Лидер группы «Аквариум» — об отложенной премьере «Золотого букета», уличных выступлениях и предсказаниях Дэвида Боуи.
Фото: РИА НОВОСТИ/Евгения Новоженина
В последний июльский день группа «Аквариум» сыграет сольник в столичном клубе «16 тонн». А две минувшие недели оказались едва ли не единственными в году, когда в гастрольном графике группы образовался небольшой перерыв. Именно в это время ожидался выход занимательного альбома «Золотой букет», составленного из кавер-версий советско-российских песен прошлого века. Об этом и не только Борис Гребенщиков рассказал обозревателю «Известий».
— Релиз альбома должен был состояться 15 июля. Но этого не произошло. Почему?
— Пришло письмо из одного из агентств по охране авторских прав. Сказано, что мы должны заплатить им за право исполнения; мы бы и рады, но они запросили за две песни сумму во много раз большую, чем стоила запись всего альбома и тем более чем за этот альбом когда-либо удастся получить.
— Какова теперь вероятность, что он все-таки появится в ближайшем будущем, и от чего это зависит?
— Только от того, сможем ли мы с ними договориться о каком-то разумном решении.
— Открывает альбом тема «Случай в Ватикане», известная по меньшей мере в четырех или пяти версиях, с разным текстом. На какую ориентировался ты?
— Ту версию «Случая в Ватикане», которую мы записали, я нашел в подаренном мне кем-то песеннике 1940–1950-х годов. Начал изучать, откуда она взялась, и узнал прекрасную историю. После войны люди, ходившие по дворам и электричкам с жалобными песнями, в какой-то момент почувствовали репертуарный кризис. Нужные песни кончились.
Тогда они обратились к студентам Ленинградского театрального института и заказали им за довольно большие деньги и на условиях полной анонимности сочинение новых жалобных песен. Главным условием было, чтобы в конце содержалась просьба об оказании исполнителю немедленной финансовой помощи. Ну студенты и постарались от всей души. Среди написанных на заказ песен оказался и «Случай в Ватикане». Ну как после этого я мог его не спеть?
— Где-то мне попалась фраза, что в «Золотой букет» вошли твои «любимые советские песни». Это так?
— Многие появились задолго до советского периода. И я бы не сказал «мои любимые». Всё началось с четырех песен, которые «митьки» в начале 1990-х попросили нас спеть для каких-то своих альбомов. Я было начал отнекиваться, а потом вслушался и проникся глубокой их красотой. И уже не мог их не записать. Мы пробовали исполнять много других старинных песен. Но сделать их хорошо у меня не получилось. А этими я остался доволен. Ну а к первым четырем за 22 года добавились и остальные.
— Часть аудитории «Аквариума» может принять песни из «Золотого букета» за твои новые сочинения?
— Нет, конечно. Большинство этих песен давно у всех на слуху. К тому же понятно, что у меня так не выйдет. Они много совершеннее того, что пишу я.
— Большинство этих вещей в разные годы звучали на ваших концертах...
— Но в наши альбомы ни одна из них еще не входила. Только «Катя-Катерина», но она звучала в другой редакции. И еще, как я уже сказал, «митьки» тогда опубликовали четыре песни. Но альбомы «митьков» — редкость, и получается, что песни просто пропадают. Я много раз ставил записи, которые вошли сейчас в «Золотой букет», самым разным людям, и выяснялось, что ни одной этой песни в нашем исполнении они не слышали. Вот я и решил, что стоит их собрать в одном месте.
— «Аквариум» будет делать концертную программу на основе «Золотого букета»?
— Нет. Это невозможно. Давно умер аккордеонист Сережа Щураков, принимавший участие в записи большинства песен. Его заменить никто никогда не сможет. Но дело не только в этом. Мы записали эти песни не для того, чтобы играть их на концертах, а потому, что это прекрасные русские песни. Большая часть этих записей существует где-то в интернете. Но многим и в голову не придет их там искать и собирать. Некоторые даже не очень представляют, как это делать. Мы хотели просто облегчить людям работу.
— Уже достаточно долго длится серия уличных выступлений «Аквариума». Это такая игра в менестрелей или тестирование народа на степень его раскрепощенности?
— Ни то ни другое. Мы делаем это для удовольствия, не предполагая какой-то выгоды. Нам не нужно кого-то «тестировать» или «играть в менестрелей». Просто мне всегда хотелось поиграть на улице или в метро, и в какой-то момент это стало возможным. Мы попробовали, нам понравилось, и мы продолжаем. Сыграли уже в 24 городах. Пока ни разу не было проблем — ни с народом, ни с местными властями.
— Если в каком-то городе ты начнешь петь и в течение получаса рядом не появится ни единого человека, ты продолжишь или уйдешь?
— Мы же играем для удовольствия сыграть, а не для парада. Вот в Воронеже, например, вместо людей были собаки. Мы заиграли «Собачий вальс», и поначалу нас слушала одна собака, а к концу песни их собралось около 20 и они очень веселились.
— А как поступишь, если люди начнут бросать монеты и купюры в гитарный футляр?
— А они и бросают. Деньги идут в общий котел. У группы в дороге всегда много расходов.
— Череда смертей великих музыкантов в этом году началась с ухода Дэвида Боуи. На тебя это как-то повлияло?
— Смерть — естественное завершение жизни. Рвать волосы и посыпать голову пеплом по этому поводу — театральная патетика. Музыка Боуи со мной всегда, а лично с ним мы очень давно не общались. Однако в свое время он мне немало помог и делом, и советами, а я — чем дальше, тем больше — понимаю, какой он был великий музыкант и удивительный человек. Однажды в 1988 году он мне подробно (и очень точно) предсказал, какие неприятности будут у западной цивилизации происходить с исламским миром, а тогда об этом никто и не думал.
— Удалось ли «перенастроить» группу, после того как осенью прошлого года «Аквариум» потерял Бориса Рубекина?
— Упокой Господь его душу. Мне Бори очень сейчас не хватает. А «перенастраивать» ничего не пришлось. Мы всегда исходим из того, что есть в данный момент. Естественно, после Бориса никакого другого клавишника у нас не будет. И какие-то вещи теперь мы играем совсем по-другому.
— Ты уже многие годы ведешь на радио авторскую программу «Аэростат». Почувствовал, что за это время появились те, кто именно из нее черпает новые знания о музыке?
— Мне пишет много людей, и я понимаю, что «Аэростат» слушают уже 11 лет. Значит, всё затевалось не зря. Конечно, я счастлив от этого.
— Интернет ты используешь исключительно для распространения своей музыки и различной информации, связанной с «Аквариумом», или еще и как инструмент обратной связи?
— Исключительно в информационных целях. В Сети стало плохо с обратной связью, слишком много троллей. А для связи есть почта.
— А как развивается основанная в Сети под эгидой «Аквариума» «Северо-Западная Ложа Великих дворников и Беспечных рыбаков»?
— Это вопрос не ко мне, а к людям, ведущим ресурс «Круги». Я не очень за этим слежу, мне и так не хватает времени на собственно музыку. Иногда отвечаю на письма. Этого достаточно.
— Какие письма тебе в основном адресуют?
— Пишут, как положено, обо всем на свете. О балете, пчеловодстве, вязании, неизученных проблемах жизни пиратов в начале XVIII века. Немало и философских вопросов. Когда у меня есть время, стараюсь всем ответить.
— Будешь еще когда-нибудь устраивать концерты, вроде того что был у тебя в Зале имени Чайковского — с ответами на записки из зала?
— Иногда люди просят именно этого. Я считаю, что просто петь — лучше, но если есть вопросы, готов отвечать. Скрывать нечего.
— То есть табуированных тем у тебя нет? Знаешь, бывает ведь, читает человек записку и говорит: ну, на этот вопрос я отвечать не буду.
— Я так не делал никогда.
— Если тебе позвонят и скажут: Борис Борисович, хотим устроить концерт-съемку вашего бенефиса. Как отреагируешь?
— А зачем мне-то в этом участвовать? Дел и без того много. Если кому-то хочется петь мои песни — ради Бога, мое присутствие для этого не нужно.
— Григорий Лепс теперь регулярно поет твои «Стаканы» и «Брат Никотин». Он рассказывал, что звонил тебе и спрашивал разрешения.
— И слава Богу, что поет. Я радуюсь, когда мои песни поют, и разрешения для этого спрашивать у меня не обязательно. Я их написал, спел, записал, а после этого они — ваши, пойте на здоровье. А Лепс и правда говорил со мной — очень учтиво, как подобает совершенному джентльмену.