Пространство значения: Поворот к пространству, культурный поворот и культурная география

1. Введение

Пространство – понятие трудное. В немецкоязычном контексте связь между мышлением о пространстве и национал-социалистической политикой экспансии после 1945 года привела, как известно, к дискредитации и тенденциозной детематизации понятия пространства. Историк Карл Шлёгель, к примеру, пишет: "Пространство и все, что было с ним связано, после 1945 года оказалось исключенным из употребления, табу, стало фактически считаться признаком неблагонадежности. 

 Желавший сказать слово, преподносил себя как какой-то пришелец из вчерашнего дня, как вечно опаздывающий. […] Слово "пространство" влекло за собой целую цепочку ассоциаций и образов: "нехватка пространства", "народ без пространства", "восточное пространство", "преодоление пространства", "пограничное пространство", "пространство поселений", "жизненное пространство". Все это попахивало ревизионизмом, и были веские основания обращать на то внимание. Национал-социализм обладал целым имманентным ему или, по крайней мере, сконтаминированным с его дискурсом, лексиконом".

1). Но уже примерно два десятилетия в Германии в науках об обществе и культуре наблюдается рост интереса к проблемам и перспективам, связанным с пространством. Возрождение проблематики пространства, по мнению многих комментаторов, не во всем связано с социально-политическими изменениями конца 80-х. Действительно, окончание конфликта между Востоком и Западом и связанное с этим установление новых границ и восстановление старых, могли бы привести к тому, что понятие пространства вновь стало основополагающим для фундаментального образования в области наук об обществе и культуре. После того, как идея о связи между мышлением о пространстве и национал-социализмом отошла на второй план, такие слова как "эффективность пространства " и "преодоление пространства", "переход границы" или "топография" были снова подхвачены также и в тех дисциплинах, которые отличались раньше определенным забвением пространства. Провозглашенный повсеместно "поворот к пространству" охватил историю так же, как языкознание, исследования медиа, социологию и литературоведение.

С точки зрения географии открытие заново или переоткрытие пространства представляет собой противоречивое явление. Хотя география, в частности культурная география, будет продолжать основываться на своих традиционных способах мышления, результаты поворота к пространству иногда уже принимаются в расчет. Однако этот предмет в соответствующих дискуссиях занимает довольно скромное место. Так, Дорис Бахманн-Meдик пишет в своей статье о современных тенденциях в теории культуры: "В первую очередь, культурная география как наука о пространстве приобретает статус ведущей дисциплины, без достаточного, однако, признания на настоящий момент этого факта другими гуманитарными науками и без использования ее для уточнения понятий или научной кооперации" (2).

Учитывая вышесказанное, цель настоящей статьи состоит в том, чтобы в рамках междисциплинарного исследования сформулировать некоторые соображения по поводу пространства значения с точки зрения культурной географии. При этом начнем с уже упомянутого противоречия, которое с точки зрения географии связывается с пространственным поворотом. С одной стороны, существует дисциплина, которая провозглашает пространство своим исконным базовым понятием, и как раз это базовое понятие – на самом деле, неожиданно – снова находится в центре теоретических дискуссий в области наук об обществе и культуре. Во вступлении к вышедшему недавно сборнику статей по культурной географии отмечается, что поворот к пространству перемещает культурную географию из области до сегодняшнего дня скорее маргинальной в центр научных дискуссий по изучению культуры (3).

Но, с другой стороны, нынешнее положение дел с пространством также на сегодняшний день создает в культурной географии определенное неприятное чувство, в гораздо меньшей степени порожденное дисциплинарно-политическим, нежели теоретико-познавательным фактором. Были попытки объяснить это чувство, прибегая к анализу развития культурной и социальной географии за последние двадцать лет. При этом признается, что произошла смена парадигм, которая привела к "культурализации" понятия пространства. Эта формула в первую очередь обозначает общую валоризацию универсума смыслов и значений, которая обычно ассоциируется с культурным поворотом и в географии отражается также на понимании пространства. В связи с этим на протяжении двух последних десятилетий развивалась так называемая новая культурная география. Эта дисциплина обретает предмет своего исследования уже не в традиционных географических пространствах, не в материальных, физических составляющих поверхности Земли, но занимается знаково-символическим измерением географической действительности.

Науки об обществе и культуре, наоборот, согласно основному тезису данного тренда, развиваются в противоположном направлении. Здесь поворот к пространству выразился в опространствлении культуры, интересе к пространству вообще и "реальным" географическим пространствам, снова ставшим важными в том числе и с теоретико-технической точки зрения. Хотя обновленный интерес к пространству не обязателен при прощании с репрезентацией, интерпретацией и символизацией как традиционными путями исследования наук об обществе и, в первую очередь, о культуре. Что при этом оказывается в фокусе внимания, так это вопрос о связи между физической, материальной реальностью географических пространств с одной стороны, и социокультурной действительностью и ее пространственной структурой с другой. Не является ли это эпистемологической ошибкой: "непространственное [...] как фиксатор пространственно-материального", как то, без чего физическая, материальная протяженность не была бы пространством в полной мере? (4). Во всяком случае, с культурно-географической точки зрения, опространствление культуры исключает опасность превращения продуктов социальной и культурной действительности в естественные "географические факты", такого их овеществления и, в конечном счете, натурализации.

2. Культурализация пространства, или: география и культурный поворот

Немецкоязычная география озабочена выработкой правильного отношения к пространственному повороту. С одной стороны, она наблюдает "возвращение к пространству" в смежных дисциплинах с огромным вниманием и интересом. Так, отмечается, что с начала 1990-х годов, "реалии пространства вызывают все больший интерес исследователей, они изучаются не только в географии, и подобные занятия находят признание" (5). Хотя с самого начала возникли большие опасения, что по-настоящему увлекательные обсуждения пространственного измерения общества могут впоследствии перекочевать в смежные дисциплины (6). Однако место страха перед сотрудничеством и боязни маргинализации все больше занимает новое сознание и соответствующая ему радость от неожиданной надежды возвыситься до положения ведущей науки о вопросах пространства. С другой стороны, география, в общем-то, в междисциплинарных дискуссиях по поводу пространства участвует лишь постольку поскольку. В литературе, фактически, можно найти очень немного идей географов, касающихся пространственной проблематики, поскольку настоящие специалисты по пространству предпочитают держать свое "тайное знание" при себе (7). Быть может, эта скрытность не во всем объясняется тем, что поворот к пространству имеет немного смысла с географической точки зрения. Все же исследования пространственного измерения общественных отношений обнаружили проблематику данного поворота задолго до других дисциплин. "Пространство" же является основополагающим понятием для географов, начиная с базовой парадигмы традиционной географии, определившейся в 1970-х годах.

Эта базовая парадигма описывала "людей на конкретной территории в гармонии и противоречии, равновесии и неравновесии с данным им конкретным экологическим, ландшафтно-региональным окружением" (8). При этом исследовательский интерес географов был направлен на зависимости, связывающие участки земной поверхности с одной стороны, и живущих на них людей с другой. В качестве ключевого понятия так называемой старой парадигмы в географии выступало понятие "ландшафт", понимаемого в качестве "обособленной части земной поверхности" (9), где биотические и абиотические составляющие рассматривались как антропогенные. Ключевое понятие "ландшафт", способное интегрировать исследования физических и культурных географов, определило интерес географии к взаимосвязи между естественными условиями и созданным людьми культурным ландшафтом (10). В 1970-е годы внимание к территориям и ландшафтам сменил так называемый пространственный подход. Пространственный подход (raumwissenschaftlichen Ansatz) привел географию от конкретики к абстракции, от занимающих определенное положение на пространстве земной поверхности объектов к чему-то не имеющему привязки, от непосредственно наблюдаемых качеств к общим закономерностям (пространственным связям) (11). Цель географии как науки о пространстве состояла, таким образом, в том, чтобы при помощи количественных методов прояснить противоречия и непонимания. И многим географам этот подход стал импонировать по сравнению с ненаучными интуициями ландшафтной географии. В то же время основная проблема социально- и культурноориентированной географии осталась неразрешенной и в рамках пространственного подхода. Эта проблема состоит в том, что мир общества и культуры удивительным образом непространственен, поскольку, как пишет Бенно Верлен "лишь материальные данности существуют локализовано в пространстве, но не (нематериальные) субъективные содержания сознания, социальные нормы и культурные феномены" (12). Эта проблема могла быть решена удовлетворительно только в контексте культурного поворота. Культурный поворот принес с собой новую смену парадигмы в географии, поскольку с ним связан интерес к смысловым системам и мирам значений, повлиявший на понимание пространства. Таким образом, культурный поворот по преимуществу рассматривается как аргумент при объяснении отхода от объектного и субъектного понимания пространства. Благодаря этому произошедшие в начале 1980-х годов мировоззренческие изменения вошли в англо-американский дискурс. В ходе культурного поворота там утвердилась так называемая новая культурная география, которая привела к всеохватывающей новой ориентации англоязычной гуманитарной географии (13). В немецкоязычной среде, напротив, в качестве особой заслуги Бенно Верлена отмечается то, что он переориентировал гуманитарную географию с пространственной на социальную проблематику (14). Для Верлена предметом исследования гуманитарной географии являются не пространственные данности, а человеческая деятельность. Его "социальная география повседневности" исходит из того, чтобы анализировать "опространствливающие" повседневные практики действующих субъектов (15). Таким образом, создание географии повседневности требует научного подхода. Пространство здесь является когнитивным конструктом, который производится и сохраняется повседневностью с учетом существования физического мира.

Таким образом, теория повседневности Верлена в центральных пунктах скорее расходится с подходами, относящимися к теории языка и значения в новой культурной географии. Но что объединяет обсуждаемые в настоящее время позиции, так это их стремление распрощаться с предметом исследования классической географии после переосмысления соотношения между физическим, материальным пространством с одной стороны, и обществом с другой. В качестве ключевого понятия в новой культурной географии на первый план выдвигаются скорее символические значения измерений географической реальности — и, тем самым, вопрос о том, как пространство в рамках конституирующих смыслы практик означивания производится и воспроизводится в качестве наделенного значением.

3. Опространствление культуры или: науки об обществе и культуре и поворот к пространству

Вопреки распространенному пониманию географии, культурная география уже не ставит вопрос о том, какими свойствами обладает то или иное пространство, и в какой мере оно способно влиять на социальную действительность или определять ее. Скорее исследуется, как пространства конструируются в качестве символических опространствливаний в ходе языковой коммуникации или повседневной практики. Таким образом, можно сказать, что культурный поворот внутри географии привел к культурализации пространства, в контексте которой старый географический "реалистичный" взгляд на физическое пространство земной поверхности теряет свое значение. В науках об обществе и культуре, напротив, имеется возможность наблюдать прямо противоположную ситуацию. Здесь пространственный поворот привел к опространствлению смыслов культуры, так что "грубая", конкретная сторона общественной действительности, и не в последнюю очередь ее физические, материальные основы вновь рассматриваются более пристально. Если верить уже процитированному выше историку Карлу Шлёгелю, пространственный поворот сделал очевидным, что "не все является знаками, символами, симулякрами, текстом, но также есть грубый материал, материя, сырье" (17). В этом смысле теракт 11 сентября напоминает нам о наличии таких мест, "городов, которые могут встать на пути, башен, которые можно обрушить, лестниц, разрушение которых может привести к гибели" (18). Этот опыт заставляет нас вновь посмотреть на мир через призму пространства, что способствует "также и овеществлению и визуализации" (19), но заодно делает более утонченным наш способ восприятия.

В литературоведении также идет речь об условиях приятия конкретных, реальных пространств и мест. Согласно мнению Дорис Бахманн-Медик, пространственный поворот здесь привел к "отказу от переоценки психологических пространств в пользу пространств реальных как темы, но также в качестве смыслового поля литературных текстов" (20). Хорст Вендель пишет во введении к разделу "Пространства литературы" в книге "Топография литературы": "Литературные практики, живущие под лозунгом "расширения коммуникации", имеют адресат, им нужны пространства, в которых они возникали бы, распространялись, пребывали и воспринимались, взаимодействовали и отражали свои внутренние подсистемы. Литература постоянно находится в пространстве культурных практик. (…) Поэтому напряжение между культурными практиками, материальными и воображаемыми пространствами отражается посредством литературы (…)".

Язык раскрывает собственные пространства образов, которые могут проникнуть в воображение и заполнить его, преломление языковых пространств через письмо и чтение не порывает их связи с опытным, эмпирическим миром. Вопрос о "литературе в пространстве" нельзя по существу отделить от воображаемых пространств в литературе, и это именно то, что указывает на многообразие концепций пространства и их роли в истории (21). Не в последнюю очередь социология также обратилась к теме пространства (22) спустя десятки лет ее забвения (23). В небольшой статье об экологии социальных систем Рудольф Штихве выдвигает требование ограничить тематику пространства лишь сферой прямого значения этого слова (24), более конкретно поставив проблему материальных условий и окружающей среды. Это необходимо в силу того, что преобразование всех экологических систем под влиянием потребностей общества не означает исключения зависимости общества от физико-географических и биогеографических условий (25). Джаред Даймонд кратко и убедительно отразил зависимость социокультурной эволюции, протекавшей на различных континентах, от того, насколько последние ориентированы вдоль осей юг-север и запад-восток. Континенты, подобные американскому, для которых ось юг-север является определяющей, отличаются тем, что взаимопроникновение различий должно осуществляться через преодоление границ, обозначенных флорой и климатом. Это, очевидно, замедлило процессы взаимного обучения окультуриванию растений и одомашниванию животных на тысячелетия, но также обособило большие популяции населения, способствуя уменьшению скорости культурного, языкового обмена, а также обмена техническими изобретениями (26). Однако те, кто, подобно Штихве, указывает на долговременную причинную зависимость образования социальных систем от условий определенной среды (27), пока остаются в меньшинстве в сообществе исследователей, занимающихся проблемами общества и культуры. Лишь немногие авторы отстаивают точку зрения, согласно которой значение пространственной данности может быть выведено из самого пространства, из физических, материальных факторов. Вместо этого чаще идет речь лишь о соответствии между физической, материальной реальностью и социокультурной действительностью. За всем этим стоит мысль о том, что хотя пространственные условия и не определяют окончательно общественные связи, но влияют на них, причем некоторые из возможных вариантов влияния принимаются, а другие - исключаются. В связи с этим Маркус Шрёер замечает: "Коммуникативная структура социального пространства не обязательно, но все-таки может производить совершенно определенный физический, пространственный субстрат, и это материальное пространство обладает вполне конкретным влиянием. (…) Эту материальную сторону пространства не следует игнорировать в социологическом анализе, если мы признаем пространство не только лишь социальным конструктом. Речь идет не только о том, чтобы видеть, как пространство выстраивается обществом, но также учитывать, как пространство строит само себя. Не стоит впадать в детерминизм, однако пространственное окружение влияет на наши отношения. Совокупность возможных видов отношений просеивается через пространственное сито" (…) (28).

При опространствлении культуры в науках об обществе и культуре немецкоязычных стран желание тотального объяснения культурной и социальной реальности через пространственно-материальные феномены не является доминирующим. Однако в рамках пространственного поворота усиливается интерес к вопросу о связи, существующей между географическими (физическими, материальными, реальными, вещественными) данностями, с одной стороны, и социокультурными (воображаемыми, духовными, символическими) феноменами с другой стороны. Эта взаимосвязь должна обсуждаться лишь в рамках специфического подхода новой культурной географии.

4. О связи географии и общества

В новой культурной географии рассматриваются дискуссионные вопросы, в которых отношения между географией и обществом, между физическими, материальными пространствами и их социокультурным содержанием ставится с некоторыми оговорками. Обосновывая эти оговорки, часто ссылаются на историю географической науки. Особое внимание уделяется историческому измерению понятия пространства, так же, как и специфической корреляции, возникшей между географической наукой и национал-социалистическим мировоззрением (29). Как высшее проявление этих связей рассматривается геополитика, чьи постдарвинистские установки и прежде всего установки, касающиеся определяющей роли географических и природных факторов, вполне закономерным образом привели к объяснению политических решений через географические факты, или, как писал Карл Хаусхофер, через "неизменные условия рельефа" (30).

Напротив, история немецкоязычной географии, если не с 1945, то, по крайней мере, с 1970-х годов, рассматривается как попытка освобождения от перспективы, согласно которой "наше поведение определяет пространство, оно накладывает на него отпечаток" (31). Самое позднее с момента утверждения ландшафтной географии, гуманитарная география стремится избегать натуралистического обоснования социальных феноменов и признает мир общества в качестве самобытной реальности (32). Также новая культурная география остерегается одушевления тех "образов пространства" старой географии, в которых, как пишет Бенно Верлен (33) ",природа‘‚ культура‘ и ‚общество‘ едины". Именно в этом на сегодняшний день состоят гносеологические причины, побудившие представителей новой культурной географии к тому, чтобы окончательно не принимать физическое, материальное пространство за детерминанту социокультурных феноменов. Это, конечно, не означает, что современная культурная география подвергает сомнению вещественность физических, материальных объектов и их познаваемость при помощи органов чувств. Никто также не спорит, что определенная организация пространства может подходить для одного вида деятельности лучше, нежели для другого. Напротив, сомнению подвергается правомерность укрытия от познаваемого при помощи органов чувств качества физического, материального объекта за его социокультурным значением. Также сомнительно выводить из определенным образом сконструированного пространства определенный тип деятельности, как будто осуществленная деятельность возникает из этого пространства сама без соответствующих правил, социальных соглашений и культурных традиций. Таким образом, можно сказать, что отсылка к пространственному объяснению общественных феноменов не показывает, какие именно характеристики пространства породили эти феномены. Это демонстрирует также опыт популярной (не в последнюю очередь в географии) практики путешествий с научными целями, когда чужие места обитания познаются непосредственно. Соответствующие экскурсии проводятся в маленьких бранденбургских городках, во Франции, на Кубе или в Бразилии. Участие в экскурсии и пребывание на месте вдохновляют, приобретаемый там опыт дарует некую мудрость, однако он наслаивается на предшествующий, приобретенный дома опыт. Но, прежде всего, следует учитывать, что простое описание некоторых местностей обнаружит лишь очень немного однозначного и не нуждающегося в объяснении с привлечением дополнительных источников (например, бесед с экспертами по данной местности).

На этом фоне задача молодой немецкоязычной географии состоит в том, чтобы разъяснить, что значение мест не состоит в необходимой связи с их вещественностью, материальностью, и также не может раскрываться поэтому в исследовании самих мест. В частности, Бенно Верлен не устает подчеркивать, что значения, имеющиеся у материальных фактов, приписаны им, а не имманентны этим фактам. Место с точки зрения общества может быть всем и ничем. Понятно, что оно имеет конкретное, а не произвольное значение, но как раз это-то не определено его материальностью. Значение места - это продукт определенных соглашений и традиций, семантического приписывания и позиционирования в обществе.

Такое позиционирование или приписывание смысла и значения (физическому, материальному) пространству играют важную роль в повседневной коммуникации: "Представления о "здесь" и "там", "наверху" и "внизу", "близко" и "далеко" или "у нас" и "в другом месте" очевидно необходимы, когда хотят понять, как устроен окружающий мир (34). Науки об обществе и науки о культуре также не могут отказаться от употребления пространственных понятий. Упрощающая функция семантик пространства может, тем не менее, склонять научное мышление к эпистемологической ошибке. Эта ошибка состоит в том, чтобы обращаться с символическими значениями окружающего пространственного материального мира таким образом, словно они составные части или качества материального мира, словно они независимы от тех социальных и культурных процессов, лишь с помощью которых значение может производиться и воспроизводиться. С этой ошибкой связана форма овеществления, которая состоит в смешении наблюдения с предметом, понятия с вещью и семантических структур с реальностью (35).Подобные овеществления могут характеризоваться как необоснованная натурализация, поскольку они вводят детерминизм значения и игнорируют многобразие социокультурного мира (и вариативность способов наблюдения за ним) (36).

5. Итог

Уже примерно 20 лет, как в стенах университетов, так и вне их, говорят о "возвращении пространства". Вместе с тем поворот к пространству привел обществознание и культурологию к опространствлению культуры, в рамках которого физическое, материальное, также и географическое пространство оказалось нагруженным определенными дискурсивыми значениями. Эта ситуация также интересна с культурно-географической точки зрения своей амбивалентностью. С одной стороны, культурная география за счет нового интереса к реальным пространствам может занять, по меньшей мере де-юре, центральное место в кругах, где зарождаются культурологические теории. Однако это происходит, когда культурная география ставит под сомнение предполагаемую естественность географического размещения.

Иными словами, культурная география стала рассматривать географическое пространство как фактор, определяющий общественные отношения как раз тогда, когда им заинтересовались родственные дисциплины. Культурный поворот привел, как было замечено, к формированию нового теоретического подхода, в ходе которого старое географическое пространство перестало рассматриваться лишь как вместилище материальных объектов. Вследствие культурализации пространства культурная география больше не фокусирует внимание на вырванном из контекста конкретном "реальном" географическом пространстве. Речь здесь идет скорее о произведенных обществом, воспринятых и присвоенных им же пространствах значения. Действительно, культурный поворот сформировал в культурной географии точку зрения, согласно которой не существует географических пространств, которые были бы вне приписывания смысла и вне наблюдения. На этом фоне новая культурная география также проявляет осторожность, когда обсуждается связь между географией и обществом, между пространственными, физическими, материальными объектами, с одной стороны, и социокультурными, символическими феноменами, с другой. Постулирование связи с культурно-географической точки зрения может указывать на скрытый натурализм, возможность преодоления которого открылась лишь недавно в рамках самой культурной географии.

Во избежание этого натурализма следует ставить под сомнение существование чисто физических географических пространств. Вместо такого подхода надо создать новый, учитывающий, что традиционное географическое пространство в его физической, материальной данности, полагавшееся однозначным и недвусмысленным, всегда наделено значениями. В этом смысле, к примеру, Сахара, Бургенланд или Нижняя Саксония являются означенными пространствами, символическое содержание которых определено не их материальностью, а приписыванием культурного значения. Попытка схватить это содержание приводит к установлению того простого факта, что нет ничего лишенного значения, в том числе, конечно же, и географических пространств.

Примечания:

1) Karl Schlogel: Im Raumelesenwirdie Zeit. Uber Zivilisationsgeschichte und Geopolitik, Munchen: Hanser 2003, S. 52.

2) Doris Bachmann-Medick: "Spatial turn", in: Dies., Cultural Turns. Neuorientierung in den Kulturwissenschaften, Reinbek b.H.: Rowohlt 2006, S. 285.

3) Hans Gebhardt, Paul Reuber, Gunter Wolkersdorfer: Kulturgeographie. Aktuelle Ansatze und Entwicklungen, Heidelberg-Berlin: Spektrum Akad. Verl. 2003, S. 16.

4) Gerhard Hard: "Raumfragen", in: Peter Meusburger (Hg.), Handlungszentrierte Sozialgeographie. Benno Werlens Entwurf in kritischer Diskussion, Stuttgart: Steiner 1999, S. 156.

5) Jurgen Pohl: "Kann es eine Geographie ohne Raum geben? Zum Verhaltnis von Theoriediskussion und Disziplinpolitik", in: Erdkunde 47 (1993), S. 255–266, и S. 260.

6) Vgl. ebenda sowie Fred Scholz: "Das Ende der Geographie… nicht nur Polemik", in: Rundbrief Geographie 151 (1998), S. 11–15.

7) Jorg Doring, Tristan Thielmann: "Einleitung: Was lesen wir im Raume? Der Spatial Turn und das geheime Wissen der Geographen", в: Dies. (Hg.), Spatial turn, Bielefeld: transcript 2008, S. 7–45.

8) Ulrich Eisel: Die Entwicklung der Anthropogeographie von einer "Raumwissenschaft" zu einer Gesellschaftswissenschaft, Kassel: Gesamthochschulbibliothek 1980 zit. n. Gerhard Hard: "Alltagswissenschaftliche Ansatze in der Geographie", in: Zeitschrift fur Wirtschaftsgeographie 29 (1985), S. 194.

9) Hans Bobek, Josef Schmithusen: "Die Landschaft im logischen System der Geographie", in: Erdkunde 3 (1949), S. 115.

10) Benno Werlen: Sozialgeographie. Eine Einfuhrung, Bern: Haupt 2000, S. 102.

11) Roland Lippuner: Raum, Systeme, Praktiken. Zum Verhaltnis von Alltag, Wissenschaft und Geographie, Stuttgart: Steiner 2005, S 20.

12) Benno Werlen: Sozialgeographie alltaglicher Regionalisierungen 1. Zur Ontologie von Gesellschaft und Raum, Stuttgart: Steiner 1995, S. 3.

13) См. также: Edward Soja: Thirdspace. Journeys to Los Angeles and Other Real-and-imagined Places, Oxford: Blackwell 1996; Gillian Rose: Feminism and Geography. The Limits of Geographical Knowledge, Cambridge: Polity Press 1993; Derek Gregory: Geographical Imaginations, Cambridge MA: Blackwell 1994; Doreen Massey: Space, Place and Gender, Cambridge: Polity Press 1994; David Harvey: The Condition of Postmodernity. An Enquiry into the Origins of Cultural Change, Cambridge MA: Blackwell 1989.

14) См.: B. Werlen: Sozialgeographie alltaglicher Regionalisierungen 1.

15) Он же: Sozialgeographie alltaglicher Regionalisierungen 2. Globalisierung, Region und Regionalisierung, Stuttgart: Steiner 1997, S. 253.

16) См.: Julia Lossau: Die Politik der Verortung. Eine postkoloniale Reise zu einer ANDEREN Geographie der Welt, Bielefeld: transcript 2002; H. Gebhardt, P. Reuber, G. Wolkersdorfer: Kulturgeographie; Michael Flitner, Julia Lossau: Themenorte, Munster: LIT 2005; Christian Berndt, Robert Putz (Hg.): Kulturelle Geographien. Zur Beschaftigung mit Raum und Ort nach dem Cultural Turn, Bielefeld: transcript 2007.

17) Karl Schlogel: "Kartenlesen, Augenarbeit", in: Heinz-Dieter Kittsteiner (Hg.), Was sind Kulturwissenschaften? 13 Antworten, Munchen: Fink 2004, S. 261–283.

18) Там же.

19) Там же, S. 263.

20) D. Bachmann-Medick: Spatial turn, S. 310.

21) Horst Wenzel: "Sektionseinleitung. Raume der Literatur", in: Hartmut Bohme (Hg.), Topographien der Literatur. Deutsche Literatur im transnationalen Kontext. DFG-Symposium 2004, Stuttgart, Weimar: Metzler 2005, S. 215.

22) B. Werlen, Sozialgeographie, S. 13.

23) Prominent durch Martina Low: Raumsoziologie, Frankfurt a.M.: Suhrkamp 2001.

24) Rudolf Stichweh: "Raum, Region und Stadt in der Systemtheorie", in: Ders., Die Weltgesellschaft, Frankfurt a.M.: Suhrkamp 2000, S. 192.

25) Там же, S. 191.

26) Там же, S. 192–193.

27) Там же, S. 191–192.

28) Markus Schroer: Raume, Orte, Grenzen, Frankfurt a.M.: Suhrkamp 2006, S. 177–178.

29) См.: Michael Fahlbusch, Mechthild Rossler, Dominik Siegrist: Geographie und Nationalsozialismus: 3 Fallbeispiele zur Institution Geographie im Deutschen Reich und der Schweiz, eingeleitet durch Hans-Dietrich Schultz, mit einem Anhang von Peter Jungst und Oskar Meder, Kassel: Gesamthochschule 1989; Klaus Kost: Die Einflusse der Geopolitik auf Forschung und Theorie der Politischen Geographie von ihren Anfangen bis 1945, Bonn: Dummlers 1988; Mechthild Rossler: Wissenschaft und Lebensraum. Geographische Ostforschung im Nationalsozialismus. Ein Beitrag zur Disziplingeschichte der Geographie, Berlin, Hamburg: Reimer 1990.

30) Karl Haushofer: "Politische Geographie und Geopolitik", in: Freie Wege vergleichender Erdkunde. Erich von Drygalski zum 60. Geburtstag gewidmet von seinen Schulern, Munchen, Leipzig 1925, S. 87–103; см.: Gerhard Sandner: "Deterministische Wurzeln und funktionaler Einsatz des ‚Geo‘ in Geopolitik", in: Welt Trends 4 (1994), S. 10.

31) M. Schroer: Raume, S. 176.

32) См.: Dietrich Bartels: "Einleitung", in: Ders., Wirtschafts- und Sozialgeographie, Koln, Berlin: Kiepenheuer & Witsch 1970, S. 13–45; Gerhard Hard: "Zu Begriff und Geschichte der ‚Natur‘ in der Geographie des 19. und 20. Jahrhunderts", in: Gotz Grossklaus, Ernst Oldemeyer (Hg.), Natur als Gegenwelt. Beitrage zur Kulturgeschichte der Natur, Karlsruhe: von Loeper 1983, S. 141–167; Helmut Kluter: Raum als Element sozialer Kommunikation, Gie?en: Geograph. Inst. d. Justus-Liebig-Univ. 1986; Benno Werlen: Gesellschaft, Handlung und Raum. Grundlagen einer handlungstheoretischen Sozialgeographie, Stuttgart: Steiner Verl. 1985.

33) B. Werlen: Sozialgeographie alltaglicher Regionalisierungen 2, S. 44.

34) Antje Schlottmann: "2-Raum-Deutschland – alltagliche Grenzziehung im vereinten Deutschland. Oder: Warum der Kanzler in den Ostern fuhr", in: Berichte zur deutschen Landeskunde, 79, 2–3 (2005), S. 179–192.

35) Wolfgang Zierhofer: "State, Power and Space", in: Social Geography 1 (2005), S. 31.

36) См.: Roland Lippuner, Julia Lossau: "In der Raumfalle. Eine Kritik des spatial turn in den Sozialwissenschaften", in: Georg Mein, Markus Rieger-Ladich (Hg.), Soziale Raume und kulturelle Praktiken. Uber den strategischen Gebrauch von Medien, Bielefeld: transcript 2004, S. 47–63.

Юлия ЛОССАУ – младший профессор культурной географии на географическом факультете Университета Гумбольдта в Берлине. Она специализируется по теории и методам социальной и культурной географии, процессам символического производства пространства. Автор книг: "Die Politik der Verortung. Eine postkoloniale Reise zu einer "ANDEREN" Geographie der Welt" (2002) и "Themenorte" (2005) (в соавторстве с Михаэлем Флитнером (Michael Flitner)).

Источник: http://www.a42.org/269.0.html

Перевод с немецкого Екатерины Звоновой

Впервые на руском языке опубликовано в журнале "Герменейя" №1 (4) 2012.

Liberty.ru

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе