Апостол Павел (Фарятьев) и люди без лица

В театре «Модернъ» поставили произведения Магритта и Дали

Это произошло в спектакле «Фантазии» по мотивам известной пьесы А. Соколовой «Фантазии Фарятьева».

Фото - Михаил Гутерман

Те, кто помнит одноименный фильм с Андреем Мироновым в главной роли, вправе воскликнуть: а при чем тут Рене Магритт и Сальвадор Дали?! Действительно, в фильме показана вполне бытовая история с любовным треугольником в центре. Тридцатилетняя Александра преданна, как собачка, ловкому и влиятельному Бедхудову, который держит ее на коротком поводке, но никогда не женится. А мать Александры мечтает выдать дочь замуж. И тут появляется чудак Павел Фарятьев, который, увидев Александру на вечеринке у того же Бедхудова, с первого взгляда в нее влюбляется и сразу же предлагает руку и сердце. Несмотря на чудаковатость и «странности» Фарятьева, мать да и младшая сестра Александры Люба делают все для того, чтобы она согласилась на предложение Павла. И вот Александра уже невеста, но тут Бедхудов манит ее пальчиком…

Про что эта история в фильме? Про иррациональность и вообще странности любви, которую никакими достоинствами и поступками нельзя «заслужить»? Про обреченность искреннего чувства, потому что «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»? Про вечную в этом мире победу Бедхудовых над Фарятьевыми?

Вот, пожалуй, и все. И все это есть и в спектакле театра «Модернъ», поставленном главным режиссером театра Светланой Враговой. Но есть в нем и нечто большее. И тут уже без Магритта не обошлось. Помните его картину, где человек, стоящий к нам спиной, смотрит в зеркало и видит в нем свой затылок — то есть ровно то, что видим и мы, глядя на отвернувшегося от нас человека? Это метафора, и она неисчерпаема. Но есть в ней и такой легко вычленяемый смысл: человек в своей самости повернут к другим и к миру вообще затылком, и на таком пути — крайнего индивидуализма — он как раз и теряет индивидуальность, собственное лицо. И таких людей без лица у Магритта много — так же как в спектакле. То вместо лица яблоко, то хищная птица, то лицо заслоняет трубка. Такие люди-функции. Они являют то, что от них требуется, или то, чем хотят казаться, а потом уже и становятся.

Отношение к человеку как к функции — свойство властителей. Таков хозяин жизни Бедхудов (Роман Коваль). Но в спектакле и он без лица! Он тоже функция — в данном случае властителя. А Фарятьев (очень тонко и сдержанно сыгранный Олегом Царевым) смотрит на Александру (Ольга Хорева) глазами любви, значит, принимает ее всю, «целиком», даже и со страстью к Бедхудову. Он — гармонитель (есть такой термин в психологии). И характерно, что укоряет он себя именно за то, что в упоении погрешил против гармонии: забыл про «гармонию момента» — необходимое условие, чтобы «открылись двери», — туда, в небо, домой…

А в этом земном и приземленном мире женщина — только приз, который достается успешному. Не случайно спектакль начинается с почти пантомимы: вокруг обнаженного женского манекена ходят-пританцовывают мужчины. И Фарятьев в том числе. Но отчетливо слышен стук каблуков лишь одного безликого человека в черном. Именно он обращается с манекеном по-хозяйски. Когда марлевый занавес поднимется или чуть позже, мы поймем, что это Бедхудов.

Вообще марлевый занавес исполняет в спектакле одну из главных ролей. Когда он появляется, мы видим внутренний мир героев, их сны и фантазии. И замечательно поставленный танец несчастной любви (балетмейстер — Альберт Альбертс), который исполняется под французские стихи (!), тоже происходит за этим прозрачным занавесом. Тоже сон.

А сон — это то, что связывает нас с другим, невидимым, но существующим миром. Еще сон называют репетицией смерти. И поэтому и потому сны в этом спектакле очень важны. Когда тетя Фарятьева, воспитавшая его, рассказывает, как во сне она впервые увидела не просто звезды, а разноцветные созвездия, которые наяву никогда не могла различить — а тут и желтый Лев, и зеленая Рыба, — мы понимаем, что это была грань смерти. И только заглянув за нее, тетя Павла вспоминает свою одинокую брошенную подругу Соню из Полоцка и пишет ей письмо, и строит фантазийные планы совместной жизни. Все действующие лица спектакля одиноки, а преодолению одиночества мешает приземленная повседневность, принимаемая за всю жизнь. Но у тети-то Фарятьева есть племянник, у которого миссия — открывать людям глаза и двери в неведомое. Тетя в это верит. И спорит с матерью Александры, когда та приходит к ней знакомиться, — протестировать на нормальность родственников жениха и подействовать на Фарятьева, чтобы тот забыл свои фантазии.

Их диалог — одна из блестящих сцен спектакля. Тетю Павла играет сама Светлана Врагова (о сколько красок она не пожалела на эту роль!), а мать Александры — замечательная актриса Елена Стародуб. В их исполнении сцена знакомства-спора двух предположительно будущих родственниц — готовая миниатюра, которая может существовать даже отдельно от спектакля, но в нем абсолютно органична, ведь «Фантазии» еще и трагикомедия (так и хочется добавить: человеческая).

Но если по-актерски Врагова, может быть, самую малость и переигрывает Стародуб, то тетя Павла явно проигрывает матери Александры (в данном случае Щуренка), чьи житейские резоны не оставляют от «миссии» Павла камня на камне.

Кстати, а почему он тезка апостола? Уж не потому ли, что, в сущности, тоже хочет построить свою церковь (общность людей), основанную на вере: кроме дольнего мира существует и горний. И горний важнее для человека.

Но в дольнем мире Фарятьев терпит поражение и уходит из него под танцы людей без лица. А Бедхудов и Александра грызут одно яблоко. И уже у Александры за этим яблоком тоже лица не видно. Вот вроде бы и все, прямо по Слуцкому:

Люди смётки и люди хватки

Победили людей ума.

Положили на обе лопатки,

Наложили сверху дерьма…

Но нет. Когда в ближайшее будущее отплывает «корабль Сальвадора Дали» с «людьми хватки» без лиц, вверху над сценой высвечивается уже «голографическое» (преображенное) лицо Павла, ну не апостола, но такого очаковского, провинциального пророка (как почти все пророки, между прочим). И становится понятно, кто главный герой в этом сюжете. И значит, можно «открыть дверь» и есть другое небо.

Вот всего этого нет, да, наверное, и не могло быть в фильме по пьесе Аллы Соколовой. В спектакле же Враговой появилось — благодаря ее особому театральному языку, обязательные составляющие которого — музыка (молодой композитор Кузьма Бодров), поэзия, пантомима, хореография, декорации как инсталляция (заслуженный художник России Лариса Наголова) и даже, как видим, живопись… Такой храмовый синкретизм. Отсюда и возникают, наверное, библейские ассоциации. А разговор со зрителем поднимается на очень высокий уровень. Если не все его понимают, то хотя бы чувствуют.

Да и посмеяться к месту могут. Когда мать Александры мечтает, что ее дочка выйдет замуж за хорошего человека (и как-никак, ну хоть и не хозяина жизни, но все же дантиста) Павлика, и они всей семьей уедут в Киев («В Киев! В Киев! Там сейчас хорошо»), — весь зал этому «сейчас хорошо» дружно смеется. Потом тетя Фарятьева даже недоумевает: «На Майдан, что ли?!» — снова смех зала. Но таких шуточек не так много, чтобы заслонить те смыслы, которые Врагова попыталась извлечь из старой уже пьесы представительницы «новой волны» 80-х.

Олег Хлебников, Шеф-редактор отдела современной истории, член редколлегии

Новая газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе