Конец времени писателей

От редакции. В 2002 году Владимир Мартынов объявил конец времени композиторов. Не перестав при этом быть композитором. Минуло девять лет, и дошла очередь до писателей. Конец писательской эры объявляет сегодня Игорь Геннадьевич Яркевич, один из самых интересных современных стилистов, автор скандального хита «Как я и как меня» и не менее громкого романа «В пожизненном заключении». Покончив с писателями, Яркевич продолжает активно работать в литературе. Правда, в стол. С 2006 года его книги не издаются. О том, что все это значит и остались ли у писателей хоть какие-то шансы, беседует с Яркевичем редактор «РЖ» Ян Шенкман.

* * *


Русский Журнал: Игорь Геннадьевич, что ж у нас, чего ни хватишься – ничего нет. Ни композиторов, ни писателей…


Игорь Яркевич: И это еще не всё. Я думаю, что надо говорить одновременно о двух концах: конце времени писателей и конце времени издателей. Издатели перестали издавать писателей.


РЖ: Вот это заявление! В каком смысле?


И.Я.: В прямом. Где книги Егора Радова, Валерии Нарбиковой, Нины Садур, Андрея Бычкова, Зуфара Гареева, Алины Витухновской? В магазинах нет самых интересных на сегодняшний день авторов. Это с одной стороны. А с другой, книга в прежнем понимании тоже перестала существовать. Книга всегда апеллировала к некой солидарности между писателем и читателем. На сегодняшний день этой солидарности нет. Был общий контекст, его понимали и читатели, и писатели. Феномен советской культуры как раз и был основан на солидарности. Но новые времена устроены так, что и точки соприкосновения с трудом можно отыскать, а о солидарности вообще говорить не приходится. По большому счету писательская проблематика себя исчерпала. Общих тем у нас с читателем не осталось. О чем писать? О президенте? О премьер-министре? Я, конечно, считаю Путина и Медведева не лучшим изобретением русской жизни, но мне до них нет никакого дела. Как и до Сталина с Лениным. У приличного человека всегда будут проблемы с властью, независимо от того, кто именно наверху. Можно подумать, при Ельцине все было хорошо. Просто тогда не обращали внимания на литературу и на то, что творится в отделах культуры газет и журналов. Большие парни занимались важным делом: учились переводить деньги из офшора в офшор, продавать нефть и не платить с этого налоги, им было не до нас. Можно было все изменить, бюрократия находилась в разобранном состоянии. В тот момент можно было прийти в литературу с какой-то неожиданной сильной концепцией, потому что до этого не было никому дела. А когда спохватились, было уже поздно. Были напечатаны очень мощные книги.


РЖ: Значит, во всем виновата система? Она оправилась от удара, взялась за писателей, тут-то всё и кончилось. Так?


И.Я.: Процесс обоюдный, система тут постольку поскольку. Конец наступил не тогда, когда писателям стало возможно задать вопрос: «О чем ваша книга?», а когда они стали охотно, без стеснения на него отвечать. И не только отвечать, но и думать об этом заранее, еще до написания книги. Социум, выйдя из переходного периода, захотел предсказуемости, и писатели с энтузиазмом откликнулись. Вот тут и пришел конец. Синопсис стал более важным, чем то, что он описывает. Можете представить синопсис моего романа «В пожизненном заключении»?


РЖ: Запросто. Роман о сексуальном маньяке, который сидит в пожизненном заключении и видит сны.


И.Я.: Допустим, но под такой синопсис можно написать сто пятьдесят разных книг. А синопсис книги «Как я обосрался»? Видите, вам смешно. Все-таки дело не в том, как я обосрался, а в том, как это написано. Литература потому и литература, что в ней есть нечто большее, чем сюжет. Когда Толстого спрашивали, о чем "Анна Каренина", он говорил: чтобы объяснить, надо ее заново написать. А о чем "Записки сумасшедшего"?


РЖ: Ну, скажем, о сумасшедшем чиновнике.


И.Я.: Сейчас вы еще запинаетесь, а на пятнадцатый раз уже спокойно ответите, что о сумасшедшем на фоне николаевской России первой трети девятнадцатого века. То есть, как учат в школе.


РЖ: Так ведь и в советское время учили. Ничего нового.


И.Я.: Учили всегда. Советское время было ничуть не лучше постсоветского, там тоже были графоманы. А как еще назвать "Вечный зов", "Тени исчезают в полдень"? Графомания. Но и тогда графоманы были не дураки. Писали, например, "Семнадцать мгновений весны", по которым снимался хит всех времен и народов. Эта было всегда. Но сегодня всё выглядит по-другому: гнуснее, тупее, бредовее — потому что свобода. Когда ее не было, писателю в каком-то смысле было даже комфортней. Существовала цензура…


РЖ: …на которую можно было многое списать.


И.Я.: Да, а сегодня можно списывать только на коммерческий сволочизм. Когда полусумасшедшие девушки из ЭКСМО или АСТ начинают мне нести пургу о позиционировании и запросах массового читателя, я понимаю, что это люди, с которыми о литературе говорить невозможно. Ей-богу, я не небожитель, я знаю, что такое читатель. Читатели регулярно звонят мне и пишут письма, ждут новых книг.


РЖ: Как вы думаете, откуда взялись эти девушки? Откуда там вообще сумасшедшие? В советское время издатели были подлые или благородные, умные или глупые, но сумасшедшими они не были. Понимали, что делают.


И.Я.: Тут два ответа. Первый: им надо выходить замуж за русских писателей, и русские писатели приведут их в божеский вид. Но русские писатели, к сожалению, предпочитают более красивых и психически здоровых женщин. А второй ответ такой: обществу все равно. Его не волнует, что происходит в книжных магазинах. Увы.


РЖ: Лет десять назад Олег Чухонцев рассказал мне поучительную историю. Пришел к нему сантехник чинить унитаз. Чинит, и параллельно они общаются. Сантехник спрашивает: «Ты, хозяин, по профессии, кто?». Чухонцев, не подумав, сказал: «Поэт». «И что же ты, поэт, написал? "Евгения Онегина", "Теркина"?»…


И.Я.: Сейчас уже реагируют по-другому. Когда признаешься, что писатель, спрашивают: «А много за это платят?». И кивают с пониманием: «А, писатель, пишете детективы». В общем-то, они правы. В широком смысле писательство свелось к детективам, а главный вопрос: «Сколько за это платят?». Я думаю, в недалеком будущем появится компьютель (гибрид писателя с компьютером), который будет писать всё: детективы, фантастику, стихи, прозу, против Путина, за Путина — что угодно. Иногда его будет замыкать, он будет вспоминать, что он не компьютер, а писатель, но придет мастер и всё исправит. В том и штука, что произведения, претендующие на духовность, сегодня лепятся по тем же лекалам, что и эстрадный хит. Я не очень понимаю, чем новая книга Веллера отличается от нового хита Игоря Крутого. Это сделано по абсолютно тем же законам и безо всякого соотнесения с содержанием. Наполнение самое примитивное. Оно может быть каким угодно. Так же, как и проза Прилепина — вообще не важно, о чем она. Он может быть за Путина, может против, за Суркова или против — неважно, какая разница. Писатели перестали отличаться, самым интересным, что есть в литературе — стилем. Они теперь отличаются только содержанием рассказываемой истории. Стилистика уже не входит в задачу писателя, ее просто нет. Есть только некая история, которая рассказана тем же языком, каким пользуется любой коммерческий беллетрист. Язык прозаика уже не отличается от языка фантаста или детективщика. Большинство книг, которые проходят сегодня по разряду серьезной литературы и номинируются на премии, могли быть написаны другими авторами. Если поменять имена на обложках, скорее всего, никто не заметит. А возможно, не заметят и они сами. То, что называется бестселлером, может быть написано кем угодно. Это уже не книга. Это то, что в бизнесе принято назвать «проектом».


РЖ: Понятно, почему это делается. Индивидуальный стиль рассчитан на ответное движение, на сотрудничество читателя. Просто так мимо него не пройдешь. Того же Платонова не проглотишь по дороге из Бутова в Бибирево — в горле застрянет. Маркетологами доказано: потребитель должен немножко презирать продукт, смотреть на него свысока. Соответственно этому запросу формируется рынок. А писатель, который напрягается, работает над стилем и рассчитывает на ответное напряжение читателя, — обречен. Читатель в массе своей к такому напряжению не готов.


И.Я.: Вот в этом я не уверен. Кто-то не готов, а кто-то готов. Массового читателя подстраивают под те форматы, которые удобны господам издателям. С индивидуальным стилем они просто не умеют работать. Но в чем-то вы правы. Вот совсем недавний пример. В романе «В пожизненном заключении» я фактически описал Брейвика. Так это и происходит: живет среди нас человек, способный на массовые убийства. Он такой же, как мы, и ничем не проявляет себя. Говорить об этом непринято. Читателю хочется, чтобы маньяк был похож на маньяка, а не на него самого. Эта мысль не очевидна. Чтобы понять ее, читатель должен сделать шаг навстречу писателю, а он не хочет, ему лень, он привык, чтоб его обслуживали. Но не хочет сегодня — захочет завтра. Не захочет завтра, захочет послезавтра. Не беда. Просто для этого у него должен быть выбор.


РЖ: Вы правильно сказали про Брейвика. В том и вопрос, происходит ли узнавание. В книгах Прилепина и Веллера читатель с удовольствием узнает себя. Это героические ребята, приятно о них читать. А в персонажах Яркевича или Радова согласится узнать себя разве что маргинал.


И.Я.: Это имитация узнавания, которой графоманы научились умело пользоваться. Посмотрите, сколько подростков узнает себя в героях Сталлоне и Брюса Уиллиса. Или даже в Гарри Поттере. С Гарри Поттером вообще жуткая вещь. Сколько женщин, родивших не слишком симпатичных детей или детей, севших потом на иглу, видит в Гарри Поттере идеал своего ребенка. Это тоже ведь узнавание. Россия — страна одиноких женщин, и мы этот факт отменить не можем. Они видят себя в качестве мам и любовниц Коли Баскова! Так что… Нет, неинтересно давать читателю иллюзию узнавания. Не понимаю, зачем это надо делать. Но давление с этой стороны есть, все мы его испытываем. Потому что если в старые времена небожителем был писатель, то теперь небожителем чувствует себя социум. Он представляет себя в таком идеальном виде, что любые превосходные степени недостаточны. Плюс высокие цены на нефть: это сильно повлияло на самооценку. С другими ценами нация чувствовала бы себя иначе.


РЖ: Значит, мы имеем сейчас литературу победителей. Людей, глубоко уверенных в своей правоте. А теперь главный вопрос: может ли у таких людей вообще быть литература? Литература и успех – понятия совместимые?


И.Я.: Мне, по крайней мере, успешные писатели неизвестны. Успешный писатель — оксюморон, что-то вроде «живого трупа». Как известно из истории литературы, все значительные тексты написаны в состоянии травмы и неуспеха. Самодовольные люди не пишут хороших книг. И мне смешно, когда якобы оппозиционный писатель всенародно признается автором бестселлеров. Тут что-то у них не сходится. Успех не может быть стимулом. Успех — это ничто. Кстати, не только в теории, на практике — тоже фикция. Ко мне на тусовках подходят ребята, у которых вышло по 5-7 книг, а их никто не знает. Они на меня смотрят черными от зависти глазами. Потому что вся их успешность канула, ушла в никуда.


РЖ: Как вы думаете, скоро всё это кончится?


И.Я.: Вся эта тоска зеленая? Думаю, никогда. Просто появятся островки свободы, островки подлинности, где текст будет оставаться текстом, а писатель писателем. Со временем людям станет обидно, что с ними снова поступают, как с идиотами: ничего хорошего не дают и ничего не показывают. В советские времена на нашей стороне был опыт. Мы годами учились доставать то, чего нет, понимая, что нам ничего не дадут на блюдечке. Мы видели, что в магазинах нет нормальных книг, и учились искать их сами. В кинотеатрах нет хороших фильмов, значит, надо найти их и посмотреть. Это были условия несвободы, мы к ним адаптировались. А как вести себя в условиях свободы, неясно, никто нас этому не учил. Должно пройти время. Люди должны понять, что никто не принесет им на блюдечке честную литературу, всё нужно брать самим. Пока еще они думают, что им дают подлинную картину мира. Когда убедятся, что это фейк, тогда и появится спрос на писателей, а не на литературно грамотную обслугу. Это может случиться в любой момент. Кто поверил бы в 1984 году, что в 1991-ом советской власти не будет?


Беседовал Ян Шенкман


Russian Journal


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе