Тетрадка с родословной 

Вы были близки со своими родителями? 
Отец, главный инженер завода в Хмельницком, довольно рано заболел — инсульт. Для меня это было тяжелейшим потрясением. Здоровый, молодой, крепкий — и вдруг беспомощный, лежачий. У меня не было возможности много общаться с ним, да и с мамой тоже. В любое время дня и ночи ей могли позвонить, и она бежала — дети везде болеют. Многое я говорила подругам, а не маме. Это настолько проникло в наши отношения, что когда за несколько лет до смерти матери мне захотелось откровенно с ней поговорить, этому что-то мешало. Многого о ней я так и не знаю. Правда, я попросила ее написать нечто вроде воспоминаний — о войне, о папе. У меня хранится эта тетрадочка. Мама и отец из одной местности, но о предках они мало говорили. Как и о том, что моего дедушку, маминого папу, расстреляли в конце 30-х. Ему был сорок один год. В перестроечное время мне нашли резолюцию: на простой бумажке синим карандашом было написано «расстрелять». Когда я это прочитала — похолодела. 

А внешне вы на кого похожи? 
На маму. Хотя мне всегда казалось, что я очень некрасивая, я страшно переживала из-за внешности. А сейчас смотрю на свои фотографии тех лет — милое лицо. Поэтому мне очень нравилась сказка о гадком утенке, который превратился в прекрасного лебедя. Мне кажется, у меня в роду были какие-то особые люди, чьи характеры я унаследовала. Мама за столом с удовольствием пела, у нее был очень красивый голос, читала стихи, а я всегда стеснялась. 

Если бы вы начинали сначала, что бы изменили в своем детстве? 
Научилась бы дисциплине, которой у меня не было. Не понимаю, как я окончила школу с серебряной медалью. 

Четверка по какому предмету была? 
Как раз по которому не должна была быть — по русскому языку. В остальном бы ничего не меняла. Жизнь преподает нужные нам уроки. Например, в Москве я получила урок бездомности, который меня закалил. Был год работы на стройке и жизни в неотапливаемой комнатке, где я ложилась спать в зимнем пальто. При поступлении в Щукинское училище завязались знакомства, мне подсказали, что в общежитии на Трифоновской есть пустая комната. За то, чтобы там спать, я убирала коридор. Уходила рано и возвращалась поздно, когда все уже спали, никому не мешала. Но один сосед все равно писал на меня доносы и добился своего: как-то я прихожу, а комнатка опечатана. Слава богу, благодаря знакомым не оказалась на улице. 

Неужели вы хотели бы все это повторить? 
Никто из нас не знает, что есть наша настоящая судьба. Если раньше что-то казалось тебе неудачей, то часто потом видишь, что это как раз была удача. Может, моя судьба в чем-то другом, но внутренний голос — что я буду на сцене, буду актрисой — я услышала еще в школе. Предпосылок для этого не было, в самодеятельности я практически не участвовала. Наверное, это и есть подсказка судьбы. Думаю, из разряда «неудач» — то, что я не попала в Щукинское училище. На последнем туре в комиссии спорили по поводу несоответствия моих внешних и внутренних данных. А если бы поступила — могла бы повторить участь одной знакомой абитуриентки. Ее курс попал в Театр на Таганке — небольшая часть актеров играла, остальная была «народом». Я смотрела программки спектаклей: здесь ее нет, тут — тоже… 

Благодарность голосу 

С чего вы начинали как певица? 
Мне повезло: радиостанция «Юность» записала несколько песен в моем исполнении. Передо мной моментально открылась студенческая аудитория. Правда, все быстро и закрылось, от тех записей остались «Гренада» и «Орленок», поэтому многие считают меня комсомольской певицей. А потом судьба свела с Павлом Леонидовым, известным администратором советского времени, который нюхом чуял перспективных гастролеров. Он работал с Шульженко, Кобзоном, Высоцким... Ко мне очень хорошо относился. Хотя это не всегда помогало. Мою сольную программу дважды принимали на худсовете: один раз на ура, а второй раз созвали всех начальников, и они камня на камне не оставили. Леонидов из больницы приехал меня поддержать, а ему слова не дали. Но и без того концертов, поездок по стране было много: я шесть раз пела в зале Свердловской филармонии, и все время зал был битком, в Киеве — то же самое. В самое застойное время у меня появились самые крепкие зрители, притом что на меня писали доносы, были постоянные разговоры с секретарями обкомов. 

Певец растет на хорошем материале. Вы долго искали свой материал? 
Мой путь определили песни Булата Окуджавы и Новеллы Матвеевой. Потом появилась композитор Лариса Критская с большим циклом, в основном на стихи Юрия Левитанского. Позже Владимир Дашкевич… В двадцать пять лет я услышала Жака Бреля и поняла: мое. Так нужно жить на сцене, в такую форму нужно облекать песню, себя. При этом были серьезные сложности с цензурой: певцов запрещали, как только они выходили за привычные рамки эстрадной песни. А сам репертуар шел как из рога изобилия, поэтому мне было легко понять, что мое, а что нет. Часто и тогда, и сейчас авторы приносят мне свои произведения: «Это именно для вас». Я читаю и думаю: «Как же они меня плохо знают, если подумали, что это мое». 

Не боитесь выступать перед публикой, которая слушала вас двадцать или десять лет назад? Люди ведь сравнивают свои ощущения той поры и нынешней. 
Есть стойкая часть аудитории, которая всю жизнь со мной. Но меня поразили слова одной зрительницы. Ее подруга не захотела прийти на мое выступление: «Понимаешь, вся моя жизнь сильно изменилась. Зачем мне идти и расстраиваться?!» Песни, с которыми я выхожу на сцену, не вписываются в мир прагматизма. Для меня романтизм — это мир воображения, то, каким должен быть идеальный мир. Весь Окуджава в этом: «Счастлив дом, где пенье скрипки наставляет нас на путь». 

Романтизм у вас с сильным трагическим оттенком. Согласны? 
Трагические вещи есть в моей программе, но их не так много. Цикл на стихи Осипа Мандельштама, «Реквием» Ахматовой, цикл Мусоргского «Песни и пляски смерти», «Дом» Высоцкого. Остальное, в общем, лирика. Окуджаву часто упрекали в пессимизме. Наверное, он таким видится на фоне тех, кто верещит или орет, как сумасшедший. 

Что для вас голос? Инструмент или отдельное существо? 
Отдельное существо. В нем все преломляется — и сердце, и душа, и все впечатления. Он все впитывает. Я раньше роптала: что же я вечно простужена? А сейчас думаю: да я должна благодарить свои связки! Я пою и во время болезни, и кричу на сцене, а они все умеют делать и выдают краски, которые я даже не предполагала в себе. Единственное: певцам с «большими» филармоническими голосами труднее показать нюансы, чем певцу с микрофоном, когда от полного форте можно перейти к абсолютному пианиссимо. 

Время баобабов 

Какие вещи в вашем доме вам особенно дороги? 
Три основных предмета быта Фаины Георгиевны Раневской (правда, один увезен в Коломну, где у меня домик): журнальный стол, тахта — очень неудобная, непонятно, как она на ней помещалась, — и тумба для белья. 

Есть книги, которые вы перечитываете? 
Очень люблю Лорку, это поэт поэтов, у него ни строчки без образа. «Маленький принц» Сент-Экзюпери. Казалось бы, детское произведение, но в нем глубочайшая философия. «Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил»? 
И это, и то, что надо увидеть росток баобаба, который может превратиться в нечто чудовищное. Сейчас время баобабов от культуры. Незаметненько так пространство телевидения поглотила эстрадная армия. Но у нас своя территория, я довольно много выезжаю на гастроли, там мы работаем в залах на 900, 1000, 1200 мест. Если хороший звук, то в больших залах мне хорошо. Но как зритель люблю маленькие — это другой вид общения. 

Что, с вашей точки зрения, самое сложное для творческой женщины? 
Роль хранительницы очага — самая прекрасная на земле. Любая нормальная женщина делает все, чтобы ее спутник чувствовал тепло и домашний уют, чтобы дети были воспитаны в любви. Но творческой женщине труднее на все найти время. Поэтому очень важно, кто ее спутник, уважает ли он ее, есть ли у них общие интересы. 

Чем старше женщина, тем она... 
Должна быть мудрее. Иначе трагедия неизбежна. Страшно смотреть в зеркало, страшно, когда окружающие видят, как ты стареешь. Тут поможет только мудрое отношение к жизни и вера. Верующий человек легко переходит из одного возраста в другой. Но по большому счету, я еще только на пути к вере. 

Елена Камбурова — народная артистка России, лауреат Государственной премии РФ. Училась на эстрадном отделении Государственного училища циркового искусства, позже окончила отделение эстрадной режиссуры ГИТИСа. В 1970 году записала первый сольный диск на фирме «Мелодия». В 80-е годы создала авторские программы «Путешествие во времени» (французские и английские баллады), «Ты видишь, я помню» (песни французских шансонье XX века), «Да осенит тишина» (русские народные песни и баллады). С 1992 года — художественный руководитель Театра музыки и поэзии. В последние годы принимает активное участие в защите животных.

Калашникова Елена 

The New Times