О наступлении Серебряного Века

Всегда меня занимала тема культурных и политических соответствий. Когда читаешь одновременно пять книжек про одну эпоху, то обнаруживаешь ландшафт корреспондирующих событий. Вот поп Гапон пошел на Зимний. А тут же – религиозно-философские собрания заседают. А тут Распутин собрался в паломничество через всю Россию. И тут же «Золотое руно» и «Аполлон». И тут же расцвет публичной риторики в Государственной думе. Из одних салонов в другие снуют юные ницшеанцы. Раненого Гапона везут на квартиру к Максиму Горькому. Все бурлит. И одновременно все наполнено темой грядущего апокалипсиса. Все дискуссии доходят до «предельных» вещей. Высокий градус кипения. Всюду тема гибели. Одни прозревают «грядущего хама». Другие – через голову «хама» видят уже новый «антропологический горизонт». Видят уже преосуществленного человека. Теургия и т.д.

Поэтому, когда я увидел, как Иван Охлобыстин в белом плаще восходит на «как бы амвон» на стадионе для произнесения своей проповеди, сердце мое возрадовалось. Потому что это было окончательным свидетельством того, в чем я был убежден и раньше: наступившие десятые годы – это «Серебряный век». Я даже кинулся в Яндекс сразу с запросом: «религиозно-философские собрания». И тут же наткнулся на сообщение Интерфакса . Оказывается, некая Ассоциация православных экспертов полгода назад уже спиритически вызывала к жизни дух религиозно-философских собраний. Я сразу представил себе, как туда потянутся нынешние юные ницшеанцы, почитатели Айн Рэнд. Послушать нового Сергия Страгородского.

Десятилетие – это очень короткий и плотный эон. Для сравнения. Серебряный век начался – условно – с публикации «Стихов о Прекрасной даме» (1901). В 1905 году случилась катастрофа – революция. В 1907 году – с роспуском Думы и «неудачей конституционализма» - начались «мрачные годы реакции». Толпами поехали в Женеву, Париж и на Капри. А с национальных окраин поляки и евреи массами потянулись в Америку. Общественная подложка Серебряного века очень узнаваема. Под Серебряным веком – в недрах русской жизни залегали три больших фактора: политические группы царской России были крайне атомизированы, несговоричивы, не способны к каким-либо политическим коалициям (это у нас есть ). Они бесконечно, следуя известной фразе, «разъединялись, прежде чем объединиться». Каждая партия и группа уличала другую в неправильном отношении к самому БОЛЬШОМУ – к царизму. Каждая партия и группа вырабатывала свое собственное публицистическое отношение к каждому текущему событию повестки дня. Как известно, позже, через 10 лет – вся эта полемика плавно переехала в эмиграцию. Где градус полемики был так высок, что могли застрелить даже Милюкова. И застрелили Набокова-старшего.

Второй фоновый фактор Серебряного века – болезненно переживавшееся тогдашним обществом социальное расслоение и неравенство (это у нас тоже есть) . Понятно, что неравенство и несправедливость есть всегда. Но в некоторые особо динамические моменты – например, при индустриализации, резком развитии фондового рынка и быстром формировании новых богатых – так наз. «коэффициент Джилли» резко бросается всем в глаза. Это известный парадокс: хотя в целом экономика находилась в небывалом подъеме и динамике - ее достижения воспринимались как само собой разумеющееся, а ее издержки – как вопиющий антигуманизм. Коротко говоря, «социальный вопрос».

Третий фактор небывалого расцвета культуры и культурного разнообразия заключался, несомненно, причем не только для России, но и для Австро-Венгрии – в деградации власти. Монархия была по духу уже совершенно «декадентской». Мемуары монархистов (см., например, замечательные мемуары генерал-лейтентанта Киреева) рисуют нам бесконечное страдание при виде паралича императорской власти, беспомощности министров и генералов, двуличия Витте, злокозненности авторитетных кадетов и т.д. Нечто подобное, есть в замечательной повести Иозефа Рота о монархисте, переживающем крушение Австро-Венгерской империи.

Все это оказало огромное влияние на Серебряный век. Разнообразию и рассеянности политических групп соответствовало разнообразие и пышность культурных начинаний. А «социальный вопрос» давил на всех, даже на самых возвышенных эстетов. Бомбисты скрывались на квартирах символистов. Социальный вопрос создавал почву, при которой Блок тянулся к Клюеву, а Клюев – к Блоку. В результате чего быстро возникали новые, уже не узко сословные литературные аудитории. А угасающая власть сообщала культуре мощный апокалиптический импульс. Культурный всплеск, в известной мере, является органическим ответом на предсмертность. Это выброс последних жизненных сил. Поэтому это очень мощный протуберанец.

Цветение накануне социальной катастрофы всегда делает такой «серебряный век» чрезвычайно синтетичным. И «сценичным». Лозунгом его является «жизнетворчество», «теургия». И эта теургия уравнивает Савинкова с его террором, Азефа с его изощренной двойной жизнью, соловьевцев, живущих в прозрении Софии, попа Гапона с его фантастической харизматикой, с его уличными шоу и монстрациями. А затем и «неонародников», желающих преосуществиться в скифов или в гуннов…

Нарастал всеобщий перфоманс. Чехов злобно иронизировал над символистским театром. Но молодежь восторгалась им. И любыми формами того, в чем можно было увидеть «жизнетворчество». И все это улеглось в каких-то десять лет. Причем эти десять «серебряных лет» никак нельзя было различить через оптику предыдущего десятилетия. 1895-1905 – о, да это годы брожения в условиях «стабильности». Годы вполне умеренной жизни до японской войны – заводы, фабрики, железные дороги, телефоны, первые авиаторы, автомашины... Еще в 1901 году Блок воспринимался как некая нелепость. И только в тогдашних незначительных кругах столичной молодежи, уже инфицированной Вл.Соловьем и Ницше, всходила его звезда. А в 1907 он уже – почти классик. Все очень быстро.

Открывая утреннюю газету, я с радостью вижу все необходимые признаки того безумия, которое сопровождает наступление Серебряного века. Вот протоиерей Чаплин взрывает мозг одобрениями «дружеской передачи власти», вот Охлобыстин-Гапон, вот новое внимание молодой аудитории к поэзии, вот и группа «Война» и монстрации. С новой социальной темой скорбят Шаргунов, Прилепин и Сенчин. Да, другие скорбели и раньше. Но эти скорбят уже целой литературной группой. А Быков с Ефремовым? Это чистый декаданс, друзья! А литературный кружок Натана Дубовицкого при журнале «Русский пионер»?! Это же просто какой-то салон князя Владимира Петровича Мещерского …


И наконец самое неоспоримое доказательство наступления Серебряного века: страшное, заколотое ботоксом лицо Владимира Путина… Разве оно не свидетельствует о том, что мы накануне дивной эпохи культурного цветения. Она всегда наступает в ответ на этот мертвенный ботокс…

RussianJournal


Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе