще один главный дирижер. Приглашение Петренко вдобавок ко всему состоялось в самый разгар давней общественной дискуссии о том, не пора ли главному норвежскому оркестру стать во всех смыслах норвежским? "Мы никак не вмешиваемся в эту ситуацию,— говорит чиновник филармонии.— Конкурс на место в оркестре проходит анонимно, все играют за занавесом, жюри не знает, мужчина это или женщина, норвежец или иностранец. Мы за естественный ход вещей". Естественный ход вещей отражала разноголосица русской и польской речи, доносившейся из музыкантской курилки,— не секрет, что российские музыканты достаточно широко представлены на руководящих постах в музыкальных коллективах мира (см. материал "Российские деятели зарубежной культуры").

Тот же Петренко пришел в Осло на место ленинградского литовца (то есть для всего мира все равно русского) Мариса Янсона, более 20 лет, с 1979 по 2002 год, руководившего норвежским оркестром. Собственно, он и вывел Oslofilharmonien из скандинавской провинции в респектабельную европейскую компанию. В некотором смысле от Петренко ждут второго Янсона. Во всех остальных — что молодой дирижер станет лицом Oslofilharmonien. Об этом не говорят прямо, но дают понять: он отлично смотрится на глянцевых снимках, билбордах, афишах. И это, конечно, забавно применительно к человеку, чья профессия — стоять к публике спиной.

Дирижерская профессия помолодела за последние 10-20 лет?

Сложилась уникальная ситуация, которая, думаю, вызвана резкой сменой поколений. Было много старых мастеров. И вдруг быстро набрала силу плеяда молодых. Заметьте, сейчас повсеместно либо очень старые звезды, либо очень молодые успешные дирижеры. Дирижеров лет 40-45 немного.

Как вы получили приглашение в Осло?

Я выступал с этим оркестром в 2009 году. Затем они стали осторожно закидывать удочки: приезжали смотреть на меня в разных городах с разными оркестрами. И наконец, подобрались к вопросу, интересно ли мне было бы с ними работать? На тот момент у меня было еще три предложения от сопоставимых по уровню оркестров. Но я видел, во-первых, что этот оркестр хочет быть лучше, хочет подниматься — а важно, чтобы люди были мотивированы не твоим присутствием, а своими собственными ощущениями. Во-вторых, Осло находится не так уж далеко от Ливерпуля — а я планирую совмещать два своих поста. В-третьих, Oslofilharmonien поддерживает правительство, что важно на фоне тех финансовых трудностей, с которыми часто сталкиваются музыкальные коллективы. В-четвертых, мне нравилась репутация оркестра Осло.

Чуть-чуть подробнее о финансах.

Я вас разочарую. Я еще не вышел на уровень астрономических гонораров, которые способны на что-то повлиять. Что же касается обычной контрактной суммы, во всей Европе это примерно одни и те же деньги. Во всяком случае, разница не настолько велика, чтобы принимать деньги во внимание. Честно.

На что похожа встреча нового дирижера с новым оркестром?

Она всегда подвержена обстоятельствам, а их великое множество, вплоть до того, что играли на прошлой неделе, у кого сегодня несварение желудка и как накануне прошла вечеринка у валторнистов. Все решают буквально первые десять минут, и потом это впечатление будет почти невозможно изменить. Ты еще не успел ничего сказать по существу, а тебя уже приняли или отвергли. Все это очень похоже на начало любовных или даже супружеских отношений: очень мало справедливости, объективности и очень много химии. Когда я только начинал свою дирижерскую карьеру, меня страшно волновало, что обо мне подумают все эти люди. Я хотел нравиться. Теперь я занят только тем, как установить понимание, лучше донести до оркестра мое слышание музыки. В современной практике дирижер встречается с новым для себя оркестром чуть ли не каждую неделю, и у каждого свой менталитет, свой темперамент. Это рано или поздно приводит к менее личному и более профессиональному ощущению ситуации. Кроме того, привыкаешь к тому, что большая часть работы происходит не во время репетиций, а в перерывах между ними: в общении, налаживании отношений, непрофессиональных разговорах.

Именно этому традиционно не учат российских специалистов, не так ли?

В России и на Западе абсолютно разные представления о власти, а стало быть, и о дирижерстве. И разные ожидания, которые оркестр на дирижера возлагает. Русские оркестры любят, чтобы была сильная рука. Чтобы пришел, дал по лбу — и все заиграли. А если ты им улыбаешься, то они думают, что ты дурачок какой-то, слабак, которому можно и нужно сесть на шею. Они перестают работать. Им необходим аврал, тогда все прекрасно. На Западе ровно наоборот. Дирижер — это сотрудник, собеседник. Если ты не улыбаешься, если ты не настроен позитивно, все в лучшем случае решат, что у тебя кто-то умер. А в России слово "позитивный" звучит уничижительно. Вот этому мне пришлось действительно учиться, когда я начал работать на Западе, и первые год-два было трудновато. Я учился воспринимать себя как человека, который здесь, чтобы им помочь, я учился уважать личности, учился работать сообща. Вне авторитарного положения. Как оказалось, это очень серьезная перемена сознания. Кроме того, на Западе, особенно в Северной Европе, совершенно другие представления об эффективном использовании времени. Вот испанцы, итальянцы, те, пожалуй, ближе к русским.

С какими вообще трудностями сталкиваются российские музыканты, попадая на западный рынок?

В России традиционно готовят очень хороших солистов. Все начинается с того, что Изе в три года дают в руки скрипочку, и он на ней пилит следующие 20 лет под строгим надзором родителей, которые вложили в ребенка всех себя. Велика вероятность, что в середине этого пути Изя бросит все и займется, допустим, бухучетом. Это практика украденного детства. Вы не представляете себе, скольких потенциально талантливых музыкантов она нас лишает. Потому что в 15-16 лет начинаются протестные подростковые метания — и скрипочка превращается в главного врага. В Англии же учить музыке начинают после 15 лет, когда больше шансов, что имеешь дело с осмысленным выбором.

Но как же мышечный аппарат, связки, которые лучше разрабатывать в раннем возрасте?

Именно поэтому в России больше шансов вырастить солиста из ребенка средних задатков. В английской же практике жестко отбирают особо одаренные единицы из тысяч и из этих тысяч потом выращивают нормальных оркестрантов, которые знают, как играть в группе. Положа руку на сердце: много ли надо солистов? Впрочем, я должен признать, что, когда требуется сыграть соло, оркестрантам английской выучки это трудно: ты его тянешь на первый план, а он в кусты. Русские же заточены под соло. Там уж, будьте уверены, у распоследней скрипки будет свое мнение, творческий взгляд, трактовка произведения, философия, взгляды на искусство и прочая, и прочая.

Насколько интернациональны обычно оркестры?

В Ливерпульском, например, доминируют британцы. Многие оркестры пытаются поддерживать свою национальную идентичность. У них есть четкие квоты на граждан своей страны, которых первыми просматривают на вакантное место. Потом право получают граждане Евросоюза. Ну а потом, если счастье это так и не принесло, все остальные. Как обстоит дело в Осло, я пока не знаю.

Много ли русских в европейской музыкальной тусовке?

Раньше было больше, многие уехали в конце 1980-х — начале 1990-х. Тогда в Ленинграде балет еще как-то держался за счет гастролей, а музыкантам в какой-то момент вообще перестали платить. Потом эта волна спала.

Сейчас снова много молодых русских. Но это совсем другое поколение, сложившееся при других обстоятельствах, это те, кто уже выучился на Западе — в Англии, Германии, Испании, Австрии. В Англии чуть ли не пятая часть Королевского колледжа — русские. И они, конечно, сильно отличаются от русских прошлой волны, гораздо легче ассимилируются.

Существует ли какая-либо профессионально объективная национальная доминанта? Кто сейчас задает тон?

Не могу сказать о Европе в целом. Но возьмем Молодежный оркестр Европейского сообщества. В 1970-х он был укомплектован преимущественно британцами, немцами, австрийцами. Сейчас треть оркестра — испанцы, все еще заметны англичане и немцы, заметно прибавилось скандинавов. Но хоть убейте, я понятия не имею, следует ли из этого какой-то вывод.

В Ливерпуле вы смогли привести в концертные залы молодежь. В Осло от вас ждут того же. Как вам это удается?

В Ливерпуле это была огромная работа на всех уровнях, включая маркетинг, пиар, мы использовали все возможные средства массовой коммуникации. Мы общались. Делали специальные программы с современными группами, у нас давали оратории Пола Маккартни, Ливерпуль все-таки. Мы хотели показать, что классическая музыка — это не обязательно старушки. Кроме того, мы сильно снизили цену на билеты для студентов. Плюс восемь оркестров подписали соглашение, благодаря которому каждый школьник хотя бы раз в жизни мог сходить на концерт бесплатно. Кто-то как пришел, так и ушел. А кого-то зацепило. Это как раз не важно. Важно, что до этого у них вообще не было возможности проверить, цепляет их это или нет.

Это общая проблема для оперы, балета, классической музыки: аудитория постарела. Вы думаете, это обратимо?

Это вполне житейский процесс. Когда ты студент, у тебя на уме вечеринки. Потом ты начинаешь работать, обзаводишься кредитами и семьей — и очень занят этим. Потом дети. Уже вечером просто так никуда не вырвешься, надо нанимать няню. И вот ты пенсионер, дети выросли. Наконец ты занимаешься собой. Это естественно. И очень-очень печально только на старости лет обнаружить, как прекрасна классическая музыка.

То есть во всем виноваты няни?

Стиль жизни отталкивает людей от музыки, оперы, балета. С утра до вечера наш несчастный мозг бомбардируют информацией, и все, чего хочется вечером, это уставиться в телевизор, чем глупее, тем лучше, чтобы мозг отдохнул. Но мозг ведь как бицепс. Лучше всего после нагрузок он отдыхает не в покое, а в процессе легкой гимнастики, растяжки, разогревания. Это и есть вечер в филармонии.

С этого же вы собираетесь начать в Осло?

Первые два года у меня заняты относительно неплотно, чтобы присмотреться к норвежскому обществу, понять, какие они и как с ними разговаривать.

Юлия Яковлева

Коммерсантъ

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе