Правила дуракаваляния

Писатель Андрей Битов уверяет, что никогда в жизни ничего специально не добивался.
фото: ИНТЕРПРЕСС/PHOTOXPRESS ; PHOTOXPRESS 


А всему в своей жизни он обязан очень русскому явлению – лени.


– У меня доктор любимый появился как-то раз. Он был тогда молодой, сейчас уже светило. Сначала меня в какие-то исключительные условия поместили, потом я лег со всеми в общей палате, и мне нравилось, что я в каком-то странном коллективе храпяще-сопящем лежу себе и ничего не делаю на законных основаниях. И вдруг доктор мне говорит: «Ну в жизни не видел более ленивого человека!» Я — ему: «Как можно, тут все лежат! Как можно найти во мне именно это качество?» А ведь что такое лень?

И что же?..



Не стоит торопиться

– Вот сейчас очень много модных психотехник существует, а на самом деле они заложены в сознании. Скажем, первое мое воспоминание — блокада. Первая зима блокады, потом эвакуация, потом школа сталинская, гимназического типа. И вот когда я думаю о том времени, когда я был ребенком, сколько же я натренировал в себе свободы внутри этого мира! Припоминаю, например, что я экономил движения. Вдруг такая появилась практика. Со всем этим человек рождается, так же, как он рождается с камасутрой, ему не надо читать трактат о способах любви. Незачем. Потому и вышло такое совершенно скучное сочинение — потому что если ты этим начинаешь заниматься, то очень быстро все понимаешь: что, куда и каким образом. Но только разве этого одного достаточно?

И когда я говорю про лень, то это вот именно та экономия. И знаешь, это был хороший врач. Потому что прошло еще лет десять, он говорит мне: «Я всю жизнь думаю о вашем феномене. Не видел более экономичного человека». А как, почему я произвел это впечатление – не знаю. Но это стало фактом природы. Про себя я слышал приблизительно десять такого рода комплиментов, которые мне импонировали, и я подумал, так, может, это я и есть, если меня так увидели. В моем доме всегда беспорядок, и конечно, я заработал на то, чтобы мне помогали, но мне и это лень…

…Лень, чтобы помогали?

Лень, чтобы помогали. И самому все делать скучно. Но это особая история — как появляется в человеке самостоянье. Я знаю про себя одну вещь: лучше я сделать не могу, но хуже никогда не сделаю. Это я про тексты. Это безнадежно, я не способен сделать его хуже. И тут, в голове, у меня порядок. В моем «компьютере», старом и дряхлом, порядок. Кстати. Двадцать лет работаю на компьютере, но пользователь я нулевой. Зато с его помощью я понял «свой компьютер», и мой гораздо лучше! Так почему же я не справляюсь с этим? Значит, мой компьютер не хочет с этим работать. Причем я знаю, что мне достаточно ума разобраться, я все-таки инженер по образованию… Но нет, не выходит. И я не сопротивляюсь...

И если пишу, что я теперь делаю редко, и вдруг не пошло — значит, не туда пошел… А попробуй изнасилуй это место в тексте — выйдет не то… Когда начинаешь стараться, так лучше б не старался, правда, — ведь сделаешь плохо.

Бывают такие дни, когда с утра начинаются препоны — автобус ломается, пересели на такси, таксист заехал не туда. И весь день такая байда. Это, по-вашему, намеки, что надо перестать туда рваться?

Это ты куда-то очень не туда ехала. Это абсолютно ясно. Не надо торопиться. Если, к примеру, что-то очень надо сделать из дежурных и неприятных дел, иногда ведь и по телефону позвонить бывает трудно… И вдруг — раз, сходится два дела в одном, потом три дела в одном, вот тогда уже надо делать, потому что ты сразу сделаешь три дела, и все в порядке.

Бывает такое, когда вдруг все начинает странно срастаться…

Как вот слова срастаются. Жизнь, как и текст. Я помню, в юности под рюмочку задавал себе вопрос: «Но что же делают зануды и скучные люди? Почему они такие? Как они живут вообще?» Но так не надо о них думать. Они остановились ровно на своей черте… Пели же альпинисты: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет». Препятствия – это только ты сам. Других препятствий у тебя нет. Расхожая вполне мысль, но действительно попробуй хоть на йоту подвинь себя. Это практически невозможно. Попробуйте вы превысить какой-либо уровень или ускорить какое бы то ни было время, и вы увидите все то же самое. Как в анекдоте про публичный дом: «Так же и у бабочек».

Я такой не знаю.

Ну как же! Пришла пора сына просветить, и папа говорит: «Ну, Ваня, помнишь, мы были в публичном доме, вот так же все и у бабочек». Найти в себе хотя бы зернышко духовности — это значит понять, насколько ты не духовен. А нынешний ведь человек в массе своей зазнался и думает, что он все знает и понимает. И только тот, кто убедился, насколько он ничтожен, получает искру понимания, что все принадлежит всему. Целому. Не надо преувеличивать, поскольку понимаем мы ничего. Ноль. Сердиться можно, конечно, иногда так бесит эта окружающая тупость, но, может, это ты туп и не понимаешь, почему время замедляется, почему ускоряется.

Помню свой культурный шок от приезда в западный мир, когда меня наконец выпустили. И что? Оказалось, русские — очень сообразительный народ, очень быстрые мозги. Ничего не знают и все быстро соображают. А там, на Западе, все всё знают, так соображают медленно. Вот когда видишь тупость западного человека и остроумие русского, то не знаешь, что на что менять, потому что соображать надо со своей скоростью. С местной.

Почему некоторые вещи заморожены навсегда? Сколько ни бейся, ни понятие жизни, ни понятие любви, ни понятие смерти, ни красоты — ты ничего не скажешь до конца про это. Жизнь всегда не описана. Кругом нас всегда неописанная жизнь. И неописуемая заодно. Но именно поэтому и может возникать следующий писатель. Я не считаю себя профессионалом, потому что я ничего не умею на самом деле, у меня просто получается. Но сейчас появились профессионалы, и мне так трудно о них судить…

Профессионалы, это как Борис Акунин? Жанристы?

Жанристы, да. У них, боюсь, нет сюжета. Впрочем, Россия всегда была бессюжетна в литературе. Она только этому училась. Вот Пушкин начинал, он мог еще продвинуться, но рано застрелили. Достоевский был единственный профессионал, поскольку он себя загнал в профессиональные условия. Он сам придумал технологию: проигрыш в рулетку – долг – договор с издателем – дедлайн. Для этого женился на этой, на… пишущей машинке…

А потом ее кольцо обручальное и платье в ломбард закладывал…

Вот-вот. Учился у западных писателей, но был автором русским. Достоевский точно не может быть у меня любимым писателем. Чего в нем любить? Слишком близок русскому человеку, чтобы его любить. Себя нельзя любить, понимаешь? Но он написал «Записки из мертвого дома», и с этого многое началось. Поскольку Достоевский был первым, кто с таким дарованием попал в острог, на этот необитаемый остров, он, как Менделеев, увидел там таблицу элементов человеческих, русских характеров. Потом он уже рассовал их в романы. И Пушкин мог говорить, и Толстой, и Гоголь про своих героев, что все они — их Я. А у Достоевского не всегда это его Я, там есть и другие. А это сложно — создать отдельно взятые характеры.

 

Не надо ничего специально добиваться

Андрей Георгиевич, вы врагов своих помните? Враги – они же наши лучшие учителя: довольно часто все героические поступки мы совершаем им назло, выходит, именно они порой и двигают нас вперед.

А я бы не так сформулировал. Тем более что они не враги, а, скажем так, люди, которые причиняют неприятности. Так вот для меня они делятся на две категории: одни — те, которые тебе самому не нравятся, а другие — те, кому ты не нравишься. И вот вторых я вообще не знал, не замечал и не видел никогда. А те, кто мне не нравится, это сложное полукровие. Они копили свою обиду за неполучение обратных чувств. Я был невнимателен, что я могу сказать? Но, в общем-то, человек все знает сразу — что ему нравится, что не нравится. Пока у него есть силы не замечать, проходить мимо неприятных людей, не развивать эти отношения – вот самое лучшее. Легче это выходит в молодости. Когда есть опыт, возникают мнительность, подозрительность, преувеличения, накопленные обиды. 

У Жванецкого верно сказано: «Запах лука чем хорош? Не нравится — отойди». Надо уметь отходить, не пускать это в сознание. И тогда враг побежден. Безнадежно, если тебя не видят и не замечают. Так у меня было с советской властью: я ее не заметил, а она меня. Но в данном случае это можно даже приравнять к искусству -- по типу восточных единоборств: не заметить чего-то и тем самым выгадать удобную позицию. Из той же серии: поставить на определенное место и в определенное время человека, абсолютно к этому месту не приспособленного. Вот я всю жизнь был каким-нибудь председателем и президентом, хотя никогда этого не добивался. Почему меня ставили? Именно в виду моей негодности – все видели мою неспособность интриговать, соображать, как вообще дела делаются. 

Небольшое отступление сделаю. Я придумал однажды градацию: есть неленивые люди и серьезные пацаны, а остальные — просто люди. Серьезные пацаны — это бандиты, власть имущие и бизнесмены. А неленивые — те, кому надо все время проявлять активность. Из остальных просто людей есть еще те, которые чем-то оправдывают существо человеческое – на скрипке играют или в барабан стучат. Так вот я – придурок на зоне, и это тоже позиция: придурка не трогают.

Мне главное — ничему не принадлежать. Ни группе, ни партии. Ты и так все равно принадлежишь своему времени, и с этим ничего не поделаешь. Я вообще убежден, что к жизни нужно относиться с большим трепетом: не пытаться что-то исправить, никогда ни на чем не настаивать, ничего не добиваться. К примеру, не стоит добиваться правды – сами скажут. Анекдот есть бородатый, питерский. У нас же там начинают в марте загорать. У Петропавловки, к теплой стенке прижавшись, потому что на земле холодно. И вот стоит девушка, а на нее такой подвижный мужичок наваливается. Так не злобно, но явственно наваливается. А она: «Да как вы смеете, да что вы себе позволяете?» А он ей: «Да будь ты проще!» Не надо ничего усложнять, вот и вся история.

Жизнь сама со всем управится?

Абсолютно в этом уверен. И ни в коем случае нельзя ничего добиваться. Притом что при всей своей лени и пассивности я достаточно результативный человек, но я включаюсь тогда, когда чувствую, что вот это – надо! Что вот — тот случай, который я не могу ни обойти, ни спрятаться. И получается, что не раскидываешься на цели.

А когда у вас первая книжка вышла?

В 1963-м. Назад глядя — все фантастично. Я успел в последний вагон оттепели, тем более что в Питере, то есть в Ленинграде ее вообще не было. Ленинград был заморожен с блокады, я люблю строчку Высоцкого: «Блокада затянулась, даже слишком». 1946 год, постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» — и все, сплошной лед, никогда не размерзалось…

Книжка была достижением?

Нет. Что у меня было — необсуждаемость. Я никогда себя ни с кем не сравнивал и не обсуждал. Я удивлялся, что вдруг взял и написал.

А то, что напечатали?

Не хочется врать. Не хочется преувеличивать своего места, но жизнь действительно сама помогала. Всегда помогает. Когда даже включаешь телевизор, а там разговор ровно о том, что тебе нужно или интересно… Или газету случайно открываешь, желтую. Но надо только, чтобы это было случайно. Открываю — интервью с Мадонной. Мадонна, Мадонна, ну что мне эта Мадонна? Но ее там спрашивают: «Ну а что вы выпиваете?» Она говорит: «Только очень хорошую водку со свежевыжатым лимоном». А я всю жизнь так и пью. Или, допустим, Хичкок, этот занятный человек, читаю про то, как он спрашивает своего мажордома: «Что мне нельзя?» Тот: «Сэр, вам все нельзя». Хичкок тогда собрался помирать, это легенда такая. И приказал: «Ящик водки!» И умер.

До ящика или после?

Не важно. Важно, что ему принадлежит такая красивая история. Почему меня пушкинские мифы заинтересовали в свое время? Потому что многие из них он сам создавал. Я еще в 12 лет усомнился, что заяц перебежал Пушкину дорогу, когда он собрался на Сенатскую площадь. Зайца он придумал. А памятник зайцу в Петербурге поставили в то число, которое я назначил, ровно в тот день. Кажется, совсем к этому не готовы были мозги, а получилось. Сказал им, что если перейдет Россия рубеж 2000 года, а заяц там будет стоять, значит, шансы у нас есть. На старое католическое рождество и поставили. Так и у Пушкина тогда все совпало, все три лжи его тогда совпали: то ли поп, то ли заяц, то ли неохота. Это одновременно и выбор пути, и сама дорога, и сама история, и Россия, и сам Пушкин, в общем, мало не покажется. И стоит себе камень, и он будет, и в этом есть культура.

 

Характер – это г..., с ним нечего носиться

А ненависть может быть нужным, в смысле, продуктивным чувством?

Абсолютно недопустима! Притом что я слаб, как всякий человек, у меня самого не хватает смирения, когда я сталкиваюсь с хамством. Я могу так вскипеть, что потом долго не в силах от этого отделаться. Я и сегодня вскипел, вспомнив, как меня однажды не пустили в чайхану. Значит, таких случаев, с одной стороны, было мало, а с другой стороны, я тогда был очень слаб, поэтому ко мне и подошел соответствующий демон.

А почему не пустили в чайхану?

Ну потому что я небритый, у меня пиджак на голое тело и ботинки на босу ногу. А еще три вокзала рядом. Они говорят: «Пожалуйста, заплатите вперед». А чего я залупался? Официант выполнял свои обязанности. Но тем не менее я до сих пор оскорблен. Человека, конечно, можно и обидеть, и унизить, и черт знает что. Я просто счастливую жизнь прожил, и настоящих мук не знал… Где-то написал фразу, что никаких талантов у меня не было, кроме любви к маме и неосознанной самостоятельности. И полного неумения вписаться в коллективное дело. Даже футбола или игры в войну не получалось. Взаимодействия больше двух человек я не понимаю. Мужчина и женщина, например, и все. Одиночество — великое благо и благословение, и я им очень широко пользовался.

Судьба есть, и судьбы нет — это ваши слова из одного интервью... А когда она есть, в какие моменты?

Там, где тебя подставили под выбор, там она и есть. Вот замечательный анекдот от Владимира Сергиенко, принесенный из берлинской школы его сыном Данилой. Отец — мой друг с богатой биографией и писатель с еще не погасшей одаренностью. Анекдот такой. Приходит мальчик в игрушечный магазин и спрашивает: «У вас есть говорящие игрушки?» Ему отвечают: «Знаете, вот все раскупили, ничего нет, осталась только сороконожка». А он: «Ну, как это так… Я так хотел… Ладно уж, давайте». Положили в коробочку сороконожку, мальчик ей говорит: «Ну что, пойдем гулять?» Молчание из коробочки. Он снова: «Ну слушай, пойдем мы гулять-то?» Молчание из коробочки. Мальчик снова: «Вечно мне не везет! Всегда мне подсовывают всякую неработающую дрянь. Эй ты, гулять-то пойдем?» А из коробочки: «Сам ты дрянь. А я обувь надеваю». Так вот… я обувь надеваю. Да и что мне торопиться-то?..

Судьба — это какие тебе достались родители, где ты родился. На самом деле ничего крупнее анкеты не придумано: место рождения, время, родители. Эти вещи определяют очень много. Потом начинаются более выборные, якобы случайные, например, первая книжка, что ты сумел прочитать. Для меня был «Робинзон Крузо», вот так я и оказался одиночкой. Но судьба читается только в обратном направлении, она по-еврейски написана.

А Стендаль говорил, что судьба — это характер.

А я говорю, что характер — это г..., которое ты предъявляешь людям. С характером нечего носиться. Кстати, характерные роли в театре — это роли пограничные, где пролегала граница между классами, горничные, к примеру. А остальные — это герои. На этом выиграл Шукшин. Очень люблю этого писателя. Вроде бы мужик мужиком, а книгу назвал, как Лабрюйер, — «Характеры», самую лучшую свою книгу 1972 года. Он, как актер, разыграл прозу, это то, чего никто не умел до него. Он в каждого чудика своего вселился и его сыграл. Сыграл на бумаге, а мог бы и в кино. Великий был парень Василий Шукшин.


«Мы привыкли думать, что судьба превратна и мы никогда не имеем того, чего хотим. На самом деле все мы получаем свое - и в этом самое страшное...» 
Андрей Битов


А не судьба — это ты либо зря сделал выбор, либо он неправильный. Но в то же время ничего точно сказать нельзя. Сейчас я бы на многие вещи, которые меня ломали и от которых я уходил, посмотрел снисходительно. Измены, допустим. Не стоило портить весь дом из-за того, что у тебя протекла, понимаешь ли, …раковина. Но… молодые чувства и поломанность, конечно, существовала. Например, мой отъезд в Москву, был ли он выбором судьбы? Да. Я был огорчен сильно первой женой, царствие ей небесное, недавно ее похоронили. Груз был тяжкий от обиды, но влюбился наконец во второй раз, и все стало нормально. Вторая жена, к счастью, жива. Но когда у меня умерла последняя, третья, я стал задумываться… Но это еще слишком близко и слишком больно рассуждать, сколько было моей ошибки в том, что я ей ее судьбу нарисовал. Не окажись я в ее поле зрения, может, все было бы иначе. Это очень трудно себе представить. 

«Абы» да «кабы» — это все трудно. Но чересчур верить в предопределенность — глупость. Я раз и навсегда себе сказал, что каждый верующий обязан быть материалистом. В том, что доказано Ньютоном и Архимедом, в том, что постигнуто нами из законов природы и творения, — тут я материалист, и не надо приписывать судьбе автокатастрофы. Хотя можно спокойно заметить, что у людей, много рискующих, это однажды происходит.

 

Любовь — это когда увидишь человека и обрадуешься.


Портрет Битова, написанный Резо Габриадзе


А чем дорожат мужчины из того, что делают для них женщины?

Допустим, первая жена моя, официальная, Инга Петкевич — мы жили только в борьбе. Она боролась со мной, я с ней — нет. Она попала в мою семью, и это, конечно, было суровое испытание. Потом мы отделились, потом мы разделились. Мы с ней друг друга лепили, и это невозможно описать. Если люди живут вместе, они все время друг друга создают, и потом не вычислишь, сколько в тебе от нее. Инга талантливый человек, и там не было доминирования, было равенство, а победы быть не могло. Значит, по сути дела, это два поражения. И нельзя сказать, чтоб кто-нибудь не старался.

А пейзаж за окном определяет человека? Зеленый он у тебя или серый, голый или цветущий – это может как-то влиять?

Мою психику создало созерцание природы, хотя я не натуралист. Один ее принцип — что природа не научилась халтурить даже при социализме. Вот это я увидел. Поэтому я в нее и поверил. В создание и творение, а не во всю эту политическую дребедень. А когда говорят, что у человека есть социальная природа, так это для меня осталось пустым. Экология-то хреновая за окном, а дерево уже снаружи позеленело – начало работать. Благородней дерева я ничего не знаю в живой природе, поскольку оно наполовину в земле, наполовину в небе. Оно не ходит, не бегает, не суетится…

А социальные чувства-стимуляторы вам знакомы? Зависть, к примеру?

…Нет. Немного подумал, чтобы не соврать. Не было зависти и не было высокомерия. Странная уверенность, и я на ней не настаивал. Я написал текст правильно, вот и все. Это вера, и там доказательств нет. Ну и ни разу я не работал, это правда. Так, чтобы по часам, как ежедневный рутинный труд. Доводил себя до какого-то исступления, по-видимому, это наркотик какой-то, когда мне надо было засадить себе эту дозу, иначе я бы либо спился, либо убил кого-то.

В принципе, литература меня спасла от бездны вещей. Она каждый раз дарила мне оправдание. Я же не могу, выпивая, написать ни строчки, я должен себе объявить сушняк, чтобы это делать. Впасть в полную схиму. Для этого нужен необитаемый остров, я его себе изобретал. Ну и что, в конце концов? Ну производил я 2–3–4 текста. Два раза я работал по 40 дней в этой жизни. Подряд. Засыпал, просыпался и продолжал писать. За 40 дней был создан «Пушкинский дом». До этого, правда, были варианты. И после этого была штопка. Вот это была Курская коса. 

Недавно работал 40 дней, но уже была хромоногая 40-дневность. Объясняю. Есть у меня немецкая переводчица, Роз-Мари Тиц. Она уже несколько раз меня переводила, добивалась результатов, и текст становится более-менее аутентичным, так что я с ней уже дружу. Она даже родственник мой и знает меня лучше, чем я себя, она больше работает над моим текстом, чем я. Иногда мне неловко отвечать на ее вопросы, я думаю, какого хрена я так написал, чтобы она потом так мучилась. И в итоге всего этого родился жанр — она сидит и записывает мои комментарии. И вот эта Роз-Мари Тиц, чтобы я ответил ей на все вопросы, всякий раз организует что-то — мы вместе едем в Швейцарию или вот как в этот раз — в Швецию. Раньше вот писал в русских деревнях, так не найдешь теперь деревни, и дописываю в Швеции и в Швейцарии, все на букву Ш. Дошаркиваю эту свою ипостась.

Прямо как Набоков...

Да вот хрен. Не как Набоков…

Пять лет назад, путешествуя компанией по Швейцарии и оказавшись в Монтре, мы отправились на кладбище, где похоронен Владимир Набоков. И на кладбище вы предложили искать могилу наперегонки и, понятно, нашли ее первым. А вот в гостиницу, где жил Набоков, не пошли, ничего не объясняя. И с тех пор у меня застрял вопрос — а почему, собственно? Швейцарцы же сказали, что они нам его покажут…

А потому что это не его дом. Он бы и сам туда не пошел, вот поэтому. У него остался его отрубленный Петербург, ровно в 20 лет отрубили ему, потом 20 лет Европы и 20 лет Америки. Это перерубленная судьба. У Олега Чухонцева есть строчка про Чаадаева: «Как червь, разрезанный на части…» У всех бывали периоды, у художников особенно: голубой там, розовый, зеленоватый… Но это не перерубленность, а этапы развития. А Набокову именно что обрубили юность, потом был переезд в связи с войной… Ему судьба досталась поневоле, он был выбран на совпадение с историей. Впрочем, каждый человек выбран на это же. Вот я родился в 1937 году, в 1936 году были запрещены аборты. Бог знает, неизвестно, потянула бы мать в тяжелое время второго ребенка?..

Рисунок судьбы, я всегда говорю, описывается вспять. Я и про Пушкина-то хотел написать именно вспять. Один раз, кстати, сделал этот опыт — прочитал курс лекций по Пушкину от смерти к рождению. Ты не представляешь, какое невероятное прочтение это дает. Сколько открывается! Ты сразу видишь, откуда что растет, и непрерывность его текстов от смерти. Врожденность их, последовательность. А лучшими пушкиноведами были те полицейские, что по приказу 3-го отделения прошили пушкинские тетради из сундука суровыми нитками. Там хоть какая-то последовательность правильная была соблюдена.

Внутри разломов исторических, социальных у каждого человека еще и свои разломы бывают. Или они не свои, и просто человеческое повторяет историческое?

До смешного иной раз. У меня, к примеру, есть хрущевский ребенок, есть брежневский ребенок и есть горбачевский ребенок. И даже на примере ПЕН-клуба видно, насколько повторяет маленький коллектив историю государства российского. Допустим, я задумал ту же схему, что Путин с Медведевым — рокировку с Сашей Ткаченко, директором генеральным. Но она не состоялась — он вдруг берет и помирает. Что это, судьба? Здоровый парень, мастер спорта, любитель жизни умирает ни с того ни с сего. А я почему выжил? Я в 1994-м должен был умереть на 100%. И только один человек, главный нейрохирург Коновалов давал мне 5% – шепотом. Он даже жене уже сказал, что через неделю меня не будет. А оказалось все не так, я жив уже 20 лет. И к вопросу о судьбе — меня спасла моя вторая жена.

Чем?

У меня никогда не болела голова, у меня там кость. И не бывало температуры. А тут появилась маленькая температурка и постоянная головная боль. А врач сказала: «Да брось ты, похмелись, и все». А я не пил. В общем, этот доктор не увидела ничего, как и многие другие опытные врачи. Я тогда позвонил Ольге, при этом никаких теплых отношений между нами уже не было. Она спросила: «Ты что, питекантроп?» И вызвала неотложку. Оказался чудовищный отек головного мозга, мне поставили рак и на всякий случай сделали биопсию. Выяснилось, что это абсцесс, нарыв, и мне просто промыли мозги в прямом смысле слова. Ольга меня спасла, это было 20 лет назад. Замечательную формулу она произнесла, когда уже расстались, а просто любили потрепаться как два человека, которым друг с другом легко и понятливо. Она сказала, что любовь — это когда увидишь человека и обрадуешься. Это просто и так много, когда у тебя абсолютно непосредственная радость. 

И еще я знаю, что на человеке, даже самом слабом, держится все. Вынешь его, и осыпается сразу очень много. Это я понял, когда умерла моя последняя жена Наталья. Ее вынули, и обрушение было чудовищным. Было удивительно — она меня переоценивала, а я ее недооценивал. Я видел ее дар, талант и все время сердился, что она так отдавалась своему состоянию замужества, материнства и забросила литературоведение. Она ушла, а я сердился — она предала меня, бросила сына. Но с ее уходом плохо стало даже тем, кто ее осуждал. Я видел, сколько людей пришло на отпевание, притом что она ведь не поп-дива, и это все были ее ученики, аспиранты. А недавно ездил в Петербург на ее 60-летие, там издали ее книгу, интересную и живую. А куда она себя отдала? Людям раздала. Мое эгоцентрическое мужское начало, не знаю, как останется. И останется ли? А она жива.

Автор
Вера Харитонова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе