Больше профессии
Эти имена не зря до сих пор поминаются через запятую. Высоцкого и Шукшина роднило многое - от глобального до частностей. Скажем, оба были крайне неинтересными - с точки зрения мужской харизмы - в свои молодые годы. Резец времени прорисовывал, выделял, обтачивал грубые черты, превращая изначально примитивную работу в шедевр. У обоих - когда созрела, проступила изнутри душа, тогда и лицо преобразилось. Прибавилось не то чтобы красоты (из письма Шукшина двоюродному брату художнику Ивану Попову: "Это несколько субъективно, но я не выношу красивых мужчин"), но того, что ценнее - значительности. С каким горящим взором слушает герой Шукшина блоковских "Скифов" в фильме Сергея Герасимова "У озера": "Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами!.." Камера не уходит, держит - именно что раскосые жадные очи при высоких монгольских скулах...
Однако главное, что объединяет Шукшина и Высоцкого: оба они - "непрофессионалы", чуждые миру узкой специализации. Высоцкий - поэт, актер, музыкант. Шукшин - писатель, актер, режиссер. Попробуй разъять Владимира Семеновича на составные элементы - ерунда получится: три аккорда, скромные, почти дилетантские стихи да Гамлет, тем и ценный, что по-актерски вовсе не сыгранный... С Шукшиным похожая петрушка. Есть прозаики мощнее, режиссеры талантливее, актеры по диапазону богаче. Но везде человек отдельно, профессия отдельно. А Шукшин, как и Высоцкий, в каждой строчке, в каждом кадре собственным криком кричит. О чем бы ни были книги и фильмы Шукшина, в итоге они всегда - о нем самом. И удавалось ему, уже сидя в зале, над своим плакать, будто над чужим - если пробирало...
Лучшее, что осталось после Шукшина в кино, исполнено им полностью, от замысла до выхода на экраны: написано, поставлено, сыграно. Здесь великая любовь к делу и от нее - ревность, которая не допускает "разделения труда". Как невозможно представить, чтобы с твоей девушкой гулял один, танцевал другой, ужинал третий. Еще острее: как ни одна женщина не захочет без крайней нужды, по доброй воле, чтобы ребенка для нее зачинало и носило постороннее лоно...
Тяжела судьба тех, кто больше профессии, должности, звания, записи в трудовой книжке. Гораздо легче - вровень. И даже если меньше - все равно лучше. К маленьким снисходят из жалости, больших ненавидят от зависти. Люди, не способные отдать свое дело в чужие руки, существуют и сегодня. Их по-прежнему (ничего со времен Шукшина не изменилось) обхихикивают. Дразнят: "Актер N в фильме режиссера N по сценарию N, продюсер - N, производство студии N" ...Над подобной страстью всегда будут потешаться, считая ее за слабину. А ведь страсть-то - не к себе, любимому, - к делу. Сила, заключенная в такой "слабине", прет затем с экрана победительно, оглушающе - узким специалистам не снилось.
"Уверуй, что всё было не зря"
Василий Шукшин умер 2 октября 1974 года - 35 лет будет нынешней осенью - на съемках фильма Сергея Бондарчука "Они сражались за Родину". В каюте теплохода "Дунай", пришвартованного к донскому берегу. Населенный плавпункт "Дунай"-на-Дону...
Последние годы жизни Василий Макарович алкоголя не употреблял вовсе - даже пива. По медицинскому заключению, сердце износилось от кофе и курева. По людскому разумению, Шукшин надорвался, пытаясь напряжением всех сил - и свыше того - притянуть родные алтайские Сростки к Москве. Деревню - к городу. Края - к центру. Не так притянуть, чтобы окраина самоуничижалась и завидовала, чтобы деревня пополняла ряды хамовитых люмпенов. Нет - с обоюдосторонним достоинством. С возможностью диалога - хотя бы такого, как в "Печках-лавочках", где город посмеивается над деревней, деревня - над городом...
Сам-то Шукшин остался в Москве Шукшиным. Не без усилия, но выстоял твердо. Не столько другим удивлялся, сколько собой удивлял. И в недоумение впадал, наверное, почему все так не могут.
Учась во ВГИКе, на курсе Михаила Ромма, был активистом по борьбе с узкими брюками. В чем впоследствии не раскаивался: "Если армия молодых людей зашагала по улицам в узких штанах, то часть их, этак с батальон, обязательно выскакивает вперед и начинает отчаянно обращать на себя внимание. И они-то, думая, что они народ крайне интересный, смелый, скоро начинают раздражать... Потому что... здесь дешевый способ самоутверждения. Налицо пустая растрата человеческой энергии, ума, изобретательности".
Не в брюках, конечно, дело. И от того, что понимаешь, - не в брюках, легче становится. А то вспомнить только нашу драку вокруг фильма "Стиляги" и Леонида Ярмольника, который доказывал мне, что в выпендреже своя правота. Да на здоровье. Но, оказывается, по ту сторону воевали не серые, зомбированные комсомольцы, а яркий, задиристый, свободолюбивый Шукшин. Есть кого выставить против Ярмольника. Попробуйте, сразитесь с нами.
За полтора месяца до смерти Шукшин в каком-то смысле вернулся к теме "узких брюк", только возвел ее на вершину обобщения: "Русский народ за свою историю отобрал... такие человеческие качества, которые не подлежат пересмотру: честность, трудолюбие, совестливость, доброту... Уверуй, что всё было не зря: наши песни, наши сказки, наши неимоверной тяжести победы, наши страдания - не отдавай всего этого за понюх табаку". "Понюх табаку" - ясно, понятие растяжимое.
Только где же сегодня - полюбопытствуют с ехидцей, - эти самые качества, не подлежащие пересмотру? Куда делись? Да куда бы ни делись - искать надо по месту пропажи. А то теряем у себя, а ищем в чужих землях, под фонарем...
Белла Ахмадулина (ее воспоминания приведены в шукшинской биографии, созданной Владимиром Коробовым) сетует, что Шукшин не любил Пастернака. Тут можно, разумеется, предположить, что парень с Алтая чувствовал в Борисе Леонидовиче интеллигентскую щербинку между жизнью и поэзией, легкокрылую взвешенность, и для него - корневого - это было и странно, и комично, и враждебно. Но скорее - Пастернак ничего не написал о Шукшине. Так бывает сплошь и рядом, ни о ком не свидетельствует ни хорошо, ни дурно; просто кто-то - весь твой, будто родня, а с другим - ни единой общей клеточки. Я вот знаю, например, что на мое человеческое становление Андрей Тарковский влияния не оказал. А Василий Шукшин - в огромной степени. Эти его слова принимаю, как "Отче наш": "Форма - она и есть форма: можно отлить золотую штуку, а можно - в ней же - остудить холодец... Произведение искусства - это когда что-то случилось, в стране, с человеком, в твоей судьбе".
Шукшин не был в полной мере ни деревенским, ни городским, он был россиянином. Надорвал сердце, стягивая края пропасти между Москвой и Россией, но мог только притормозить процесс. Остановить - конечно же нет. Последним алтайских мужиков приводил в Москву Михаил Евдокимов - уже как экзотику, потеху, клоунов: "Морда красная такая..." А если не цирк-зоопарк, тогда ассимиляция и поглощение. Бари Алибасов, "Для семьи я выбираю лучшее", "главный по тарелочкам", мягкие халатики - все, что связано с фамилией Шукшина в новую эпоху. Но то дела интимные, семейные, не наши.
Валюта и Стенька Разин
Отмечать 80-летие Василия Шукшина начали еще в ноябре 2008-го. Тогда латыш Алвис Херманис выпустил в Театре Наций спектакль с Евгением Мироновым и Чулпан Хаматовой. Родным режиссерам идея шукшинской постановки в голову не стукнула, и Херманис по праву принял тон назидательный: "Шукшин - это ваше золото, ваша валюта..." А мы сидим в растерянности - ну, срезал, чисто срезал, не хуже Глеба Капустина. Конвертируемый Василий Макарыч... Меняем наши песни, победы и страдания на ваши по курсу...
Господин Херманис, помнится, еще удивлялся, почему Шукшина не оказалось в списке финалистов проекта "Имя Россия". "Там, - говорит, - половина каких-то подонков..." Надо бы, конечно, принести покаяние (в "Печках-лавочках", помните, вагонный интеллигент, "профурсетка в шляпе": "Если вам сделали замечание, должны прислушаться"). Но анекдот судьбы в том, что сам Василий Шукшин долгие годы сходил с ума - если не по "подонку", то, во всяком случае, по герою спорных достоинств. Отнюдь не гению чистой красоты. Он тоже в список финалистов не попал - Степан Разин...
С читательской точки зрения, роман "Я пришел дать вам волю" несравнимо уступает великолепным шукшинским коротким рассказам. Есть в нем какая-то подражательность, "шолоховатость" (как и в "Любавиных"). Но для автора дороже грозного атамана героя не было. Он думал о нем всю жизнь, мечтал "Я пришел дать вам волю" экранизировать - дорого, масштабно. Сам готовился Стеньку сыграть.
В чем тут секрет? Не заказ же это был от партии и правительства - на создание образа народного героя. Да и образ-то - мороз по коже. Вся кровожадность Разина представлена Шукшиным в натуралистических подробностях. С порубленными, утопленными, расстрелянными, с детьми, за ноги подвешенными, - до тошноты и озноба читательского. А про злосчастья мужиков, для которых Стенька вроде бы жестокий, но справедливый заступник, - только общие слова. Как с трибуны на собрании позднесоветской эры. При этом вынужден был признать Шукшин, что волю, которую явился раздавать Степан, сами мужики взять не захотели. Она ведь хуже кабалы. Разбой и кровопролитие порабощают душу навсегда. Бес с ней - с такой волей, с минутой, по цене вечности купленной...
Под "заказ" шукшинский роман вряд ли бы сгодился. Как вам цитата: "Взросла на русской земле некая большая темная сила... Черной тенью во все небо наползала всеобщая беда... Та сила, которую мужики не могли осознать и назвать словом, называлась - ГОСУДАРСТВО".
А вот мать старшей дочери Шукшина, Кати - Виктория Софронова, дочь известного литфункционера, утверждает: "Он люто, до скрежета зубовного ненавидел советский строй, полагая... что большевики уничтожили русскую деревню, основу российской государственности". Противоречие какое-то. Да весь Шукшин соткан из противоречий, "раздрызгов". Ну, хотя бы: какой воли жаждала его душа? О какой воле может мечтать дерево? Вывернуться корнями из земли? Глупо искать в Шукшине гармонии, целостности, равновесия. Будь в нем всё это - не ушел бы сорока пяти лет от роду...
Что касается ненависти к советскому строю, у Васи Шукшина, мальца четырехлетнего, по навету расстреляли отца. Обвинили в пособничестве лесным бандам. Однако о тех, кто устанавливал по сибирским селам новую власть, Василий Макарович напишет затем роман "Любавины". Камня на сердце, значит, не лежало? Шукшин взрослый никакой смертельной обиды от строя не претерпел, и в этом тоже его сходство с Высоцким: больше разговоров о притеснениях, нежели реальных притеснений. Василий Макарович получил две Госпремии и орден Трудового Красного Знамени. При недолгой своей жизни выпустил шесть книг, снял пять фильмов: "Живет такой парень", "Ваш сын и брат", "Странные люди", "Печки-лавочки", "Калина красная". Кстати, "Живет такой парень" - первая режиссерская работа - была отправлена на венецианскую Мостру и удостоена там "Золотого льва".
В конце концов - хоть для самого это и неважно - Шукшин похоронен на Новодевичьем...
Из письма к сестре: "Мы все где-то ищем спасения. Твое спасение в детях. Мне - в славе. Я ее, славу, упорно добиваюсь. Я добьюсь ее, если не умру раньше". Он добился. Умер в славе, а она надолго его пережила.
"Хочу, чтобы меня похоронили по-русски..."
Он не снял фильма про Стеньку. На Стеньку вышла в судьбе его стенка, стена. Кто-то скажет: власть боялась, кто-то: Бог уберег. С Богом и церковью в романе "Я пришел дать вам волю", мягко говоря, сложности. "Вы, кабаны жирные!.. Лучше свиньям бросить, чем вам отдать!.. Для чего церковь-то? Венчать, что ли? Да не все ли равно: пусть станут парой возле ракитова куста, попляшут - вот и повенчались"...
Вспоминается заодно поп из рассказа "Верую!" - не священнослужитель, а черт его знает что такое. Для нас сегодняшних. Но не для Шукшина. Вырождением крестьянства болел Василий Макарович, а изводом духовного сословия, обмелением этого моря до мутной лужи - видимо, нет. В "Печках-лавочках" говорит замшелый беззубый сросткинский дед: "Раньше государство держалось на богобоязненности: то грех делать, другое грех делать. Теперь-то я понял, что все это глупости были...".
Та же Виктория Софронова рассказывает: хотел Василий Макарович зайти в храм, но на пороге споткнулся и упал. Поднявшись, повернул обратно. Близким сказал: "Меня не пустили". Вопрос не в том, насколько это верно. Просто он знал, что могут не пустить. И за что именно - знал. От одного этого падения, от одной фразы Шукшину вышло пользы более, чем иному - от целого молебна...
В предвкушении главной (как ему думалось) работы Василий Шукшин создал две великие картины, которых не ждал с таким трепетом. Пока не удавалось запуститься с "Я пришел дать вам волю" на студии Горького - затеялись "Печки-лавочки". Переметнулся на "Мосфильм", но и здесь потребовали сначала "зарекомендовать" себя малобюджетной современной лентой. Так возникла "Калина красная". На премьеру в московский Дом кино Шукшин приехал инкогнито - в больничном халате. Жить ему оставалось месяцев девять.
Ах, какое красивое завещание!.. Эффект свыше - для того, кому вообще нравились эффекты. Он не был "правильным" человеком - Василий Шукшин. Впрочем, для чего прикрываться кавычками? Просто: правильным не был. Из письма сестре: "Я хочу, чтобы меня похоронили по-русски, с отпеванием, с причитаниями - и чтоб была жива моя мама...". Кто способен мечтать о таком горе для собственной матери - пережить сына? Но великое шукшинское эго трагическим сюжетом закругляло жизнь-песню. Чтобы ни убавить, ни прибавить.
По его и вышло.
- Я Шукшина читать не могу - плакать начинаю, - сказала, увидев книжку у меня в руках, соседка по даче, моя ровесница, поглаживая головенку двухлетнего сына.
- Ну, это характеризует тебя с наилучшей стороны... - по неловкости захотелось отшутиться.
А если отбросить ухмылочки, так оно и есть.
Помните, Губошлеп утешал зареванную Люсьен, цедил брезгливо про Егора-Горе Прокудина: "Не жалей ты его... Он был мужик. А их на Руси много".
Кабы так - еще бы ничего. Но ведь мало их. Подозреваю, что в глубинах страны так же плачевно обстоит дело с мужиками, как и в столице.
Или не знаем мы Руси, не видим ее мужиков, потому что некому вытащить их на свет Божий? Потому что нет Шукшина...
Устами Шукшина
Женщина - это стартер: когда-нибудь да подведет.
Сфотографируем по стаканчику!
Я таких интеллигентов одной левой делаю.
Пирамидон проклятый!
("Живет такой парень")
На наш век чемоданов хватит.
Сделай так, чтобы я тебя долго искал.
- Подожди, это Гегель какой-то получается.
- Ну, при чем тут Гегель-то? Я же вас не оскорбляю...
("Печки-лавочки")
Умеешь радоваться - радуйся, не умеешь - сиди так.
Люди, которые из всех достижений человечества облюбовали себе печку...
Имеешь свои четыре класса и две ноздри? Читай "Мурзилку" и дыши носом.
- И сколько сейчас дают за недоразумение?
- Пять.
- Мало. Раньше больше давали.
Народ для разврата собрался!
Какой я вам гражданин? Я вам товарищ! И даже друг и брат!
Чудак же ты. На букву "мэ".
Я из вас букет сделаю и посажу в клумбу. Головками вниз.
("Калина красная")
Известия