Главный архитектор Москвы с 1996 по 2012 год Александр Кузьмин
© РИА Новости. Артем Житенев
— По старой российской традиции в уходящего обычно летят камни. Вам вслед, на удивление, их кинули не так много, но все же обвинили и в пробках, и в перенаселенности столицы, и в утрате исторического наследия. Вы были к этому готовы, подписывая заявление об отставке?
— Когда я стал главным архитектором, сразу сформулировал для себя три правила. Первое: всегда помнить, что в словосочетании «главный архитектор» слово «главный» — прилагательное, а «архитектор» — главное. Второе: принимать без обиды, когда на все хорошее, что сделано в городе, обязательно найдутся авторы, а за все плохое в ответе только ты. И третье: уходя с должности, не смотреть назад, потому что камень, пущенный тебе в спину, может попасть в глаз. Так что, отвечая на ваш вопрос, — да, был готов. И скорее удивлен, когда даже вечные оппоненты восприняли мой уход с пониманием и уважением.
— В вашем профессионализме не сомневался никто. Вас больше упрекали в том, что все последние годы главным архитектором Москвы был не столько Александр Кузьмин, сколько Юрий Лужков.
— Да, я работал при сильном лидере. Для Лужкова Москва — родной город, он был неравнодушен к архитектуре, строительству. Тем более градостроительство — коллективный труд. Не может быть архитектора без заказчика и исполнителя.
— А заказчиком была мэрия.
— В основном, конечно, да. И окончательные решения принимал Лужков. Притом, на мой взгляд, это был очень хороший период для московской архитектуры. При Лужкове был создан Общественный градостроительный совет, в котором две трети составляли именно архитекторы, а не чиновники. И на протяжении 16 лет многие вопросы решались именно там.
— Когда лично вы стали понимать, что Москву ждет транспортная катастрофа?
— Да еще когда поступил на работу в институт генерального плана в начале 1970-х. После Хрущева, при котором построили МКАД, развязки на Садовом кольце и несколько городских магистралей, вплоть до Лужкова новых дорог в Москве не строилось. Лишь один мост в Нагатине, другой — к Олимпиаде-80 в Крылатском, вот и все, пожалуй. То есть 30 лет в столице вообще не занимались дорожным строительством. Плюс, конечно, взрывная автомобилизация после перестройки. Плюс отмена лимита на въезд в город. Любому было ясно, что проблем не избежать.
Вид на мост Богдана Хмельницкого. В 1990-е годы при Кузьмине начинается масштабная реконструкция существующих мостов (Лужниковский, Дорогомиловские железнодорожный и автомобильный мосты) и возведение новых (Пушкинский, «Багратион», Богдана Хмельницкого, Патриарший)
© РИА Новости. Владимир Астапкович
— Но можно было хотя бы попытаться их избежать.
— Команда Лужкова была командой сильного князя. Который, как учит нас российская история, обязательно должен быть в противоречиях с великим княжением и в междоусобных войнах с соседями. Команда Лужкова формировалась именно по этому принципу, и в какой-то момент это стало проблемой для развития столицы. Сегодня мы получили государева наместника, который привел с собой варягов, и, думаю, на данном этапе это к лучшему. В чем, как я считаю, заслуга команды Лужкова и моя в том числе? Мы большой, но сугубо провинциальный с мировой точки зрения город превратили в современный мегаполис. Да, со всеми недостатками современного мегаполиса, не без этого. А сейчас пришла команда, которая изо дня в день кропотливо давит на одни и те же точки, чтобы эти недостатки устранить.
— И все-таки что вам мешало это делать? Я помню, еще лет 10–15 назад в Москве вводились нормативы, что при каждом новом доме должна быть подземная парковка, при каждом магазине — автостоянка. Эти нормативы просто не выполнялись.
— И продолжают не выполняться.
— Тогда я не очень понимаю, кто у нас в городе хозяин? Если и не князь, и не наместник?
— Дело не в персоналиях. Вы поймите — пока у людей в стране не будет достойной зарплаты, пока все клапаны открыты только в сторону Москвы, пока сюда приезжают граждане в таком диком количестве, мы никогда не решим проблем перенаселенности города. Недавно у нас была выставка, куда приехали коллеги с Дальнего Востока. Так вот чуть ли не каждый второй из них после большого строительства к саммиту АТЭС уже прикупил себе квартиру в Москве. Так что проблема эта не столичная, а федеральная. Счастье столицы в развитии регионов. Кстати, в частности, по этой причине я свою дальнейшую деятельность связываю именно с регионами. К сожалению, градостроительством на федеральном уровне долгие годы никто не занимался. Должна быть четкая схема расселения населения, размещения производительных сил в стране. Пока этого нет, народ будет стремиться в московский регион. Мы еще в генплане Москвы 1998 года ставили задачу, чтобы Москва не расширялась. И даже стали потихоньку вытеснять все эти панельные домостроительные комбинаты из города. К сожалению, область приняла к себе всех, кого мы вытурили, и пятно реальной Москвы стало расползаться все шире и шире.
Я вообще считаю тезис «доступное жилье» неполноценным. Жилье должно быть достойным. Таким, которое ты можешь сам приобрести и сам обслуживать
— Простите, но именно в эти годы началось массовое строительство в границах самой Москвы. Каждый год столичный стройкомплекс возводил по 5 млн «квадратов» новостроек.
— Программа доступного жилья — гибель для Москвы. Строя по 5 млн квадратных метров жилья ежегодно, мы за 20 лет построили почти 100 млн. При этом обеспеченность жильем того самого пресловутого москвича, для которого мы вроде бы старались, выросла всего на метр.
— Понаехали?
— Понаехали. Я вообще считаю тезис «доступное жилье» неполноценным. Жилье должно быть достойным. Таким, которое ты можешь сам приобрести и сам обслуживать.
«Мой совет: записывайте, рисуйте, фотографируйте — делайте все, чтобы сохранить для своих детей память об их корнях». Зарисовка из серии «Одной крови»
© Работа Александра Кузьмина
— То есть решение Лужкова во что бы то ни стало сохранять жилищную очередь в столице было ошибочным?
— Я всегда говорил, что больше 3 млн в Москве строить нельзя. Это и в генплане 1998 года было записано, за что я по шее получил. Миллион — для малообеспеченных москвичей, и два — для всех остальных. Если бы мы эти нормы выдержали, сегодня жили бы в другом городе. Но строители надавили. Это не ошибка, а именно давление.
— Я помню, во время расцвета московского стройкомплекса застройщик элитного жилья Леонид Казинец заявил в одном из интервью: «Москва станет комфортной, зеленой и красивой, как только она откажется от патерналистской политики. Как только люди перестанут считать, что в этом городе можно жить на 300 долл. в месяц. Скажите честно: в этом городе, если ты не получаешь несколько тысяч долларов в месяц, тебе нечего делать». Его тогда сильно заклевали за эти слова, а сегодня вы, по сути, говорите то же самое.
— Я Леню очень уважаю. Считаю его одним из самых разумных инвесторов в Москве. И то, что он сказал, — это так и есть, нечего лукавить.
— Может быть, в мэрии это тоже поняли? Последние два года нового жилья в городе вводится вдвое меньше — массово строят лишь дороги да метро.
— И кто от этого пострадал? Только, пожалуй, жители пятиэтажек, которых все-таки надо расселить. А так все правильно. Другое дело нельзя совсем прекратить новое строительство. Фонд стареет. Надо выйти на определенный уровень и его держать — порядка 2 млн «квадратов» в год, больше не надо. Это мое мнение.
Беда — не только Москвы, но России в целом — неуважение к профессии архитектора. Власть считает, что сама знает, как, что и где строить
— Какой архитектор менее зависим от власти — выбранный или назначенный? Вы ведь побывали и в той, и в другой шкуре.
— Беда — не только Москвы, но России в целом — неуважение к нашей профессии. Власть, начиная с руководства страной и вниз по вертикали, считает, что сама знает, как, что и где строить. Помню — не буду называть фамилии — когда на одном из совещаний в федеральном министерстве я спросил: вот вы проектируете трассу Москва — Санкт-Петербург, а кто-нибудь думает, что вокруг нее будет? Да нет, говорят, мы шампур сделаем, а регионы и бизнес навертят туда всего инфраструктурного. Вы, говорю, съездите на МКАД и посмотрите, чего они там навертели на том круглом шампуре, который мы сделали. Причем, заметьте, навертели со стороны области, потому что в Москве мы запретили застройку вдоль кольцевой дороги. Что касается выборности, я, например, доволен, что меня в свое время выбрали. Сначала в Союзе архитекторов голосовали, где я набрал 20 голосов из 23. Потом был сбор у Лужкова, где выбрали единогласно. Другое дело, что я сразу оказался в ситуации, когда не мог ставить требования. Что неправильно.
— Почему не могли?
— Я шел под определенное положение, написанное для главного архитектора Москвы. В том числе и в плане подчинения. На мой взгляд, главному архитектору оптимальнее иметь двойное подчинение: кормит его, скажем, Воронеж, а назначает, при согласовании, Москва. Так было в СССР после войны — разруха, надо было срочно города восстанавливать, в том числе исторические. В ситуации двойного подчинения архитектор, конечно, чувствует себя более свободным: мы знаем случаи, когда сегодня человека снимают с работы, потому что он отказался согласовать решение украсить главный храм города ларьками, которые зятю мэра принадлежат. А потом на него еще и уголовное дело завели.
— Вы говорите, исчезло уважение к профессии архитектора. Но не сам ли цех в этом виноват, погнавшись за большими деньгами и активно прогибаясь под заказчиков?
— Да, конечно, цех тоже сильно изменился. Впрочем, это случилось не только с архитекторами. Да и далеко и не со всеми из них. Внутри цеха все прекрасно знают, кто чего стоит.
Комплекс «Алые паруса». В начале 2000-х в Москве началось возведение комплексов элитного жилья, представляющих собой компактные закрытые микрорайоны с поликлиниками, школами, детскими садами, кинотеатрами и библиотеками.
© РИА Новости. Руслан Кривобок
— Вы сегодня ведете дипломников в МАРХИ. Если бы вам поручили написать аналог клятвы Гиппократа для будущих архитекторов, что бы вы туда включили?
— Если мне говорят «не кури», а я продолжаю курить — разве это вина врача? Если архитектор доводит свое мнение до власти, до заказчика, а власть принимает другое решение, кто в этом виноват? Что бы я сказал будущим архитекторам? Для начала напомнил слова Витрувия: архитектура — это польза, прочность, красота, где слово «красота» последнее. Твое здание должно быть удобным, оно не должно упасть, и тебе не должно быть за него стыдно. Еще бы сказал: дети, всегда помните одну вещь — если ты сб..., то это останется на твоем имени, а не на имени заказчика. Вы видели на каком-нибудь здании табличку «построил прораб или заммэра такой-то». Нет. Есть дом Жолтовского, есть дом Щусева. Это надо помнить. У меня есть некоторые места в Москве, за которые мне стыдно. Стыдно по моей собственной оценке. И пусть про этот мой стыд никто не знает, но он гложет тебя изнутри. Вот это бы я детям сказал: самый страшный судья в данной ситуации — ты сам. Понимаете, я иду по Москве и ругаю себя: черт, ну почему я не сообразил, что здесь этого лучше не делать. Или: а вот здесь надавили, характера не хватило для сопротивления.
— Давление было серьезным? Вы всегда отшучивались, что даже фамилий инвесторов не помните — дескать, так жить легче.
— Кстати, это очень удивило Собянина. Когда я докладывал проекты, он спрашивал: а чей объект? Я говорил: не знаю. Конечно, нельзя не знать крупные фирмы, которые строят что-то исключительное по масштабу или по функции, — их я, конечно, все знал. А вот кто за кем из них стоит — нефть, газ, золото или якутские бриллианты, мне никогда не было интересно. Потому что все мы люди, и даже давление имени может сыграть свою роль. А Лужков? Он никогда особо и не давил.
Никогда не забуду, как один инвестор стоял передо мной на коленях, а через два дня его убили
— Интересно, как на практике происходит это самое давление? Как на вас выходили — через знакомых?
— Первым делом тебя пытаются купить на корню. Как правило, через знакомых. Можете верить не верить, но это не про меня. Ты сразу рискуешь попасть в зависимость, а еще, не дай бог, к бандитам, где уже совсем другие разговоры. Да, пытались. Да, с разных сторон заходили. Потом, когда поняли, что бесполезно, отстали. Другое дело — я знал случаи, когда деньги брали как бы для меня. Думаю, не всегда это и всплывало — никто же не скажет тебе этого напрямую, но иногда такие случаи открывались. Я никогда не забуду, как один инвестор стоял передо мной на коленях, а через два дня его убили. Тоже еще подумаешь, между прочим. Впрочем, я знаю прекрасно, будет человек брать взятки на таком посту или нет, про него все равно будут говорить: берет. Должность такая. Сначала меня это смущало, а потом я подумал: получается, люди, которые так думают и говорят, сами бы так и поступили. И что, мне их уважать за это? И перестал обращать внимание на слухи. Давление особого рода — со стороны руководства.
— То есть когда деньги занесли выше?
— Это не обязательно коррупционное давление. Например, Министерство обороны просит разрешить ему построить дома без подземных гаражей. Дескать, оно не может деньги государевы тратить без счета, а без гаражей получится больше жилья для военных построить Такая вот логика. Попробуй откажи. И сейчас так происходит.
«По большому счету неважно, в какой стране ты можешь подняться на высоченную гору и увидеть сверху гениальный план города-мечты». Образ Москвы-94 из серии «Города и вести»
© Работа Александра Кузьмина
— Как вы оцениваете решение по «раздвоению» должности главного архитектора Москвы?
— Я всегда был против. И это, кстати, еще одна причина, почему я ушел. Главный архитектор должен быть пусть не рукой, пусть мизинцем, но мизинцем первого лица. При разделении решение принимают одни, а готовят его другие. Это сокращение полномочий. Из плюсов — то, что мой преемник человек другого поколения. Когда человеку 35–45 лет, у него все впереди. Главный архитектор должен чувствовать, что у него есть время. В мэрии произошла смена команды, и я все чаще стал чувствовать себя матросом Чижиком — хотя у меня прекрасные отношения с барчуками, но я сам уже другой. А переходить на уровень советника не счел правильным. Человек, который долго работал первым лицом, — плохой советник. Я часто слышал фразу про то, что «надо уходить вовремя», но редко наблюдал это на практике. Как ни смешно, я первый главный архитектор Москвы из девяти моих предшественников, который ушел сам. Которого не сняли.
— И вам не жалко той гигантской работы по генплану Москвы, которую вы проделали?
— А он пока работает, этот генплан. И я считаю его очень работоспособным.
— Москвичи в 2008-м чуть не на митинги против него выходили.
— А это уже чистая политика. Я помню 1998 год, когда выставку в Манеже, где были вывешены чертежи первого варианта генплана Москвы, посетили больше 120 тыс. человек. Тогда москвичи восторженно кричали «ура» генплану и «ура» Лужкову. Спустя десять лет они перестали кричать «ура» Лужкову и генплан раздолбали со всех сторон. Хотя, я считаю, мы все сделали честно. Провели публичные слушания, по результатам которых многое было исправлено. Власть должна объяснять свои действия.
— С последним совершенно согласна. А мне вот как москвичке до сих пор не объяснили, зачем Москву расширили в подмосковные леса. Вы не знаете ответа?
— Я на эту тему не буду говорить.
— Но скажите тогда, почему вместо преобразования промзон, которые занимают почти треть территории города, занялись застройкой лесов и полей? Приглашенные западные эксперты, участвующие в конкурсе по расширению Москвы, этого тоже не поняли.
— Давным-давно в Италии и Франции сельхозугодья приравняли к лесам. Только одни нельзя вырубать, а другие — нельзя застраивать. И город перестал на них наступать. А зачем нашим строителям лезть в промзоны, которые надо долго и дорого рекультивировать, если можно строить в чистом поле. Должна быть единая политика развития московского региона и четко расписанные табу на определенные территории. По логике вещей это должно было сделано раньше — сейчас почти все подмосковные земли уже раскуплены. Застраивается то, что не должно застраиваться. Пусть меня простит владелец «Крокус-Сити», но этого сооружения не должно было быть на самом берегу Москвы-реки. Со стороны города мы в Строгине всю зелень сохранили — туда даже храм жители не пустили, а напротив, в Павшинской пойме, новостройки вылезли на берег. Если бы в области в свое время разрешили только малоэтажную застройку, там бы не скупали совхозные земли по 25 тыс. долл. за гектар.
— В свое время много говорили о том, что приедут в Москву западные архитекторы, научат нас современной архитектуре и перестанем мы свои башенки возводить. Но что-то до сих пор не видно в нашем городе творений мировых звезд. Почему?
— Я всегда любил великих русских архитекторов Бове, Кваренги, Растрелли, Клейна и многих других (улыбается)... В наши дни действительно ни один мастер мировой архитектуры ничего крупного в Москве так и не построил. К сожалению. В одних случаях сорвались контракты, в других, которых больше, — хитроумные инвесторы использовали звездные имена, чтобы протолкнуть идею. Мастер рисовал проект — его одобряли, к мастеру особое отношение — потом звезду отставляли в сторону, слишком дорого стоит, и «рабочку» делали уже наши. Такое вот российское жлобство. Впрочем, и в царской России зарубежные мастера работали в основном по госзаказам.
При Кузьмине началось строительство международного делового центра «Москва-Сити». Масштабный комплекс зданий, включающий в себя небоскребы, выставочный центр, транспортный терминал. Позиционируется как крупнейший инвестиционный проект
© РИА Новости. Илья Питалев
— Вам какой подход к градостроительству ближе — парижского префекта Османа, прорубившего проспекты и бульвары по старому городу, или римский, где консервируют все развалины?
— Римский. Он более современный, как ни странно это звучит. Осман жил и работал в XIX веке, когда такого понятия, как «историческое наследие», в принципе не было. Осману простительно. А человеку XXI века — уже нет. Я ненавижу людей, которые строят свои коттеджи на Бородинском поле или пытаются внедриться в зону Архангельского. Здесь даже бессмысленно ругать бюрократов или купленных архитекторов, в первую очередь я не понимаю людей, которые идут на это.
— Если бы архитекторы говорили им «нет», коттеджей бы там не стояло.
— Один откажет, возьмется пятый-десятый-двадцатый. Я как-то спросил одного своего коллегу: ну как ты мог это подписать? Он мне честно ответил: я это подписал как директор института. Как архитектор, я с этим абсолютно не согласен, но у меня план.
Уверен, приди я в здание Москомархитектуры, охрана обязательно попросит пропуск, хотя знает меня в лицо. Халдеи
— Знаю, многие чиновники высокого ранга в отставке испытывают страшную ломку дефицита власти: когда им перестают угождать, угадывать желания, открывать двери машины, подавать пальто...
— Ну, во-первых, мне двери никто не открывал — я бы просто не позволил. Первое, чему я научил своего охранника, чтобы он людей не расталкивал, когда я иду. Теперь он женщинам пальто подает, букеты умеет делать. А во-вторых, я хорошо помнил, как от моего отца, когда у него случился инсульт и он был вынужден уйти с работы, все отвернулись. В юности меня это страшно потрясло, но стало своего рода прививкой. Я знал, что так и будет. Правда, было интересным, кто первым отвернется. Конечно, хозяйственники. Позвонили водителю: сдайте телефоны. Уверен, приди я в здание, охрана обязательно попросит пропуск, хотя знает меня в лицо. Халдеи. Я с улыбкой на все это смотрю. Во время конкурса на памятник Окуджаве, в котором принимал участие и Церетели, мне его жена рассказала, как Булат, уже чувствуя уход, любил с юмором рассказывать друзьям, как с ним будут прощаться. Завершая свой рассказ фразой: ну и, конечно, памятник мне поставит мой земляк Церетели...
— Она просила вас этого не допустить?
— Она просила быть объективными.
— После отставки вы были в здании Москомархитектуры?
— Нет, зачем? По местам боевой славы ходить, что ли? Помню еще одну историю: был такой замечательный директор института генплана Сергей Дмитриевич Мишарин, у него случился инфаркт после разговора с главным архитектором. И после выхода из больницы назначили партсобрание, на которое он был вынужден прийти. Я его увидел: ой, Сергей Дмитриевич, вы пришли, вы снова будете с нами работать? Нет, отвечает, я никогда не вернусь работать в это здание. Я хочу, чтобы ты меня всегда держал за директора. Вот и я хочу для всех оставаться главным архитектором Москвы с 1996 по 2012 год. Без слова «бывший».
Его Кузьминки
Александр Кузьмин — народный архитектор России, вице-президент Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН), академик Российской академии художеств, профессор Московского архитектурного института. После окончания МАРХИ с 1974 по 1991 год работал в институте генплана Москвы, пройдя карьерный путь от архитектора до главного архитектора института. С 1991 по 1996 год — заместитель и первый заместитель председателя Москомархитектуры. С сентября 1996-го по июль 2012-го — главный архитектор Москвы.Руководитель, автор и соавтор более 70 крупных градостроительных проектов и научных трудов, среди которых проект генплана развития Москвы до 2020 и 2025 годов, проекты строительства МКАД, третьего и четвертого транспортных колец, проекты реконструкции Манежа, «Гостиного двора» и другие. Автор большого количества научных работ, книг и публикаций по проблемам архитектуры, к 60-летию выпустил альбом графических миниатюр «Кузьминки» — добрые и смешные иллюстрации к историям из своей жизни
Виктория Волошина
Московские новости