Произошло то, во что почти никто не верил: вся вертикаль, причастная к реставрации Большого, сработала с честью и блеском. Власть приняла точные решения, бизнес вовремя и правильно включился, а рядовые солдаты стройки — строители и реставраторы — совершили дело, которое впору назвать подвигом.
На карте стояло национальное достояние: Большой театр мог просто-напросто рухнуть — и это стало бы национальным позором. В редких случаях наши сограждане, кем бы они ни были, умеют уловить важный сигнал и сплотиться.
Большой спасли, Большому отдали всю душу и профессию. Он стал еще лучше, чем был до реконструкции, гораздо лучше. По коридорам фойе ходишь, затаив дыхание, любуясь кропотливо, вручную, по миллиметру воссозданной красотой. Но главное — Большой теперь прекрасно звучит. Вероятно, так же прекрасно, как в середине XIX века, во времена архитектора Кавоса. Из-под партера и оркестровой ямы убрали все лишнее, что мешало залу резонировать, подобно огромной скрипке. Деревянные стены заговорили друг с другом музыкой, льющейся со сцены.
Сцена же оказалась устроена по последнему слову сценической техники. Балетным под ноги накатывают ортопедический пол. А декорации теперь могут полностью меняться в считанные минуты. Невидимая зрителю часть театра — грандиозный комбайн или компьютер. Новейшая техника ведет себя бесшумно и безотказно, целиком поставив себя на службу старинному искусству.
Парадокс в том, что специалисты по плитке, тканям, акустическим панелям и подъемно-опускным механизмам делали свою высокоточную работу в интересах будущих творцов — режиссеров и сценографов. Но при этом они задали творцам непомерно высокую планку. Ясно, что теперь на этой сцене нужно делать только что-то особенное — а не то, что можно делать и на прочих сценах страны. Взаимосвязь истории и современности в отреставрированном Большом предъявлена на столь безусловном уровне, что возникло ощущение победы над безвременьем. Зритель или экскурсант, пришедший ныне в Большой, чувствует себя причастным к великой истории и вместе с тем — человеком гордого сегодня. Художнику же, навстречу которому Большой сегодня распахнул объятия, напротив, стало невероятно сложно. Потому что подобная высота мышления теперь требуется и от него.
Художник не вправе не знать и не помнить всего, что происходило на этой сцене сто пятьдесят лет назад. Но он не вправе забывать и про день сегодняшний. Сцена Большого открывает нам сквозную перспективу, светлый тоннель, в котором прошлое и современность летят навстречу друг другу. Субъективное сознание художника обречено в этом тоннеле неприкаянно метаться — до тех пор, пока не уловит его высокий закон. Тогда мы и увидим тот театр, ради которого страна сотворила этот редкостный подвиг.
Петр Поспелов
Ведомости