Ежу понятно

Юрий Норштейн: «На «Союзмультфильме» сейчас ходят тени, а не люди. Я не могу назвать это коллективом»


Юрий Норштейн, отметивший на днях 70-летний юбилей, в представлении не нуждается: его «Сказка сказок» входит в рейтинг лучших анимационных фильмов мира, а «Ежика в тумане» знает в нашей стране каждый. Однако великий мультипликатор наотрез отказался говорить с «Итогами» о себе и о своей «Шинели», которую снимает уже много лет. Больше всего его сейчас тревожит судьба «Союзмультфильма», в поддержку которого он подписал летом коллективное письмо.


— Как все-таки правильно, Юрий Борисович? Мультипликация или анимация?


— Да все равно. Мне привычнее мультипликация. Я однажды смешной комментарий зрительницы прочитал. Она написала: «Когда была мультипликация, фильмы были лучше».


— В советское время «Союзмультфильм» слыл фабрикой по производству шедевров. Можно ли войти в одну и ту же реку дважды?


— Я не оптимист в этом вопросе. Студии как таковой нет. Есть помещение и несколько человек — это группа Станислава Соколова, которая делает «Гофманиаду» с художником Михаилом Шемякиным. Они работают периодически, когда есть деньги. Студия вполне могла бы существовать, если бы был сделан ремонт. Но проблема в том, что там сейчас ходят тени, а не люди. Я не могу назвать это коллективом. Там охраны больше, чем творческих работников.


— В чем же причина развала «Союзмультфильма»?


— К этому шла студия, к этому шла страна. Мы вот с вами говорим о мультипликации. А сидел бы здесь вместо меня ученый, и говорили бы мы о развале науки. Студийные дела просто отражают общую ситуацию.


— Но вам сейчас вроде бы на высшем уровне надавали всяких обещаний...


— Обещания дали. Надеюсь, встреча с Путиным, которая была организована просто молниеносно, свое положительное действие окажет. Но ведь до этого в течение десяти лет писались письма, люди обращались в суды... Сегодня премьер сказал «да», и сразу журналисты навалились на это дело. А когда студия годами кричала о своем кошмарном положении, никто не обращал внимания.


— Неправда, «Итоги» писали о патовой ситуации с «Союзмультфильмом».


— Видимо, вас не услышали. Сегодня слышат только президента или премьера. Не докричишься.


— Вот докричались. Какова дальнейшая программа действий?


— Мне кажется, что, руководствуясь теми правилами, по которым сейчас живет наш кинематограф, студию не спасти. Сегодня ведь как говорят? До такого-то числа нужно сдать сценарии экспертной комиссии. И сразу наваливаются десятки, сотни сценариев. Но давайте подумаем: можно ли за месяц написать хороший сценарий? Вспомним, что раньше был сценарный отдел, где тщательным образом разбирались заявки. И редакторы у нас были профессиональные, с прекрасным литературным образованием.


— Многие кинорежиссеры с советским опытом институт редактуры просто ненавидят.


— Ненавидят? Я могу сказать про старый «Союзмультфильм», где редакторский корпус был очень высокого уровня. Там царило веселье, азарт, и вообще была нормальная творческая атмосфера. Классический пример для меня — фильм «Каникулы Бонифация» Хитрука. Лев Бонифаций уехал отдыхать, чтобы поймать золотую рыбку, но все лето показывал цирковые номера детям. Опаздывая, бежит на пароход, падает в воду, взбирается на кораблик. И у него за пазухой что-то трепещет — та самая золотая рыбка, которую он выпускает. А дальше финал и прекрасная реплика, придуманная редактором Раей Фричинской: «Корабль уплывал все дальше и дальше, а Бонифаций думал: какая замечательная вещь — каникулы». Я не знаю, что делалось на «Мосфильме» и других киностудиях. Но, думаю, люди сильно перегибают палку, когда говорят о своих редакторах, что те были надсмотрщиками и цензорами.


— Новым директором «Союзмультфильма» сейчас назначен Николай Маковский. Он профессиональный аниматор. А кто в советское время возглавлял студию?


— Мне больше всего довелось работать при директоре Михаиле Михайловиче Валькове. Он воевал вместе с Юрием Никулиным, они дружили. Человек он, конечно, был боевой, но в то же время боязливый. Номенклатура, что вы хотите! При этом прекрасно понимал, что без атмосферы товарищества ничего не получится. И в это время на студии были сделаны прекрасные фильмы. А в постсоветские времена пришли хвататели. Они раздергали студию — попытались забрать себе фильмы, продавали коллекцию за рубеж. Потом появился некто Скулябин, который дораспродал все и исчез. Я уже в это время на студии не работал, но пришел на собрание, когда его назначали. Меня туда не пустили. Сказали: «Вы не имеете права голоса». Хотя я на этой студии проработал 30 лет. Правление этого Скулябина окончательно добило студию. Сам он скрывается где-то в Америке. По-хорошему он должен быть объявлен в международный розыск. А почему все кончилось полным крахом? Потому что он людей поманил рублем вместо того, чтобы поманить творчеством.


— А что мешает «поманить творчеством» нынешнему руководству «Союзмультфильма»?


— Недавно у нас был на студии худсовет, и я с недоумением спросил, почему такая спешка. Оказывается, объявлен тендер, и надо успеть подать заявки. Государство выделяет студии деньги только под конкретные проекты. И если не принять пусть даже неготовые сценарии, то студия не получит финансирования. Мне кажется, это непрофессиональный подход, если речь идет о такой большой студии, как «Союзмультфильм», которая, по моему убеждению, должна быть государственной. Другое дело, когда тендеры имеют отношение к маленьким студиям, которые по недоразумению называют себя частными. Братцы мои, не понял, что у вас частное? Частная студия — это когда человек открывает свое дело и берет ссуду, которую надо вернуть. Делает кино, продает его, отдает деньги и шурует дальше. Вы хотели капитализма — пожалуйста, открыты все дороги. Но ведь ничего подобного. Все эти студии кормятся за счет Министерства культуры. То есть студии эти по сути государственные. И я вижу, как натужно делаются там фильмы, с каким перенапряжением.


— Зато на большой студии надо держать и штат побольше.


— Не уверен. На «Союзмультфильме» не должна сидеть орава нахлебников. Может, и трех бухгалтеров достаточно. Охрана есть охрана, ее не уменьшишь. Наверное, не стоит раздувать производственные отделы. Вы правы, что на маленькой студии дополнительных расходов поменьше, но у них и продукция единичная. Просто когда запущено 40 фильмов и один-два находятся в зоне авторского риска, то возможность ошибки нейтрализуется валом. Если ты делаешь всего один фильм, то идешь на большой риск.


— Охрана, бухгалтерия — понятно. А что еще нужно студии?


— Мастерские. У нас на «Союзмульт­фильме» был корпус мастеров, работавших на киногруппы. Сегодня, чтобы сделать кукольный фильм, нужно оформить массу сторонних заказов, и результат не гарантирован. Когда есть свои мастерские, мы не клиенты друг для друга, а единомышленники. Это важно. Клиент, извините, это не термин в случае, когда мы говорим об искусстве. Кино делается содружеством. Делается совместным юмором, общим переживанием, радением за кино. Только в этом случае мы можем получить что-то пристойное на экране.


— Содружество, конечно, дело важное. Но ведь нужна еще и преемственность?


— А откуда ей взяться, если у нас много лет не набирали курсы художников-мультипликаторов? Раньше они собирались в среднем каждые семь лет. Я сам такие курсы оканчивал. Все время кадры мультипликаторов пополнялись. Знаете, какая у нас была стипендия пятьдесят с лишним лет назад? Я получал 560 рублей, а зарплата инженера была 1200. Нам, студентам, этих денег хватало выше головы, не надо было бегать по работам, распыляться. Я убежден, что обучение аниматоров должно быть бесплатным.


— Но во ВГИКе вроде есть отделение. Да и при частных студиях какие-то курсы набирают.


— Все эти скоропалительные курсы не дают профессионального уровня. Что касается ВГИКа, то там готовят художников-постановщиков. Уровень, на котором готовили нас, был совсем другим по сравнению с тем, что сейчас.


— За счет чего достигался этот уровень?


— Мы шесть дней в неделю занимались мультипликацией. То есть рисовали сцены мультфильма. Несколько раз в неделю рисовали обнаженную натуру, портреты, делали наброски и все прочее. У нас преподавали актерское мастерство…


— А это зачем?


— Мультипликатор без актерского мастерства — никто. Разного уровня были мультипликаторы, но качественно сцены решал тот, кто хорошо владел актерской техникой. Кроме того, у нас преподавались в полном объеме история кино и искусства, эстетика, литература. Мультипликатор раньше обязательно был очень хорошо образован. Сегодня я, к сожалению, постоянно сталкиваюсь с удивительным невежеством. Начинаешь с человеком разговаривать, вспоминаешь какое-то имя в искусстве и понимаешь по глазам собеседника: да он же не знает, о ком речь!


— К сожалению, это касается не только аниматоров...


— Я же вам сразу сказал: начнем разговор о студии, о школе, а получится, что о стране. Молодым кажется, что гуманитарное образование — это лишнее. Но есть глубокая связь между знаниями и видением мира. Через историю, через эстетику, через искусство ты расширяешь свое пространственное воображение. Без этого человек не формируется как личность. Я уверен, что художник должен умнеть всю жизнь. Перестал умнеть — иди заниматься чем-то другим. Искусство — жестокая вещь, а кино — вдвойне жестокая. Сегодняшний подход к мультипликации во многом автоматичен, поскольку обусловлен креном в сторону технологий.


— Пожалуй, нынешний молодой аниматор более всего интересуется 3D. Вы, кстати, как к трехмерным технологиям в кино относитесь?


— Было бы глупо отрицать эту технологию. Я ею не пользуюсь, но она есть, и слава богу. Только зря они считают, что ухватили бога за бороду: искусством все это и не пахнет. Мир сейчас зациклился на 3D. Многие думают, что достаточно нажать на кнопку, а там все перефазуется. Здесь снимем актера, надев на него датчики, потом переведем его в объем медведя, и медведь будет танцевать. Я считаю, что для каждой творческой задачи надо искать подходящую технологическую цепочку. Сколько у меня на «Союзмультфильме» было конфликтов с начальством и производственниками, потому что я говорил: то, что вы делаете, мне не подходит, я персонажей сам сделаю, по другой системе. На меня обижались. Но потом, когда смотрели фильм, все вопросы исчезали. Доказать можно только фильмом. А в 3D он сделан или просто перышком нарисован — неважно.


— Мне кажется, вообще нельзя понять, как в традиционной технике перекладки можно было создать такие сложные воздушные объемы, как у «Ежика в тумане».


— У меня все время компьютерщики спрашивают: а как это у вас сделано? ...а то? И не верят, что все так просто. «Ежика в тумане» мы сделали вместе с художником Франческой Ярбусовой и оператором Александром Жуковским. Без оператора такого масштаба, как Жуковский, фильм бы не получился. И о том, как снимать «Ежика», мы с ним начали разговаривать за год до съемок. Это была серьезнейшая подготовка. Мне нравится фраза Юрия Олеши: в эпоху больших скоростей художник должен думать медленно. Это я к тому, что у нас не было такого: тендер объявлен — и вперед, валяйте наперегонки. Сегодня нет продыха, чтобы подумать. Да, в «Ежике» та самая перекладка. А за что ее только не принимают. Сейчас в Москве выставка потрясающего режиссера Александра Алексеева. Он в 30-е годы изобрел игольчатый экран и сделал шедевр «Ночь на Лысой горе». Этот фильм для меня очень много значит, и я часто его упоминаю. Так нашлись журналюги, которые написали: а Норштейн-то, оказывается, обворовал Алексеева — он снимал «Ежика» на игольчатом экране. Попробуй пойди отмойся.


— Пускай дураки сами отмываются...


— Но им-то наплевать. Главное — сенсацию создать: Норштейн обворовал Алексеева.


— А разве это преступление, если бы кто-то стал снимать в подобной технике?


— Ни в коем случае. В Канаде есть человек, который снимает на игольчатом экране. Он считает себя учеником Алексеева. Когда-то изобрели масляную краску, когда-то — акварель или литографскую систему печати. Это всего лишь технологии.


— Если бы сегодня вам предложили набрать мастерскую…


— Нет. Я очень много времени потерял. У меня теперешняя страна отобрала слишком много лет. Работая в СССР, я все-таки с 1973 по 1979 год сделал 60 минут мультипликации. Хотя у меня трудно складывалась судьба, и даже «Ежика в тумане» не сразу приняли. Со «Сказкой сказок» тоже было очень тяжело. Но все-таки эти фильмы пробивали тогда себе дорогу на экран. Через сложности, через борьбу — неважно. Возьмем «Стеклянную гармонику» Андрея Хржановского — в те годы такие картины появлялись, а сейчас никому ничего не нужно. Вот недавно Хржановский вернулся из Японии, где показывали «Стеклянную гармонику», которой уже 44 года, в зале на две тысячи мест. С живым оркестром, с музыкой Шнитке. Понимаете? Это событие мирового уровня. Японцам оно нужно, а нам нет.


— Так и Хржановский тоже должен вести мастерскую.


— Но ведь мне 70, а ему 71. Он преподает в школе-студии «Шар». И я тоже: встречи, мастер-классы провожу. Ко мне из ВГИКа приходят ребята, и я никогда им не отказываю. И, на мой взгляд, сейчас для «Союзмультфильма» школа важнее всего. Одно без другого не сможет существовать.


— Кто же может составить костяк этой школы?


— Например, Иван Максимов — очень хороший режиссер, остроумный человек.


— Он же ваш ученик?


— Да. И Миша Алдашин — тоже мой. Наш, вернее, — им и Хржановский преподавал, и Хитрук, и Бардин. В Петербурге есть Костя Бронзит, но он не прошел классическую школу анимации. А дальше идет поколение, которое, если говорить жестко, трамвай пока еще не переехал. Я имею в виду, что искусство занимается человеческой драмой, и чтобы им заниматься, надо ее пережить. И возвращаясь к курсам: конечно, если их откроют, я туда приду. Хотя бы для того, чтобы дать студентам направление мысли. Чтобы они поняли серьезность своей работы. Чтобы подошли к ней как к строительству собора. Если набирать людей на такие курсы, то помимо обычных экзаменов (рисунок, раскадровка, композиция, письменная работа) надо проводить и психологическое тестирование. Мы однажды провели такое тестирование, и это был как раз тот курс, с которого вышло больше всего талантливых людей.


— Слушаю я вас, и получается, что спасти наш кинематограф может только возврат к наработкам советского времени. Но поди это докажи тем, кому сегодня 25—30 лет.


— Нечего уже доказывать. Другого выхода нет. Мультипликация — ладно. Страна без нее, в конце концов, проживет. Но страна не проживет без науки, без производства. Она будет жить только на воровстве. Ее будут продавать, продавать и продавать. И понятно, чем это закончится.


— Вы все время говорите, что стали аниматором случайно и, может, по ошибке. Это действительно так?


— Все больше и больше убеждаюсь, что это была ошибка. Я совершенно серьезно. Не знаю, как бы у меня судьба сложилась без мультипликации, но я всегда живопись хорошо понимал и чувствовал. На каком-то повороте не так сложилась жизнь. Последние двадцать лет меня в этом убедили. Это было отрицательное время — оно будто жизнь твою вычитало. Я люблю мультипликацию, но пережить эту гнусность было непросто. Я заряжен на другую мультипликацию, на другое качество. Трудно мне это объяснить... Для меня мультипликация — вид культуры. Гораздо более высокого уровня, чем просто театр или кино. Я об этом книгу написал, двухтомник «Снег на траве» — четыре кило весит. Поэтому меня оскорбляет сегодняшнее отношение к мультипликации — и тех, кто деньги распределяет, и тех, кто фильмы снимает. Знаете, как только появилось наше коллективное письмо, в одной газете написали, что якобы мы, старики, хотим поделить между собой деньги. Мне тут же хочется задать вопрос этим негодяям: а взял ли я хоть копейку от Министерства культуры? Ну вот я, лично я!


— У меня другой вопрос: почему не берете, почему не требуете?


— Не возьму. Пока существуют эта система унижения художника, эти тендеры, эти экспертные советы, которые на самом деле ничего не решают, буду книжки свои продавать. И сам по себе работать.


Ирина Любарская

"Итоги"


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе