Мы не увидим знаменитой "Федры", но посвященье надо бы смотреть

Спектакль-посвящение к 100-летию Камерного театра

В финале этого спектакля-посвящения знаменитый таировский пожарный занавес все-таки появился. Он медленно поехал сверху вниз и вскоре отсек сцену с ее правдой и вымыслом от уже начавшего аплодировать зала. А незадолго до финала прозвучали слова Таирова о том, что ему не нужна на сцене бытовая правда, что театр есть театр. В известной степени из-за этой своей позиции неприятия сиюминутной актуальности, унылого бытоподобия и массовой удобопонятности, из-за приверженности законам, казалось бы, чистого искусства Таиров и пострадал, ибо Совдепии такое вовсе было не нужно и даже враждебно.

Пожарный занавес в этой связи воспринимается как ограда сцены от прямых внешних воздействий, нечто вроде крепостной стены. На самом же деле более хрупкое заграждение трудно и придумать: все в театре, от грубого гвоздя до тюлевого покрывала, абсолютно эфемерно и совершенно беззащитно перед силами власти, общественного мнения и просто времени. Режиссер Евгений Писарев, возглавляющий Театр имени А. С. Пушкина, в чьих стенах когда-то состоялись и счастье, и трагедия Камерного театра, в преддверии 100-летия заметил: «Было бы ошибкой считать, что Александр Таиров с его театральными постановками был далек от реальной жизни. Он ими именно на эту жизнь и реагировал». В свою очередь, пьеса Елены Греминой и спектакль Евгения Писарева (именно спектакль, не вечер памяти!) совершенно очевидно реагируют на сегодняшнюю действительность. Откликаются впрямую, хотя и предельно деликатно. История, воссозданная на сцене в юбилейный вечер 25 декабря, это, конечно же, история театра, убитого властью и так называемым общественным мнением. Однако это еще и история дерзкого таланта и уникального дела, история одиночек, мужественно пустившихся в самостоятельное творческое плавание, упрямо певших соло, а не хором, упорно следовавших своему «фасону», какого вокруг никто не носил. И созвучны нам сегодня в одинаковой степени обе эти темы.


Сцена из спектакля.
Фото — архив Театра им. Пушкина.
Гремина составляла пьесу из сугубо документальных материалов — никакого вымысла в ней нет, все можно найти в архивах и прочесть. Правда, порой она меняла хронологию документов и, видимо, делала это намеренно, чтобы словоговорение (а его много, иногда даже слишком) складывалось в пружинистую драматургию, обнаруживало конфликт, завязку, кульминацию и развязку, чтобы, в конечном счете, получилась

история, внятная и интересная не только специалистам, но и обычным культурным людям. Так, к примеру, возникла сильная кульминационная сцена, где к государственной травле Таирова присоединились его собратья по цеху. И вот рядом с совпадающими по времени пасквилями знаменитых мхатовцев Яншина и Станицына, писателей Симонова и Эрдмана звучат отрицательные мнения Вахтангова, Мейерхольда и Станиславского, ушедших из жизни гораздо ранее 1950 года — времени разгрома Камерного театра. Собранное вместе все это производит особенно грустное впечатление на сидящих в зале зрителей 2014 года, ситуация слишком хорошо знакома. Пеняли ведь Таирову и на западничество, и на пренебрежение национальными традициями, и на глухоту к чаяниям народных масс. Что до самого театрального сообщества, то не сталинские времена, не тюрьма или расстрел толкают нынче наших современников, в отличие от их предшественников, на то, чтобы сдать кого-то «квартальному надзирателю». Однако старый «ген» не дремлет, по-прежнему готов к текущему моменту. И в этом, увы, неувядающем контексте особенно сильно прозвучали слова Немировича-Данченко «работать можно врозь, но защищаться нужно вместе…».


Впрочем, такова лишь одна из тематических линий спектакля-посвящения. Другая, касающаяся становления феномена Камерного театра и самой среды, в которой он вырастал, не менее интересна. Евгений Писарев чередует документальные сцены, где артисты Театра Пушкина в строгих костюмах подают текст от имени известных театральных действующих лиц, со сценами самих таировских спектаклей. И то и другое режиссер делает с безупречным вкусом, с тонким ощущением дистанции: временной, творческой, исторической. Сцены, где мы… нет, не узнаем, ибо нет ни портретного сходства, ни прямого изображения… но слышим и видим Станиславского и его легендарную труппу, режиссера Константина Марджанова, самих Александра Таирова и Алису Коонен (три пары сменяют на сцене друг друга, и за Коонен то Александра Урсуляк, то Виктория Исакова, то Вера Воронкова)… так вот, эти сцены сделаны порой с нескрываемым юмором. По крайней мере, таков эпизод, где молодая Алиса принимает отважное решение уйти из Художественного театра и нырнуть в поток, уносящий ее в опасную неизвестность. Константин Сергеевич все требует «правдиво и психологически убедительно» войти в дверь, и послушная массовка (сплошь знаменитые личности) со священным трепетом семенит за Мастером. Тут в наше охочее до агрессивных разбирательств время невольно и подумаешь: а что потомки да близкие знакомые потомков Алексеева — Марджанова — Качалова — Шверубовича etc, не возмутятся ли? Однако зал хохочет, и таировское убеждение «театр есть театр» торжествует. Ибо, несмотря на документальную основу, перед нами театральное произведение, живущее по своим законам. Создано оно, к тому же, с любовью, с доскональным знанием дела и с очевидным вдохновением. «Камерный театр. 100 лет» — это ведь еще и история любви двух отважных и талантливых людей, история сильного чувства, которое вело экзотический театральный корабль сквозь волны и рифы более тридцати лет.


Сцена из спектакля.
Фото — архив Театра им. Пушкина.

В глубине сцены время от времени открывался ослепительно яркий прямоугольник, в котором оживали сцены из таировских спектаклей. Замечательная музыка в эти минуты накрывала зал, и звучали хоры, возникали танцы и пантомимы (хореография Сергея Землянского), диалоги и монологи. Художник Зиновий Марголин, художник по костюмам Виктория Севрюкова и художник по свету Иван Виноградов совершили здесь настоящее чудо. Произошла, в некоторой степени, реконструкция, благо сохранилось немало материалов, по которым можно восстановить фактуру, форму и цвет (ГЦТМ им. А. А. Бахрушина оказал здесь весомую помощь). И все же это не совсем реконструкция, ибо «аутентичные» позы, мизансцены, костюмы и произносимые тексты совершенно осознанно не претендуют в спектакле на то, чтобы в точности повторить оригинал и таким образом слиться с ним. Никто в умной постановочной команде пушкинского театра явно не пытался сделать невозможное. А предпринято было принципиально иное: попытка включить не только знание, но и воображение, с помощью которых именно сегодня и сейчас, в нынешней оптике, воскресить нездешний мир таировских театральных сочинений. Этот ослепительно яркий свет, идущий от задников, этот сказочный фон ‒ то небесно-голубой, то кроваво-красный, эти неземной красоты костюмы ‒ головной убор Федры, платье Эммы Бовари, эти воздушные, безответственные опереточные прелести «Жирофле-Жирофля»… ‒ все и настоящее, но вместе с тем и воображенное, будто привидевшееся в беспокойном сне. К слову, жаль немного, что в сочинении Греминой —Писарева реальная трагедия убиенного театра не оставила места легендам, которые сопровождали его по жизни (одна из самых известных — проклятие театра Алисой Коонен после отлучения от него Александра Таирова). Однако вот эти театральные «таировские» вставки в какой-то степени легенду и заменили, в известном смысле даже ею и стали.

Самое же замечательное во всей этой затее то, как легенда о духах, витающих в старых театрах, материализовалась в интеллигентно деликатной, но при этом отчетливо талантливой работе пушкинской команды. Как присутствие духов ощущалось в самом воздухе театрального зала. Как удалось попасть в тон тому явлению, память о котором оживала: здесь и легкое игровое дыхание, и полемический задор, и отсутствие унылого правдоподобия, и романтический настрой. И как срифмовалось волшебство Марголина с тем, что творили здесь великие сценографы прошлого. И как яростный зонг из поставленной Таировым «Оперы нищих» в исполнении Александры Урсуляк спроецировался на ее же брехтовские, на этой же сцене сегодня исполняемые зонги Шен Те и Шуи Та.

25 декабря, после того как уже опустился пожарный занавес, Евгений Писарев вышел на сцену и прочел «Федру» Мандельштама. Как бы еще раз подчеркнул, что той, знаменитой «Федры» мы уже никогда не увидим, что все мы регулярно опаздываем на чьи-то великие празднества. Вот и афиши Камерного театра, и портреты его актеров, которыми в эти дни было увешано все окрест Театра имени А. С. Пушкина, скоро снимут. Но самому спектаклю хочется пожелать продолжения жизни. Его, как мне кажется, обязательно должно увидеть как можно больше обычных, неюбилейных зрителей.
Спектакль-посвящение театра им. Пушкина к 100-летию Камерного театра


Автор
Наталья Каминская
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе