Селфи с петухом

Премьера постановки оперы Николая Римского-Корсакова «Золотой петушок» на Новой сцене Мариинского театра.
Фото: Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра

Эту гигантскую сцену Валерий Гергиев предоставил выпускнице ВГИКа Анне Матисон, ранее не имевшей отношения к опере и музыкальному театру, но снявшей ряд кинофильмов и несколько документальных лент о музыкантах, в том числе и о маэстро Гергиеве. Уж не в благодарность ли за этот фильм Валерий Абисалович, музыкальный руководитель и дирижёр постановки, с такой необъяснимой щедростью позволил Матисон выступить не только в качестве режиссёра-постановщика «Золотого петушка», но и художника-постановщика и художника по костюмам? Новая сцена выдюжила, а вот петушок превратился в фетровую цыплячью голову на тинейджерском рюкзаке. Буквально.

«Золотой петушок» – последняя из 15 опер композитора и, пожалуй, самая загадочная. Написанная по «Сказке о Золотом петушке» Александра Пушкина (либретто Владимира Бельского), опера Римского-Корсакова подвергалась различным трактовкам и прочтениям. После появления этого сочинения в 1907 году царская цензура увидела в нём насмешку над императором. Последний год жизни композитора был омрачён борьбой с цензорами, так что опера увидела свет рампы только после смерти её создателя.

На Мариинской сцене «Золотой петушок» был впервые поставлен в 1919 году. Политический фон сменился, и в этой опере уже подчёркивали сатиру на самодержавие. Вновь «Петушок» появился в Мариинке в 2003 году в постановке парижского театра «Шатле» в версии актёра и режиссёра театра Кабуки Энносюке Ичикавы. Но то был уж очень японизированный «Петух».

Молодой режиссёр-дебютант Анна Матисон подчёркивает, что для неё музыка – главный сценарий в постановке оперы, и адресует спектакль семейной аудитории: «Для детей мы выстраиваем сюжет про принцессу и приключения в сказочной стране, взрослые же должны считывать историю про власть женщины. Когда погибают абсолютно все мужчины, молодые и старые, умные и глупые, – это говорит о том, что власть женщины безгранична». На словах всё правильно и разумно, а на деле…

Итак, первое, что видят зрители, – занавес. К нему претензий нет: густо-синий, словно подсвеченный, переливающийся серебром снежинок, звёзд, месяца и куполов церквей. Несколько «ёлочный» для оперного спектакля, но, пожалуй, для сказки это придирка. А дальше пошло-поехало… Прежде всего в «Золотом петушке» нет Петушка. Нет! Вместо него – современная девчонка-туристка подросткового возраста с айфоном и тряпичным рюкзачком, украшенным(?) жёлтой фетровой цыплячьей головой и недоразвитыми крылышками, тоже фетровыми. Такие, но уже настоящие, составляют меню американских ресторанов фастфуда. Эта девчонка в простеньких юбчонке и рубашонке (Кира Логинова) тупо пялится на резную деревянную стену и делает селфи на её фоне. Тут стена раздвигается, и мы видим рукотворное царство идиотов. Царь Додон (Владимир Феляуэр) сидит с большим церковным куполом на голове, благо, что без креста. Купола поменьше – на головах царевичей Гвидона (Андрей Илюшников) и Афрона (Ярослав Петряник). Причём купола пристёгнуты-привязаны к телам пе
вцов ремнями со всех сторон. Видимо, для того, чтобы им петь было удобнее. А кому неудобно – пусть падают и лоб себе расшибают вместе с куполами. Но не ново это, госпожа реж-дебютантша, не ново, были уже дома на головах артистов в чудовищной мариинской «Снегурочке» очередного «гениального режиссёра» гергиевского призыва – Галибина. Или вы начали постигать оперное искусство с самой себя?

Один из царевичей – вполне себе взрослый – катает детскую деревянную игрушку на колёсиках. Правда, ни Римский-Корсаков, ни Пушкин слабоумия у своих героев не отмечали, но разве постановщице есть дело до авторов оперы? Ей надо СВОЁ слово сказать. И она говорит. Говорит, что смотрит телешоу, и даже, может быть, видела Диснейленд. Не иначе, как оттуда навеяно шикарное видео во всю сцену, на котором выпячивает в зал свою громаднющую голову гигантская анаконда вся из себя в изумрудных красках. Эта анаконда затейливо и устрашающе извивается, скручивается, раскручивается, снова смотрит на публику круглыми страшными глазами, и всё это под музыку Римского-Корсакова, у которого темы зоопарка (а в третьем акте появляются ни к селу ни к городу жираф, носорог, слон и ещё какие-то бутафорские звери почти в натуральную величину) или диснейлендовских страшилок нет и в помине. То есть музыка композитора звучит впустую, служа фоном для змеиного видео. А развития змеиная тема не получает, как и тема развития режиссёрской мысли.

Звездочёт (Андрей Попов) – франтоватый хлыщ в котелке, костюме и с зонтом-тростью. Ну, прямо шпион из какого-нибудь западного фильма 1950-х годов. На волшебника не тянет вовсе. Да и Золотого петушка у него нет. Звучащий в опере пушкинский текст обещает царю: «Петушок мой золотой будет верный сторож твой». Ну, не расценивать же как Пет?шку туристку-тинейджера? Золотой петушок – верный и чуткий страж царства, а что может Додону предсказать или от чего оградить случайная пришелица-подросток с детским цып­лячьим рюкзачком?

Во втором акте зрители попадают на мёртвое поле цветиков-самоцветиков, горящих химическими синими огоньками. И где-то на его краю притулился кровавого оттенка кукольных размеров шалаш. И вроде как из него появляется босая девица лёгкого поведения в прозрачном хитоне длиной до причинного места. Окраина Амстердама, что ли? Нет, оказывается, это Шемаханское царство, а босоножка с растрёпанными выбеленными волосами до колен – Шемаханская царица (Ольга Пудова). И что, что по либретто царицыны волосы «хлынут ЧЁРНЫМ водопадом на упругий мрамор бёдер»? Режиссёр до этой фразы, наверное, не дочитала. Как не видит она и разницы между чарующим женским соблазнением и липнущей проституткой, коей в режиссёрских руках стала Шемаханская царица. И весь второй акт под колдовскую музыку женских чар, тонко выписывавшуюся оркестром, на сцене происходит жуткая вульгарщина: непонятно откуда взявшаяся полуголая дешёвка, с которой фалды платья стекают, словно потоки крови, пытается грубо соблазнить царя-идиота. И весь второй акт из уст этой дешёвки звучит завораживающий голос Ольги Пудовой, напоминая зрителям, что Римский-Корсаков написал сказочно красивую музыку, которую она, Пудова, сказочно красиво исполняет льющимися хрусталинками своих колоратур.

Композитор назвал свою оперу «Небылица в лицах», отсылая к народным жанрам небывальщины, скоморошин, фольклорной пародии. Каждый постановщик пытается по-своему разгадать загадку этой небылицы и находит в ней свои смыслы. В результате «смыслов» Матисон образы пушкинской сказки совершенно изменились: сценический царь Додон изображается ленивым, трусливым и предельно глупым; таково же и всё «Додоново царство» – царские сыновья, советники, войска и весь народ. У Пушкина нет ничего подобного. В третьей строчке пушкинского текста сказано: «Жил-был славный царь Дадон» (у Пушкина именно через «а»). Не тупой и ленивый до отвращения, г-жа Матисон, а СЛАВНЫЙ! Просто под старость – уставший. Но вам-то до старости ещё далеко, а с какого перепуга у вас в третьем акте Пет?шка, которая вообще-то он, Петушок, вдруг до такой степени милуется с Попугаем (танцовщица Елизавета Шаматрина), которого вы нарядили в шутовской колпак, что они меняются одеждой прямо на сцене? Пет?шка при этом остаётся в одной рубашке с голыми ногами. И эту попытку уличного «романа» двух трансгендерных (по Матисон) персонажей и предыдущий краснофонарный акт публика, прикрывая детям глаза, будет долго пытаться стереть со своих эстетических чувств, словно жевательную резинку, прилипшую к дорогой, нарядной одежде.

Лаврова Людмила
Автор
Лаврова Людмила
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе