Ирония Судьбы, или Профессия Ширвиндт.

19 июля Александру ШИРВИНДТУ исполняется 85 лет.
ФОТО: АНАТОЛИЙ ХРУПОВ



Народный артист России, худрук Театра сатиры, не первый год подряд является и постоянным автором «Театрала», не переставая удивлять редакцию и читателей своими ироничными, полными остроумия и мудрости колонками. 

В преддверии знаменательной даты мы попросили сына артиста Михаила ШИРВИНДТА рассказать о малоизвестной стороне жизни юбиляра. Оказалось, что и здесь, в быту, скрытом от зрительских глаз, многое подчинено юмору и оптимизму.


– Я появился на свет года за два до своего рождения! Есть даже фотография, где родители умильно склонились над моей коляской. Все такое летнее, солнечное. Мама и папа счастливы, колясочка ажурная… Наверное, это самая трогательная фотография моего детства, именно она во всех папиных мемуарах иллюстрирует появление долгожданного сына! Но есть один нюанс: на этой картинке я появился только как медийный персонаж! Дело происходит на съемках. Моя будущая мама приехала проведать моего будущего папу, и там, в реквизите, нашлась очень красивая коляска. Родители просто сфотографировались на ее фоне!


Когда я родился, папа был на гастролях в Башкирии, на родине знаменитого верескового меда. В общем, при первой возможности папаша с радостью на сердце и с медовыми сотами в руках грузится на ТУ-104 и мчится в Москву. ТУ-104, в то время флагман советской авиации, был, по сегодняшним меркам, не самым комфортабельным лайнером. Места было мало, полочки для багажа микроскопические, поэтому верхнюю одежду вешали в шкаф при входе. И вот туда, на полку для шляп, папа и положил содержимое нескольких ульев. На улице было прохладно, в самолете жарко, мед начал таять… В общем, когда в Московском аэропорту открыли шкаф, вся одежда пассажиров была покрыта толстым, но равномерным слоем знаменитого башкирского меда! Папа малодушно сбежал, но если кто-нибудь из жертв этого липкого инцидента не умер на месте и дожил до сегодняшнего дня, пусть знает, кто организовал им сладкую жизнь в столице родины!
 


Рыбалка в ошейнике

– Мой папа рыбак. Причем рыбак вялый. Вялый не в том смысле, что не очень увлечен процессом – наоборот, его можно даже назвать фанатом этого хобби – а вялый в смысле манеры ловли. Он может часами сидеть на одном месте, глядя на неподвижный поплавок, посасывая трубку и философски подремывая. При этом за десятилетия практики ни орудия лова, ни объем добычи не изменились. Папин друг и партнер по рыбалке Михаил Державин практиковал все возможные способы: удочка, донка, мормышка, спиннинг. При этом он постоянно менял наживку, блесну, дислокацию – в итоге вылавливал довольно много рыб. Папа на это, как и на все остальное, смотрел с иронией и попыхивал трубкой.


Кадр из фильма "Трое в лодке, не считая собаки"


Иногда его философская дрема приводила к тому, что трубка выпадала изо рта и плюхалась в воду. Тогда, если не было под рукой меня, Михал Михалычу приходилось лезть в воду и шарить под корягами. Это происходило настолько часто, что пришлось Державину разработать очень сложное приспособление. Он вешал на папу специальный ошейник с петлей, куда вставлялась трубка, папаша засыпал, трубка выпадала и повисала между небом и водой!


 
Экзекуция

– Даже летом меня каждый день заставляли заниматься! Английский, математика, внеклассное, будь оно неладно, чтение! Отвертеться было невозможно, и каждый божий день приходилось тратить свое бесценное детство на эту каторгу! А тут еще и зуб у меня раскачался! Взрослые требовали рвать – я ни в какую, меня ловили – я убегал… В конце концов, мама сказала: «Хорошо. Если ты вырвешь зуб, то можешь сегодня не заниматься!» О боги! Что за пытка! Что за соблазн! И я согласился! Осталось только выбрать способ экзекуции. Совать руки ко мне в рот я категорически не давал, да и немногие решились бы, учитывая мои оставшиеся острые зубки. Выход нашел папа. Мне надели на зуб петлю, другой конец нити привязали к двери. Я должен был залезть в машину, папа резко открывал дверь и…

У чешского писателя Юлиуса Фучика есть роман «Репортаж с петлей на шее» – свою историю я бы назвал «Репортаж с петлей на зубе». Технически все было подготовлено идеально: машина, зуб, петля, дверная ручка, папа, зрители. Итак… Барабанная дробь, рывок, дверь распахивается… и я выпрыгиваю следом! Зуб невредим! Так происходило несколько раз, и я всегда успевал выпрыгнуть, как бы резко папа дверь ни дергал. Проект был на грани срыва. Вечерело, взрослые приближались полукольцом, у каждого в руках был какой-нибудь учебник: английский, математика или еще какая-то гадость… и я решился!

– Стойте! – сказал я, стоя с веревкой в зубах. – Привязывайте меня к машине!


Так и сделали. Длинный конец моей петли привязали к заднему бамперу, папа сел за руль, машина тронулась, и мы поехали! Вернее, ехал только папа, а я бежал. Представьте себе картину: маленький мальчик в сандаликах, привязанный к машине, удаляется в клубах пыли в тщетной надежде… В общем, стальной конь победил! Я вернулся на машине, сидя рядом с папой, держа в руках несчастный пыльный зуб. На следующий день надо мной вновь повисла неотвратимость получения знаний.

– Миша, бери тетрадки и иди сюда, – позвала мама.
– Сейчас, – сказал я и ушел в лес… Спустя полчаса вернулся с окровавленным зубом в руках! Я раскачал и вырвал здоровый зуб!
(Посвящается всем павшим в борьбе со знаниями).
 

  
 «Лисмех»…

– Мне было тогда лет девять. Родители взяли меня на гастроли Театра сатиры в Ленинград. Целыми днями я маялся за кулисами, ко всем приставал, мешал папе репетировать – скучно же мальчику! Все дети как дети: гуляют, на дачах сидят, а ты торчи тут, в духоте, в пыли – в театре! Раздраженный папа дал мне 2 рубля и сказал: «Иди в ДЛТ, купи себе что-нибудь – только отстань!»

ДЛТ – это большой универмаг в соседнем доме, куда я и бросился, как я тогда говорил, «стреглап»! Игрушечный отдел в нем был роскошный. Я разглядывал машинки, наборы солдатиков, пистолеты с пистонами… но на 2 рубля не зажируешь – надо было умерить пыл. Я ходил от прилавка к прилавку и ничего не мог выбрать: цены, как будто нарочно, начинались с 2 рублей 7 копеек! И вот уже «наступает отчаяние», и уже «не в радость солнечный денек»… как вдруг я ЕГО увидел! Он стоял на полке: такой ярко-желтый, с такой белой грудью, с такими длинными усами, что непонятно, как его можно было не увидеть раньше! Это был лис. С ужасом я посмотрел на ценник и…– такого не бывает! На бумажке значилось: 2 руб. 00 коп.! Боясь, что уведут, я бросился в кассу, пробил чек, обратно к прилавку и… Нет! Не увели! Я его беру! Упакован он был в картонную коробку, на которой крупно написано: «ЛИСМЕХ». Вероятно, это обозначало «лис меховой», хотя никаким мехом там и не пахло, но как бы то ни было, Лисмех стало его именем.

На гастролях театра в Киеве мы жили на Крещатике в шикарной гостинице «Москва» (теперь она «Украина», что логично). В соседнем здании располагался театр, где проходили гастроли. И вот я сижу с мамой в номере на 14-м этаже и, естественно, маюсь. Делать совершенно нечего до вечера, когда мы пойдем на «Женитьбу Фигаро», что тоже, согласитесь, не подарок. На улице жара, балкон нараспашку, и у меня зарождается идея. Не ахти какая, но все же. Я нашел у мамы катушку ниток, привязал один конец к хвосту Лисмеха (я с ним не расставался до его таинственного исчезновения лет через пятнадцать) и со словами: «Мам, смотри!» – выкинул его в окно. Катушку я, конечно же, держал в кулаке, чтобы Лис далеко не улетел. Ну, откуда мне, маленькому мальчику, было знать про всякие там сопротивления материалов, про силу тяжести и степень глупости… В общем, нитка в ту же секунду порвалась, и лис улетел в неведомые дали! Мама была крайне удивлена (чего я и добивался, но не таким трагическим образом): она даже не увидела эту дурацкую нитку – мальчик просто взял свою любимую игрушку и вышвырнул в окно!


Дальше последовал мой вой. Я бросился на балкон, посмотрел вниз и увидел, что мой несчастный лис лежит на крыше ресторана. Естественно, я стал требовать, чтобы мама немедленно бежала на крышу – мама отказывалась. Пришел папа, наорал на меня и тоже сказал, что не полезет… Дело приобретало нешуточный оборот, попахивало катастрофой… и я, улучив момент, сбросил папину концертную туфлю вслед за лисом. Хорошо, что сейчас запретили ненормативную лексику, потому что если бы современные дети услышали, что кричал мой папа, у них бы осталась психологическая травма на всю жизнь! Я же был малыш закаленный, и просто ждал Лисмеха.

Потом я с интересом наблюдал, как папа лезет по пожарной лестнице на крышу, как подбирает туфлю, как делает вид, что хочет уходить, как, слыша мой вопль, нехотя возвращается… И вот лис в моих руках!
 


Комбинация на стуле

– Киев. Вечер. Меня ведут в театр (не оставлять же одного в гостинице). «Женитьбу Фигаро» я вынужден был смотреть раз в двадцать пятый! Я сел на стул в узком портале между занавесом и кулисой. За мной на другом стуле пристроился мой ровесник Сережа – тоже «сын театра», как и я. Вот сидим и смотрим, смотрим и сидим… Вдруг Сережа берет свой стул, протискивается через узкую щель и садится передо мной! Ага! В просмотре спектакля появился некий смысл! Я встаю, проношу стул над головой Сергея, ставлю перед ним и плюхаюсь, довольный, на стул!.. Не помню, сколько раз мы проделали эту комбинацию, но в очередной раз, когда я оказался впереди, соперник сдался! И сразу стало скучновато.

А в это время на сцене происходил знаменитый трагический монолог Миронова-Фигаро. В нем он переживал, что мой папа, граф Альмавива, воспользовался «правом первой ночи» с его невестой Сюзанной – Ниной Корниенко. Жуткая история! И вот он бегает, страдает, пару раз мельком взглянул на меня (он знал, что мы сидим в кулисе), потом он посмотрел на меня более осмысленно, и вдруг глаза его стали с блюдце, как у той андерсеновской собаки на сундуке! Сначала я ничего не понял, потом стал оглядываться и… увидел переполненный зал и зрителей… некоторые из них сопереживали мукам Фигаро, а остальные – с большим интересом наблюдали за мной!


Оказывается, я сидел на сцене в увитой плющом беседке, где обычно пели «селяне» и «селянки». Может быть, зрители решили, что мое появление – это режиссерский прием: Фигаро юный сопереживает страданиям себя взрослого. Но когда я вскочил и стал метаться со стулом по сцене (ведь проход в «мою» кулису был заблокирован сидящим Сережей), а потом, сбивая все на своем пути, выскочил через «стену», они заподозрили, что что-то идет не так. Выбравшись со сцены, я отбросил стул и завернулся в мягкую бархатную кулису. Сделал это очень вовремя: наступил антракт, и крики Андрея: «Где он?! Я его убью!!!» – доносились совсем близко от моего укрытия.


 
Автопарк

– Первой «стальной лошадью» в нашей семье стала «Победа» ГАЗ М-20. Вообще-то она напоминала, скорее, старую ржавую клячу… Доставшись папе уже в очень зрелом возрасте, «Победа» верой и правдой прослужила нам еще лет пятнадцать! Я ее очень любил. Я с ней (вернее в ней) рос. Только я молодел, а она старела. Старела, ржавела, подгнивала и не заводилась. Тронуть зимой этот «сугроб» с места было делом практически невыполнимым. Благо, напротив подъезда на Скатертном располагался Комитет по делам физической культуры и спорта. И вот одним из «дел» этого комитета, вернее, спортсменов, которые всегда толпились у входа, было впрячься в нелегкую «Победу» и дотолкать ее до Мерзляковского переулка (там она, по договоренности с папой, заводилась).

Вообще, в отличие от зарубежных аналогов, у отечественных автомобилей была душа. Они капризничали, надуманно ломались, злорадно ржавели или вдруг вытаскивали себя (вместе с тобой) из непроходимого болота. Все зависело от их настроения. Поэтому над машинами тряслись, с ними заигрывали, иногда, правда, ссорились, но главное — относились как к живому организму. То ли дело унылая иномарка… Сел и поехал — и всё! И никакой лирики.

Нашу старушку «Победу» особенно невзлюбил инспектор ГАИ Селидренников. Он сидел в «стакане» у Никитских Ворот и чуть завидит папу, выезжающего из переулка, – ну свистеть и палкой размахивать:

– Сымай номер, Ширвинг! – кричал он. – Не смей этой рухлядью позорить красавицу Москву!

Но, как мы знаем, от ненависти до любви один шаг. И этот шаг, ко всеобщему изумлению, проделал инспектор Селидренников. Он купил нашу «Победу»! (А еще говорят, победу не купишь… Как миленькую!) Папа рассказывает, что, когда сделка состоялась и Селидренников направился уже к своей красавице, я неожиданно сорвался с места, обогнал инспектора, запрыгнул в машину и поцеловал «Победин» руль.


А потом была «Волга» ГАЗ-21. Она уже еле ползала, когда мы ее приобрели, а за пару лет эксплуатации рассыпалась окончательно. Решено было ее немедленно продавать (если вдруг кто позарится). Подвязали отваливающиеся детали веревочками, подмазали, подкачали и повезли эту «цыганскую лошадь» на рынок в Южный порт. И – о чудо! – своим черным блеском она приглянулась самому ценному покупателю – таджику-хлопководу! В те времена жители среднеазиатских республик – хлеборобы, бахчеводы и хлопководы – царили на вторичных авторынках. Продать машину этим ребятам считалось пределом мечтаний. Денег у них куры не клевали (да, собственно говоря, вообще никто не клевал их деньги), и платили они, не скупясь. Вот на такого бая мы и наткнулись. Не веря своему счастью, оформили все документы, получили деньги и долго махали им вслед руками (не столько от умиления, сколько: кыш, кыш! Уезжайте!)

А через месяц пришло письмо из Таджикистана. Мы подумали – всё! Будьте вы прокляты! Шайтан вас покарает! И так далее… Но нет! Письмо было написано со всей восточной учтивостью: «О, досточтимый друг! О, алмаз души! О, Александр ака!..» А далее на пяти страницах шло описание нелегкого путешествия на этой солнцеподобной машине! О том, как пересекали СССР, как попали в разлив реки, как вынуждены были «пустить машину по пескам», а потом преодолеть горный ледяной перевал… И ни разу (!) – ни на суше, ни в разливе, ни во льдах, ни в изнуряющей жаре (черная машина, без кондиционера) – эта красавица их не подвела!

И еще много лет родственники этого благословенного бая привозили нам с оказией дыни и арбузы (подозреваю, что возили они их на нашей «Волге»).
 


Скрепы

– Интересно, что папа, организовавший и проведший бесчисленное количество юбилеев своих друзей, свои «даты» афишировать не любит. Поэтому каждый год 19 июля мы мчимся на Валдай, в дом отдыха на берегу озера Ужин, где уже много лет папа с мамой проводят отпуск-рыбалку. Валдай для папы – место идеальное во всех отношениях. Во-первых, путь от крыльца до озера занимает 46 секунд медленным шагом или полторы секунды для собаки, которой бросили в воду мяч. Во-вторых, место это располагается в пятистах километрах от Москвы, а это значит, что ни враг, ни друг в такую даль не прорвется. И все же некоторые отчаянные головы пробиваются сквозь время и расстояние. Директор Театра сатиры Мамед Агаев, Леня Ярмольник, Федя Добронравов, Лена Подкаминская и кое-кто еще приезжали «в глушь» поздравить папу с днем рождения.


Мы с детьми тоже из года в год появляемся «сюрпризами». Ритуал незыблем. Каждый из нас звонит поздравить папу-деда с днем рождения и на вопрос: «Ты где?» – врет что-нибудь органичное: «Еще сплю», «На работе», «У меня съемки» и т. д. А сами уже проезжаем Великие Луки. Папа делает вид, что верит, мы – что верим, что он верит, и через пару часов:

– Ага!!! Урррра! Ух ты!!!

Крепим скрепы мы и в Москве. Созваниваемся с детьми:

– Надо бы повидаться. Может, сходим куда-нибудь? Например, в мое кафе?

– Ну, можно, – вяло соглашаются дети. – А может, к Шуре с Татой? (Так все друзья и внуки зовут моих родителей).

– Тогда сами звоните, а то могут и послать… (Идея пойти в гости возникает обычно за полтора часа до самого похода.)

И вот мы, большой толпой, с собаками, вваливаемся к ним на Котельники.

Многолетний нелегкий опыт жизни с моим папой делает свое дело. «Семейный столик» «сервирован». Разнообразные салаты, три вида супов и два горячих приготовила мама за эти полтора часа. И начинается смазка, а точнее, обмывка скреп.
 


Дача 

– Несколько лет назад папа решил, что нашей большой семье стало трудно развернуться на древней даче, и начертил проект домика, где они с мамой будут коротать дни в уединении. Сам начертил! Видимо, пара архитектурных генов русской половины семьи каким-то воздушно-капельным путем передались и ему. Проект очень стильный. Китайцы назвали бы его «техника дрожащей руки», японцы – «аист лапой». Однако идея зодчего состояла не в том, чтобы точно начертить условные линии, а чтобы передать суть задачи.

И что самое удивительное, моя мама построила дом по этому плану! Правда она добавила пару спален, кухню и балкон (творец не счел эти мелочи заслуживающими внимания, ведь главное – попариться в бане и сесть в круглом зале за круглый стол), но в остальном все, включая ворота, соответствует замыслу «архитектора».

Семья моментально переползла из старинной дачи в «сторожку» при бане, потому что именно там всегда «сервировано», именно там стоит «семейный столик»… И вот мы сидим, едим, выпиваем, подшучиваем друг над другом, а потом собираем посуду в корзины и несем через весь участок в большой дом, где стоит посудомоечная машина.


И вот иду я по дорожкам, где ходил в поход, где первый раз сел на велосипед, где залез в свою первую конуру… несу грязную посуду и думаю: «Вот я, человек ненавидящий всякий пафос, не приемлющий псевдосентиментальность, иду с корзиной в старый дом и тихо радуюсь. Больше того, даже мило умиляюсь. (Фу, какая гадость!) Откуда это? Где сарказм? Где наша фирменная семейная ирония?»

И вдруг понимаю: ДАЧА! Вот она, точка опоры, центр всеобщего притяжения… Вот она, как и ироническое отношение к жизни, ненадуманная семейная традиция. На этой даче познакомились мои родители, здесь родился и я. А теперь мои дети и внуки с радостью сюда приезжают. И пока эта тропинка вьется, пока еще скрипят старые скрепы – значит, все будет хорошо, все будут счастливы, а семейный столик всегда сервирован.

Автор
Подготовила Елена Милиенко. В материале использованы фрагменты книги Михаила Ширвиндта «Мемуары двоечника» (Издательство «Эксмо»).
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе