«Не надо делать из жопы героя!» Константин Хабенский вывел из комы барона Мюнхгаузена

В МХТ им. Чехова дают новую интерпретацию приключений немецкого рассказчика.
«Враки или Завещание барона Мюнхгаузена» — постановка Бориса Крамера в чеховском МХТ
Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова


Тем, кто панически боится спойлеров, лучше (не ходить в театр — зачеркнуто) не смотреть на название мхатовского спектакля, которому вот-вот исполнилось полгодика: он прошел обкатку и зажил своей жизнью.


Интрига убита афишей.

Ибо в ней заключено все.


Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова


«Враки или Завещание барона Мюнхгаузена» — постановка Бориса Крамера в чеховском МХТ по мотивам произведений о великом плуте, для которого не было безвыходных положений.

По легенде сам новоиспеченный худрук театра Константин Хабенский приложил руку к пьесе (видимо, по сериальной привычке, где актеры любят переписывать сценарии прямо на площадке), хотя бо'льшую часть все же писал Виктор Кремер.

Ну, как писал. Компилировал.

В сюжет вплетены эпизоды жизни настоящего барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена, переложения Рудольфа Эриха Распе, Готфрида Августа Бюргера, труды Карла Лебрехта Иммермана и Генриха Теодора Людвига Шнорра.


Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова


Кто бы что ни говорил, но НЕ сравнивать эту работу с эталонной — от Марка Захарова («Тот самый Мюнхгаузен», Мосфильм, 1979 г.) — довольно сложно. Во-первых, персонажи проименованы так же, как в пьесе Григория Горина. Во-вторых, актеры тоже во многом считывают именно те самые интонации, что в советской экранизации. И перевоспроизводят их, возможно, бессознательно. По крайней мере, вместо Кристины Бабушкиной, играющей баронессу, запросто можно представить молодую Инну Чурикову, если закрыть глаза. Снисходительная и местами язвительная ирония на выдохе, даже не в тексте. Тоже самое и с его величеством Герцогом (Александр Усов) — вечно вскинутая голова, а то и бровь Леонида Броневого, как и его высокая вопросительная тембральность («На войну? В двубортном?») с философской меланхолией, словно не отклеишь.


кадр из фильма


Это и понятно, и нормально.

Все мы вышли из великого советского кино.

Удивляет другое — смелость, с которой авторы с ходу заявили о том, что барон — лжец.

Все же гений Захарова с Янковским заключался в том, что они сокрушили миф о вранье барона. Поставили под вопрос нереальность происходящего с ним. Вынудили верить. Олень с вишневым деревом на голове, чучело убитого без патронов медведя, газетные публикации про отмену войны с Англией и открытый финал с подъемом на пушку — а, главное, сырой порох, который подсыпали барону, опасаясь, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО улетит на Луну и посрамит злопыхателей! — все это возвращало или рождало в зрителе надежду на чудо. Веру в супергероя. Внемарвеловского, не пошлого с пульками или огоньком из пальца, а неистового, невероятно витального и от этого бессмертного. Без щита и брони. Главная суперспособность которого — азартная вера, творящая чудеса.

«Если бы вырос сад, я бы сказал, что вырос сад. Но если выросло дерево, зачем же мне врать?!»


Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова


В этом смысле барон Хабенского жалок и унижен. Второе спойлерное слово из заглавия спектакля — завещание — обыграно через самый вульгарный, буквально булгаковский мотив: хоть баронесса с компанией вовсе не москвичи, но именно квартирный (наследственный) вопрос их испортил. Свита Мюнхгаузена в масках друзей носится за ним по сцене на протяжении трех с лишним часов, настолько фальшиво подыгрывая, будто верят ему, что даже он сам все про них понимает. Родной сын, бывшая жена, новая жена, друзья детства с нетерпением ждут, пока он отдаст концы, чтобы распилить наследие, а барон все таскает и таскает их всех за собой, показывая, куда летал, кому служил и кого вел в атаку.

Все это очень старательно и динамично, как в хорошем блокбастере. Сценография, моторика, сыгранность и химия артистов.

Только вот за Мюнхгаузена обидно.

Янковский явил барона счастья и любви. Обаятельного супермена. Мечтательного Дон Кихота.


кадр из фильма


Хабенский — токсичного, несчастного и одинокого лузера, у которого, как оказалось, не было ни одного по-настоящему близкого и верного человека рядом (окей, один: слуга Томас). Что во многом объясняет обратную композицию, по которой построен спектакль — действие начинается с похорон барона. Он то ли ненадолго приходит в себя, чего очень не хотят «родные», то ли бредит уже на том свете, стучась головой об стены лабиринта отмершего мозга, чтобы оправдаться за бессмысленность прожитой жизни.

Акробатические этюды барона усугубляет своеобразный юмор пьесы. Возможно, в этом смысле Хабенский решил продолжать дело Олега Табакова, который считал, что театр, во-первых, для всех, а, во-вторых, должен кормить артистов, а не наоборот.

- Старая же не всасывает!

- Кто старая?

- Помпа. Для канализации.

- Я знаю, что вы имели в виду и кто вас имел в виду.

Хабенский может сочно почесать зад, пока направлен им к публике, а может обратиться в зал к девушке, которую представляет крепостью: «Сейчас мы будем вас брать!». Юмор и структура скетчкома, безусловно, делает порог входа в постановку куда более невысоким.

Иногда буффонада в стиле раннего Славы Полунина просто разрывает зал: смачно летящие во время монолога слюни, падающий труп, приклеенный хвост или конь, из которого сзади льется вода, вызывают истерику. И тут становится ясно: не в таком уж чудовищном мире мы живем, раз взрослые люди еще не разучились радоваться шуткам с детского утренника.

- Не надо из задней части делать героя! - призывает барон, обсуждая тот самый памятник разрезанной пополам лошади.

- Из жопы! - вторит разнузданная Марта (Надежда Жарычева) с татуированными ногами.

- Да, не надо из жопы делать героя! - усиливает реплику Мюнхгаузен.

Звучат овации.

Каждый подумал о своем.


Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова


Старательная визуализация фантазий барона оттеняет ужас происходящего: безобидные корыстные уродцы, которые ждут, чтобы барон поскорее испустил дух, раскрываются на его фоне, словно книга о похождениях Мюнхгаузена. В городе ходят слухи, что Марту обрюхатил знакомый музыкант («благодаря ей, а не оленю, он носит такие рога»), сын барона топчет книги о нем, а «друг» Рамкопф (Михаил Трухин) пристраивается ко вдове, пока имбецильный Герцог наслаждается игрой в салочки или стрельбой из рогатки.

Иногда пьеса взрывается актуальными выстрелами: «Кто сейчас не бежит в Англию?», «Война это не то, что может когда-то закончиться», но за ворохом бесконечных баек и камедиклабовских гэгов их почти не слышно. Позорный барон своей эпохи продолжает гнить заживо, вызывая исключительно приступы гуманизма вместо живого интереса.

Никогда еще в МХТ так остро не хватало крика Станиславского «Верю!» на афишу «Враки».

Да, название спектакля убивает интригу.

Приговор «враки» слишком суровый, несправедливый и лобовой для Мюнхгаузена, а завещание, к беготне за которым свелась глубочайшая драматургия фигуры барона, — вовсе не то, о чем хочется думать, пока наслаждаешься вдохновенными россказнями барона.

Спасает положение разве что финал.

Главный герой поднимается ввысь (все же не врал?!), где его ждут гигантские чайки. Настоящие друзья. Которые молчат и не будут клеветать.

Уход Мюнхгаузена выглядит самым светлым и удачным куском спектакля — без натужного юмора, вторичных аттракционов и бегущей в никуда сцены — именно там, в небе, барон освобождается от бессмысленных персонажей и круговерти, в которой разве что враки и могут считаться смыслом жизни.

Он растворяется в стае чаек по имени Барон Мюнхгаузен и становится неотличим от них.

Сливается с природной и мировой гармонией.

Огромной головой птицы удивленно клюет носом по сторонам, привыкая к свободе и как бы намекая — улыбайтесь, господа!


Фото: Facebook МХТ им. А.П. Чехова

Автор
Егор АРЕФЬЕВ корреспондент
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе