Лишь смерть нас разлучит: "Лючия ди Ламмермур" в Мариинском театре

Премьера оперы Доницетти — последняя новая постановка театра в 2018 году.
Фото: Наташа Разина


И третье обращение к "Лючии" за 18 лет, что свидетельствует о принципиальной важности этой музыки для этой сцены. Трагическую историю из шотландской "истории" осмысливал итальянский режиссер Андреа де Роза. За дирижёрским пультом стоял Валерий Гергиев.


По результатам прослушиваний можно сказать, что композиторы у Гергиева встретились как бы посередине: Вагнер у него был нетороплив и почти назидателен, изобиловал почти мучительными паузами и растекался могучей рекой, но при этом не без"аффектов" и"водоворотов". А Доницетти, конечно, не избежал очевидных (и необходимых) романтических взлетов и падений, но превратился в нечто большее, чем эффектная кровавая баня на любовной почве. Оркестр как бы задумался над причинами и следствиями, вскрыл внеисторическую, вечную подоплеку, и задышал глубинной искренностью, столь же органичной в романтической трагедии, как музыкальная рассудительность – у Вагнера. Собственно говоря, режиссером этого, постановочно непритязательного, спектакля стал дирижёр. Ведь опера Доницетти только кажется простой: мол, что такого, всё ясно, Мелодрама Мелодрамовна, если герои поют "лишь смерть нас разлучит" — значит, скоро кончина. С носовыми платками в зале. На самом деле выстроить драматургию переменчивых страстей "Лючии" без ухода в наивность и упрощение, но со сложностью, как историю-архетип о сломанных судьбах, не так-то просто. В оркестре Мариинского театра это сумели. А что певцы на первом спектакле иной раз расходились с музыкантами — вопрос репетиций.


Фото: Наташа Разина


Де Роза не в первый раз ставит оперу на этой сцене, до "Лючии" были два Верди: "Симон Бокканегра" и "Фальстаф". С этим режиссером никакой дирекции не нужно волноваться на тему"как оно выйдет?". Выйдет – умеренно и аккуратно. Удобно для пения, но не"искристо" для восприятия. Иногда добротно – как в"Симоне", иногда — невнятно, как в нынешней премьере.

В любом случае Де Роза если и делает что-то актуальное с оригинальным либретто, слово"актуальность" нужно брать в кавычки.

В этой "Лючии" концепция почти полностью ограничена сменой костюмов. Они взяты из девятнадцатого и начала двадцатого веков. На вопрос"зачем?" действие ответа не дает. Вы тщетно будете придумывать причины, по которым кринолин и камзол заменены юбкой и сюртуком. А то и пуловером. Типовые мизансцены, диктуемые движением фабулы, могли бы запросто разыгрываться в платьях шестнадцатого века (время действия романа Вальтера Скотта, по которому создано либретто). Правда, картинка тяготеет к монохромности. Как поведал сценограф Алессандро Лаи ,"Цветовая гамма спектакля – черно-белая, как если бы это был дагерротип, фотоснимок эпохи или опять же фильм Хичкока. И единственный иной в нем цвет – цвет крови. Ключ к спектаклю – свадебное платье Лючии. Им будет смирительная рубашка. То, что должно было быть самым желанным и красивым нарядом для женщины, становится инструментом насилия".

На самом деле на сцене больше всего серого — во всех смыслах, начиная с буквального. Потому что новый спектакль театра – часть могучей кучки мировых постановок, которые, что называется, ни шатко, ни валко, а просто – большими кусками – иллюстративны без сюрпризов. Потому скучноваты. И вопрос"что художник хотел сказать своим произведением" встает во всей мощи.
 
История девушки, которая стала сумасшедшей убийцей в брачную ночь, потому что была насильно выдана замуж жестокосердым братом, желающим за счет этого стать накоротке с нужными людьми – такая история, конечно, могла случиться когда угодно. Как и подложные письма. И кровная вражда брата с возлюбленным девушки. Мы-то знаем, как часто дикие нравы снаружи как бы и не дикие уже, но внутри — то же самое. Всё решает грубая сила: "кто смел, тот и съел".


Фото: Наташа Разина


Но реалии поздних времен — военная сабля кадрового офицера вместо общепринятых в старину шпаг, пистолет, направленный на врага, электричество вместо свечей и светский наставник-резонер вместо замкового священника (в чем он, интересно, наставляет по будням, когда ненавистных свадеб нет?) – все это должно работать на концепцию. (Какую?). А не красоваться на сцене само по себе. И тот факт, что публика , по замыслу, должна узнать отсылки к живописи де Кирико или к Хичкоку, не меняет ничего. Не все в публике знают де Кирико. Но каждый может отозваться на внятный образ.На удачную метафору. А если действие отчего-то происходит не в шотландском замке, а в итальянском доме почти что из эпохи конструктивизма, само по себе это не ответ на вопрос "зачем". Потому что иные визуальные реалии требуют иных режиссерских решений. А не трафарета на все времена.

Отдельные эпизоды и детали вообще ставят в тупик. Часто упоминаемые в опере могилы предков расположены в поддоне сценической конструкции, под голым зимним лесом и под жилищем Лючии. При вокальном обращении героев к усопшим родственникам из отверстий в поддоне выезжают реально лежащие покойники. Чтобы по окончании арии наглядно уехать обратно. В грозе в начале последнего действия виртуальный дождь хлещет внутрь предполагаемого сценографией дома, как будто в нем нет крыши. Условность (типа"дождь смывает всё") или недомыслие в работе с эффектами? Ну, пусть будет первое. Брат с самого начала окружает вполне еще разумную сестру зловещими санитарами, которые пытаются ей что- то вколоть, но в финале искренне удивляется ее безумию. Толпа гостей на свадьбе внезапно превращается в мистические силы рока, которые коллективно обмазывают спятившую Лючию то ли символической, то ли реальной кровью с ладоней, массово и долго хватая ее за платье. Ну, чтоб были красные пятна. Нам, видимо, растолковывают выражение"запятнана кровью".


Фото: Наташа Разина


Самое захватывающее, наряду с оркестром — вокал Лючии и ее брата Генри. Альбина Шагимуратова и Владислав Сулимский впечатлили по-разному, но сильно. Она – льющейся пластикой кантилены, волшебными каденциями и серебристо-сияющим тембром (как лунный свет, о котором тут поют), он – ровным"суровым" баритоном, исполненным если не "белькантовой", то объективной вокальной мощи. Возлюбленный героини Эдгар (Евгений Акимов) пел очень жалобно и не очень гибко – для белькантового тенора, но если герой очень злился на проклятую судьбу, то голос начинал звучать без тембровой"истерики". С достоинством.

Но самоубийство несчастного в финале прошло почти незамеченным. Потому что перед этим Шагимуратова соревновалась в трепете тембров с солирующей флейтой. Она делала это прежде десятки раз и, безусловно, всё тут давно отработано. Умом это понимаешь. Сердцем — нет. С легкостью убедить публику, что вот это вокальное волнение неповторимо, что оно – плоть от плоти здесь и сейчас переживаемого театрального катарсиса, может только великая певица. Так что на премьеру Мариинского театра стоило идти. Чтобы услышать, как негодяй-брат врачует непомерные амбиции и злобную трусость кровавыми слезами сестры. Красавица и чудовище — в версии Доницетти.

Автор
Майя Крылова
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе