Откуда у российского парня донбасская грусть? Часть I
10 мая 2016 ● Русская планета
Почему россияне, участвовавшие в конфликте в Донбассе, хотят туда вернуться.
Об этом непонятном, иррациональном чувстве российские добровольцы, воевавшие в Донбассе, рассказывают довольно часто.
Об этом непонятном, иррациональном чувстве российские добровольцы, воевавшие в Донбассе, рассказывают довольно часто.
Фото: Александр Гальперин/Интерпресс/ТАСС
Многие из них, провоевав определенное время на этом рубеже «русского мира», возвращались домой: кто-то по ранению, кто из-за психологической усталости, у кого-то банально не задались отношения с командованием. Но в итоге, пожив какое-то время спокойной, мирной жизнью, большинство из них неизбежно начинало чувствовать острое желание вернуться обратно.
Это чувство знакомо и мне, хотя я никогда не был ополченцем и не воевал на земле Донбасса с оружием в руках. Однако прекрасно помню, как после жуткого лета 2014 года с огромным облегчением вернулся в родную Казань и банально принял душ — воды, света, связи к моменту моей первой командировки на историческую родину в блокированном в тот период Луганске не было уже приличное количество времени. Помню, как радовали нарядные барышни, неспешно фланирующие по казанским улицам, яркие огни ночного города, автомобильные пробки и забитые хипстерского вида людом кафе. Однако очень скоро сознание стало уносить меня обратно в луганское блокадное лето. Я жадно ловил любые новости из региона, пытался увидеть нечто большее в скупых телерепортажах, ковырялся в социальных сетях. Очень скоро меня начали раздражать окружающие, которым до происходящего в Новороссии не было никакого дела, либо же они отмахивались от тамошних реалий, как от чего-то ужасного, уже и так в виде санкций и их последствий начавшего вредить размеренному течению их жизней. Когда стало совсем невмоготу, я собрался обратно.
Олег: «… попробовать изменить судьбу страны»
С виду он типичный интеллигент — средних лет, с бородкой. Представить его в камуфляже и с оружием довольно сложно; до войны в Новороссии он работал юристом, образование — соответствующее. Правда, срочную, как большинство советских парней, житель Ярославля Олег Барминов в свое время отслужил, но не в горячих точках, и далеко не десантником — был связистом, радиорелейщиком.
«Русских нужно защищать, — объясняет свое решение приехать воевать в горячую точку этот до войны мирный человек. — Нужно помогать своим. Мы, вот, например, в советские годы довольно много помогали другим народам, но в итоге, как началась война в Новороссии, к нам на помощь массово пришли только сербы... В принципе ничего особо сложного я не увидел, знаменитые слова фон Клаузевица "Война — дело простое и доступное пониманию любого образованного человека, хотя воевать — очень непросто", подтвердились. Ни добавить, ни прибавить».
Интересуюсь, как отнеслись к его решению родные. В России у Олега остались жена, маленькая дочка, сын-подросток и старшая дочь от первого брака.
«Ну, естественно, поначалу я жене ничего не сказал. Точнее, сказал, что поехал в Белгородскую область на выборы, знакомому помочь, — рассказывает Олег. — Там действительно на тот момент у меня знакомый баллотировался. Ну а позже прислал SMS из Луганска, что так, мол, и так. Она в принципе всегда понимала и разделяла мои идеи. Но тут я ее просто перед фактом поставил. Потому что считаю: что это за мужчина такой, которому жена может запретить? Просто у меня с детства всегда присутствовало какое-то обостренное чувство справедливости, я всегда знал, что позволять обижать маленьких и слабых нельзя. Да и кто пойдет воевать, если не я? Сына не пущу, он мне еще внуков не оставил».
Олег Барминов.
Фото: Алексей Топоров
Поскольку летом 2014-го радиорелейной станции у луганского ополчения не оказалось, добровольцу из Ярославля пришлось вспоминать, как обращаться с автоматом, а также осваивать навыки стрельбы из ПЗРК. По его словам, это было совсем несложно, впрочем, участвовать в особо жестоких боях, находиться в первых линиях обороны и атаки не довелось: полтора года он просидел на крыше Луганского аккумуляторного завода, «пас» авиацию, а вместе с тем и мобильные группы ВСУ. В свою очередь, разведывательно-диверсионные группы украинской армии охотились за ним и его товарищами.
«Я отметил, что в экстремальных ситуациях тело реагирует быстрее, чем соображает мозг, — продолжает Олег. — Помню, как нас накрыли из 82-миллиметрового миномета, тогда как раз по Луганску ездили эти украинские "блуждающие минометчики". Помню выстрел и взрыв недалеко от наших позиций, очень много черного дыма. Я посмотрел вниз, только от края крыши отошел, как точно в нас полетело, точнее, почти в нас. Даже сообразить не успел, как оказался распластавшимся параллельно крыше… Мины прошли над крышей и разорвались где-то за зданием, а я быстренько вскочил и забежал внутрь. На самом деле мы для них были желанной мишенью, у нас на заводе еще САУ стояли, которые били по наступающим "укропам", так что по нам довольно часто прилетало».
После «пезеэркашников» кинули под Хрящеватое, но вводить в бой не стали, далее Олег Барминов стоял под Новокиевкой, у самой линии разграничения, но и там, по его словам, особых боев не наблюдалось. Несмотря на это, из Донбасса доброволец уехал с типичной военной травмой: взрывная волна неплохо хлестнула по ногам.
Лечился уже дома: глотал таблетки и ходил на физиопроцедуры. Но про Донбасс забыть не мог, четыре раза привозил в обескровленный край гуманитарку, в основном медикаменты — как боевым товарищам, так и местным больницам.
В апреле этого года Олег вернулся в Луганск. В ожидании событий. Говорит, что верит в пророчество Ионы (Игнатенко), схиархимандрита одесского Свято-Успенского мужского монастыря, предсказавшего, что после его смерти (старец преставился в 2013 году) будет три Пасхи — «кровавая, голодная и победная». Помимо этого, доброволец руководствуется собственным пониманием логики происходящих событий и некими знаниями, полученными от «знающих людей».
«Если не пускаться в долгие политологические или философско-богословские рассуждения, то очевидно же, что стремящейся к мировому господству группе товарищей нужно устроить хаос во всем мире, и то, что они прекрасно умеют делать это, показали события "арабской весны" и на Украине, — убежден Олег. — В России эту технологию отработали уже в 1991 году, поэтому у нас больше не будет "оранжевой" революции, она у нас уже была. К сожалению, сейчас позиции у России крайне непрочны по целому ряду причин, о которых я лишний раз говорить не буду, умные люди их прекрасно знают. И происходящие ныне события весьма тревожны, нас фактически снова окружили дугой нестабильности».
Доброволец из Ярославля уверен, что начало боевых действий в Карабахе и случившийся в начале апреля теракт в Ставрополе — звенья одной цепи. А этим летом следует ждать чего-то недоброго в Средней Азии, а также, возможно, в Казахстане. Ну и Украина, естественно, не останется в стороне.
«Война будет, — рассуждает Олег. — И кто-то должен воевать. Мне, говоря словами Верещагина, "за державу обидно". Поэтому я не могу подолгу находиться дома. Скажу честно, мне понравилось быть на войне. И дело не в том, что я какой-то адреналиновый наркоман. Просто есть амбиции влиять не только на собственную судьбу, но и попробовать изменить судьбу страны. Поэтому мне и нужно быть на передовой».
Многие из них, провоевав определенное время на этом рубеже «русского мира», возвращались домой: кто-то по ранению, кто из-за психологической усталости, у кого-то банально не задались отношения с командованием. Но в итоге, пожив какое-то время спокойной, мирной жизнью, большинство из них неизбежно начинало чувствовать острое желание вернуться обратно.
Это чувство знакомо и мне, хотя я никогда не был ополченцем и не воевал на земле Донбасса с оружием в руках. Однако прекрасно помню, как после жуткого лета 2014 года с огромным облегчением вернулся в родную Казань и банально принял душ — воды, света, связи к моменту моей первой командировки на историческую родину в блокированном в тот период Луганске не было уже приличное количество времени. Помню, как радовали нарядные барышни, неспешно фланирующие по казанским улицам, яркие огни ночного города, автомобильные пробки и забитые хипстерского вида людом кафе. Однако очень скоро сознание стало уносить меня обратно в луганское блокадное лето. Я жадно ловил любые новости из региона, пытался увидеть нечто большее в скупых телерепортажах, ковырялся в социальных сетях. Очень скоро меня начали раздражать окружающие, которым до происходящего в Новороссии не было никакого дела, либо же они отмахивались от тамошних реалий, как от чего-то ужасного, уже и так в виде санкций и их последствий начавшего вредить размеренному течению их жизней. Когда стало совсем невмоготу, я собрался обратно.
Олег: «… попробовать изменить судьбу страны»
С виду он типичный интеллигент — средних лет, с бородкой. Представить его в камуфляже и с оружием довольно сложно; до войны в Новороссии он работал юристом, образование — соответствующее. Правда, срочную, как большинство советских парней, житель Ярославля Олег Барминов в свое время отслужил, но не в горячих точках, и далеко не десантником — был связистом, радиорелейщиком.
«Русских нужно защищать, — объясняет свое решение приехать воевать в горячую точку этот до войны мирный человек. — Нужно помогать своим. Мы, вот, например, в советские годы довольно много помогали другим народам, но в итоге, как началась война в Новороссии, к нам на помощь массово пришли только сербы... В принципе ничего особо сложного я не увидел, знаменитые слова фон Клаузевица "Война — дело простое и доступное пониманию любого образованного человека, хотя воевать — очень непросто", подтвердились. Ни добавить, ни прибавить».
Интересуюсь, как отнеслись к его решению родные. В России у Олега остались жена, маленькая дочка, сын-подросток и старшая дочь от первого брака.
«Ну, естественно, поначалу я жене ничего не сказал. Точнее, сказал, что поехал в Белгородскую область на выборы, знакомому помочь, — рассказывает Олег. — Там действительно на тот момент у меня знакомый баллотировался. Ну а позже прислал SMS из Луганска, что так, мол, и так. Она в принципе всегда понимала и разделяла мои идеи. Но тут я ее просто перед фактом поставил. Потому что считаю: что это за мужчина такой, которому жена может запретить? Просто у меня с детства всегда присутствовало какое-то обостренное чувство справедливости, я всегда знал, что позволять обижать маленьких и слабых нельзя. Да и кто пойдет воевать, если не я? Сына не пущу, он мне еще внуков не оставил».
Олег Барминов.
Фото: Алексей Топоров
Поскольку летом 2014-го радиорелейной станции у луганского ополчения не оказалось, добровольцу из Ярославля пришлось вспоминать, как обращаться с автоматом, а также осваивать навыки стрельбы из ПЗРК. По его словам, это было совсем несложно, впрочем, участвовать в особо жестоких боях, находиться в первых линиях обороны и атаки не довелось: полтора года он просидел на крыше Луганского аккумуляторного завода, «пас» авиацию, а вместе с тем и мобильные группы ВСУ. В свою очередь, разведывательно-диверсионные группы украинской армии охотились за ним и его товарищами.
«Я отметил, что в экстремальных ситуациях тело реагирует быстрее, чем соображает мозг, — продолжает Олег. — Помню, как нас накрыли из 82-миллиметрового миномета, тогда как раз по Луганску ездили эти украинские "блуждающие минометчики". Помню выстрел и взрыв недалеко от наших позиций, очень много черного дыма. Я посмотрел вниз, только от края крыши отошел, как точно в нас полетело, точнее, почти в нас. Даже сообразить не успел, как оказался распластавшимся параллельно крыше… Мины прошли над крышей и разорвались где-то за зданием, а я быстренько вскочил и забежал внутрь. На самом деле мы для них были желанной мишенью, у нас на заводе еще САУ стояли, которые били по наступающим "укропам", так что по нам довольно часто прилетало».
После «пезеэркашников» кинули под Хрящеватое, но вводить в бой не стали, далее Олег Барминов стоял под Новокиевкой, у самой линии разграничения, но и там, по его словам, особых боев не наблюдалось. Несмотря на это, из Донбасса доброволец уехал с типичной военной травмой: взрывная волна неплохо хлестнула по ногам.
Лечился уже дома: глотал таблетки и ходил на физиопроцедуры. Но про Донбасс забыть не мог, четыре раза привозил в обескровленный край гуманитарку, в основном медикаменты — как боевым товарищам, так и местным больницам.
В апреле этого года Олег вернулся в Луганск. В ожидании событий. Говорит, что верит в пророчество Ионы (Игнатенко), схиархимандрита одесского Свято-Успенского мужского монастыря, предсказавшего, что после его смерти (старец преставился в 2013 году) будет три Пасхи — «кровавая, голодная и победная». Помимо этого, доброволец руководствуется собственным пониманием логики происходящих событий и некими знаниями, полученными от «знающих людей».
«Если не пускаться в долгие политологические или философско-богословские рассуждения, то очевидно же, что стремящейся к мировому господству группе товарищей нужно устроить хаос во всем мире, и то, что они прекрасно умеют делать это, показали события "арабской весны" и на Украине, — убежден Олег. — В России эту технологию отработали уже в 1991 году, поэтому у нас больше не будет "оранжевой" революции, она у нас уже была. К сожалению, сейчас позиции у России крайне непрочны по целому ряду причин, о которых я лишний раз говорить не буду, умные люди их прекрасно знают. И происходящие ныне события весьма тревожны, нас фактически снова окружили дугой нестабильности».
Доброволец из Ярославля уверен, что начало боевых действий в Карабахе и случившийся в начале апреля теракт в Ставрополе — звенья одной цепи. А этим летом следует ждать чего-то недоброго в Средней Азии, а также, возможно, в Казахстане. Ну и Украина, естественно, не останется в стороне.
«Война будет, — рассуждает Олег. — И кто-то должен воевать. Мне, говоря словами Верещагина, "за державу обидно". Поэтому я не могу подолгу находиться дома. Скажу честно, мне понравилось быть на войне. И дело не в том, что я какой-то адреналиновый наркоман. Просто есть амбиции влиять не только на собственную судьбу, но и попробовать изменить судьбу страны. Поэтому мне и нужно быть на передовой».