Во всей этой барочной музыке есть такой роковый драйв!

Немецкая певица о Гайдне, Курентзисе и актуальности старой музыки

23 января в Зале Чайковского Теодор Курентзис, приглашенные западные солисты и новосибирские коллективы этого дирижера: оркестр Musica Aeterna и хор New Siberian Singers — исполняют никогда прежде не звучавшую в Москве оперу Гайдна «Орфей и Эвридика, или Душа философа». Главным ее украшением станет сопрано Симоны Кермес. С немецкой певицей, склонной к экстремальным проектам, поговорила ЕКАТЕРИНА БИРЮКОВА.


— Вы много работаете с Теодором Курентзисом, который считается одним из проповедников аутентизма в России. Насколько, по-вашему, можно назвать то, что он делает, аутентизмом?

— Я не люблю это понятие — аутентичное исполнение. В нем есть что-то застывшее. И многие люди, которые этим занимаются, просто скучны. Они не дают нам никакого представления о том, как та или иная музыка звучала триста лет назад. Теодор, наоборот, очень современный человек. Может, даже слишком. То, что он делает, сейчас нам, может быть, и не очень понятно, зато будет понятно по прошествии какого-то времени. Он делает эту музыку интересной, живой и очень доступной — в частности, для молодежной аудитории, которая ее может воспринимать таким же образом, как поп- или рок-музыку. Наверно, его даже можно назвать революционером. 

В то же время то, что делает Теодор, имеет стилистическое отношение к аутентизму. Он находится в рамках этого стиля. Но вы ведь прекрасно понимаете, что одну и ту же вещь можно сделать тысячью разных способов.

— Вот недавно вышла ваша совместная запись — «Дидона и Эней». И когда я кому-то ставлю некоторые отрывки, многие даже не понимают, что это Перселл…

— …ирландский фольклор, рок-музыка…

— Так какое там, на ваш взгляд, соотношение Перселла и Теодора?

— Ну, ноты, конечно, Перселла. Но Теодор конструирует из этих нот нечто свое, и, конечно, его в этой интерпретации очень много. Мне кажется, это нормально. Те рецензии, что уже вышли, очень благожелательные. И людям это интересно — особенно, опять же, молодым. Но вообще, Перселл — неважно, кто его исполняет, Теодор или нет, — звучит очень современно.

— А как насчет сегодняшнего Гайдна? Там тоже много интерпретационных новшеств?

— Я уже эту оперу исполняла три года назад в Испании под управлением Пола Гудвина. Там не было никаких старинных инструментов. Был гораздо более объемный состав оркестра. Это вообще все другое было, хотя тоже хорошо. Тогда я для себя открыла эту музыку и поняла, какая замечательная штука Гайдн. И Теодору потом посоветовала обратить на это внимание. Но то, что делает он, заставляет меня заново увидеть знакомые ноты, по-новому почувствовать партитуру.

— У нас Гайдна довольно мало исполняют. Но в определенных кругах существует мнение, что он круче Моцарта.

— Гайдн во многом недооценен. Моцарт известен гораздо больше. И именно поэтому у людей возникает такая реакция: раз Моцарта знают, значит, он лучше всех. Я недавно исполняла другую оперу Гайдна — совершенно неизвестная музыка. И я подумала, что Моцарт, скорее всего, это слышал, иначе бы он не написал «Так поступают все женщины». Очень много сходных моментов. В принципе, Моцарт много у Гайдна в хорошем смысле списал.

В «Орфее и Эвридике» Гайдна всего три роли. Но на них очень трудно найти хороших исполнителей, потому что они предлагают весь набор технических трудностей, который только можно представить. Например, в моей партии Эвридики диапазон — около трех октав. Причем крайние регистры очень сильно задействованы. Там есть и лирика, и драматизм, и колоратура. И нужно владеть речитативом, уметь уходить на пианиссимо, обладать ритмической упругостью. Так что эту оперу надо либо исполнять хорошим составом, либо не исполнять вообще. 

— Перед Москвой вы ее только что исполнили в Новосибирске. Как там ее восприняли?

— Зал был распродан — это в Большом зале оперного театра было. Публика в финале много аплодировала. Но по ходу концерта я не могла понять: нравится им это, не нравится? Это для них, наверное, было что-то совсем необычное. У меня сложилось впечатление, что в Новосибирске публика более сдержанная, чем в Москве. Такой бурной реакции, как бывает здесь — когда как будто бомба разрывается, — там нет.

— Но вы, наверное, уже свыклись с Новосибирском — вы ведь уже не первый раз там с Курентзисом работаете?

— Когда я сейчас оттуда улетала, было минус 34. Я вообще не понимаю, как люди там постоянно живут! Но я очень люблю этих людей, они очень добрые и очень глубокие. И за то, что я им делаю, они испытывают большую благодарность, и даже как-то тепло становится.

— Вы же вообще любите всякие необычные места. Как-то мы с вами встретились в Калуге — на концерте Курентзиса. А ваш следующий пункт после Москвы, как указано у вас на сайте, — Турция.

© Евгений Гурко  

— Да, это будет такой экспериментальный проект с турецким ансамблем — Гендель, наполовину немецкий, наполовину турецкий. В аранжировке для турецких инструментов. Это было придумано дирижером Вернером Эрхардом, который руководил раньше ансамблем Concerto Koeln. Мы с ним много уже выступали, записали арии Йозефа Мартина Крауса — это такой современник Моцарта, совершенно неизвестная, очень трудная музыка. На этом концерте с турецкими музыкантами я вообще не представляю, что меня ждет.

— А в рок-обработке Генделя петь не пробовали?

— Через два года в Сантьяго-де-Компостела в Испании я в стиле диско что-то делаю — это будет программа с Куртом Вайлем. Я, может, Теодору тоже туда «составлю протекцию»: они в нем заинтересованы. И еще в диско-клубе я буду делать программу из арий, сочиненных для певцов-кастратов. Гендель, Порпора и неаполитанцы — Перголези и много композиторов того времени, которых сейчас почти не исполняют. Это будет такое полусценическое представление, со светом, спецэффектами. Должно получиться очень интересно, потому что во всей этой барочной музыке такой роковый драйв есть!

OpenSpace.RU

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе