Ближе всех сестёр была к Серову Маша: почти одногодки, они дружили, переписывались; мать Серова, когда возникали трудности в отношениях с сыном, просила именно Машу поговорить с Антошей («Помоги ему выбраться из невольной хандры, поговори с Тошей»). Летом 1888 г. Серов снова приехал в Домотканово, тверскую усадьбу своего друга В.Д. Дервиза, где отдыхали и сестры Симонович.
«Однажды Серов искал себе работу и предложил мне позировать, – вспоминала Мария Яковлевна в 1937 году. – После долгих поисков в саду, наконец, остановились под деревом, где солнце скользило по лицу через листву. Задача была трудная и интересная для художника – добиться сходства и вместе с тем игры солнца на лице. Помнится, Серов взял полотно, на котором было уже что-то начато, не то чей-то заброшенный портрет, не то какой-то пейзаж, перевернув его вниз головой, другого полотна под рукой не оказалось.
– Тут будем писать, – сказал он.
Сеансы происходили по утрам и после обеда – по целым дням, я с удовольствием позировала знаменитому художнику, каким мы его тогда считали, правда, ещё не признанному в обществе, но давно уже признанному у нас в семье. Мы работали запоем, оба одинаково увлекаясь, он – удачным писанием, я – важностью своего назначения.
– Писаться! – раздавался его голос в саду, откуда он меня звал. Усаживая с наибольшей точностью на скамье под деревом, он руководил мною в постановке головы, никогда ничего не произнося, а только показывая рукой в воздухе. Вообще, он никогда ничего не говорил. Мы оба чувствовали, что разговор или даже произнесённое какое-нибудь слово уже не только меняет выражение лица, но перемещает его в пространстве и выбивает нас обоих из того созидательного настроения».
Серов работал увлечённо, хотел уловить и запечатлеть характер модели, настроение: и трепет листвы, и перебегающие по лицу и фигуре девушки солнечные пятна, блики, и сам прозрачный воздух. Однажды Маша не смогла позировать, когда Серов работал над портретом. Мимо пробегала Аделаида – Серов окликнул её: «Ляля, посиди в тени». – Она весело села на Машино место, он начал писать. Но у Ляли был тогда флюс, тень получалась неверная, и Антоша прогнал её. Думаю, не из-за флюса скорее, а из-за её слишком уж весёлого настроения.
…«Дорожка в саду, где мы устроились, – продолжает свой рассказ Мария Яковлевна, – вела к усадьбе, и многие посетители, направляясь к дому, останавливались, смотрели, иногда высказывали своё мнение о сходстве. Серов всегда выслушивал всё, что ему говорили о его живописи, подвергал высказанное мнение строгому анализу, иногда ограничиваясь одной улыбкой, или посылая острое словцо в адрес удаляющегося критика. Часто такие посетители жестоко действовали на него, и он говорил с унынием: «Ведь вот, поди же, знаю, что он ничего не смыслит в живописи, а умеет сказать, что хоть бросай всё, всю охоту к работе отобьёт!» Он не боялся ни соскоблить, ни стереть ту свою живопись, которая его не удовлетворила, и тогда часть лица и рук шла насмарку: он терпеливо и упорно доискивался своего живописного идеала».
В автобиографии художник вспоминает особое отношение наставника Ильи Репина: «Ко мне он относился более тепло, чем к другим студентам, ценя точность моих работ. Прежде всего, он ценил мою способность к большим композициям и всегда убеждал меня идти этой дорогой». Переняв от знаменитого учителя манеру широкого свободного мазка, художник развивает самобытный дар колориста, сознательно ограничившего краски своей палитры.
Художник двух континентов
Шли дни, месяцы – Серов продолжал работать почти без перерыва, сеансы откладывались только из-за плохой погоды. В эти ненастные дни он писал пруд в Домотканове, а Маша, добрая душа, стояла рядом и отгоняла комаров, которых было великое множество у пруда, они, сволочи, не давали художнику работать.
Три месяца усердствовал Серов над картиной. И, наверное, ещё бы продолжал, но Маше пора было ехать в Петербург, в школу Штиглица, где она занималась скульптурой. Серов на прощание подарил своей натурщице три рубля, больше не мог (увы, его всю жизнь мучило безденежье!). Но Маше и эти деньги пригодились.
Валентину Александровичу всё казалось, что работа над портретом не окончена, что нужно ещё что-то дописать, исправить. А портрет был замечателен! Таким очарованием юности, красоты, чистоты душевной веяло от лица Маши, столько ожидания счастья было в её глазах! Что предстоит ей в жизни, будет ли она счастливой? Почему-то очень хочется, чтобы судьба её сложилась хорошо, чтобы ей всегда светило солнце, ласкали лучи, вот как на портрете.
Он впервые выставлен Серовым на 8-й периодической выставке Московского общества любителей художеств в 1888 году. Говорили, П.М. Третьяков долго, словно в забытьи, стоял перед серовским полотном… и приобрел его ещё до открытия выставки. «Дивная вещь, одна из лучших во всей Третьяковской галерее. До такой степени совершенна, так свежа, нова», –– восхищался «Девушкой, освещённой солнцем» И. Грабарь.
Время, неумолимое время показало, что создание Серова – одно из лучших явлений в русском искусстве! Понимал ли это сам художник? Думаю, да. Незадолго до кончины он сказал о своей картине: «Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь, как ни пыжился, ничего уже не вышло: тут весь выдохся». – Серов здесь слишком самокритичен: он создал ещё немало шедевров.
И всё же «Девушка, освещённая солнцем» стоит на особом месте в истории русского искусства! Мне кажется, именно в этом портрете проявилось то, что станет главным в эстетике Серова, – его идеал прекрасного: гармония душевной и телесной красоты, естественность, доброта человека. Они и рождали в художнике светлые поэтические чувства, радость, душевную приподнятость, которые передаются зрителю и очаровывают его, делая навсегда серовским пленником.
…В одном из писем сестре Нине Мария Яковлевна рассказала такой случай. Как-то пришёл к ним знакомый, инженер, тоже русский, стал играть в шахматы с Соломоном Константиновичем, мужем Марии Яковлевны. Гость всё время поглядывал на русский календарь, висевший на стене. На нём была помещена серовская «Девушка, освещённая солнцем».
Придя во второй раз, сосед спросил:
– Мне это напоминает тот портрет, который я тридцать лет тому назад видел в Москве. Чей это портрет?
– Моей жены Марии Яковлевны, – ответил Соломон Константинович.
Гость крайне удивился.
– Я очень изменилась? – спросила Мария Яковлевна.
Их соотечественник ответил:
– Глаза те же. – После этих слов он весомо погрустнел.
Представляете… Оказывается, женщина на этом портрете была его первой любовью. Он ходил чуть ли не каждый день в Третьяковку, любовался серовской «Девушкой». И вот теперь, в далёкой Франции, в деревне, вдруг встретил ту, которую любил, любил безумно, безотчётно!
Уходя, он сказал:
– Я… я… – Собрался с духом: – Благодарю, благодарю вас за глаза!
Марии Яковлевне было тогда 72 года.
Девочка с персиками
Летом 1887 года Серов приехал в Абрамцево к Мамонтовым. Его здесь очень любили. Хорошо было жить в Абрамцево и Серову. «Живу я у Мамонтовых, – сообщает художник О.Ф Трубниковой. – Почему? На каком основании я живу у них? Нахлебничаю? Но это совсем не так – я пишу Савву Ивановича. Сей портрет будет, так сказать, оплатой за моё житьё, денег с него я не возьму. Я их (Мамонтовых) так люблю, да и они меня, это я знаю, что живётся мне у них легко сравнительно, что я прямо чувствовал, что я принадлежу к их семье, люблю я Елизавету Григорьевну, то есть я влюблён в неё, ну, как можно быть влюблённым в мать. Право, у меня две матери».
Самое интересное во всей этой истории, что Рерих действительно был абсолютно гениальным художником. И это многое объясняет, ибо столь пронзительно, столь правильно видеть вещи — это гениальность… И даже не «видеть» в смысле «созерцать», а скорее речь идёт об удивительном умении усмотреть истинную сущность вещей... Живопись Рериха, и только она, — это алхимический процесс чистой воды, так называемая пургация, сиречь освобождение вещей от мороков, шелухи и наслоений.
Пургация Николая Рериха
Однажды дети Мамонтовых играли на дворе. Верушка (так все звали общую любимицу Веру) вбежала в комнату, где сидел Серов. Черноглазая, с румянцем на щеках, с копной густых каштановых волос, в розовой кофточке с чёрным бантом – она была чудо как хороша в свои 12 лет! Залюбовался девочкой и Серов, уговорил её родителей, чтобы Верушка позировала ему для портрета. Писал и чувствовал, работа спорится, всё идет, как надо. Работал по несколько часов в день, весь август и начало сентября, не уезжая из Абрамцево, хотя друзья звали его приехать к ним. Отговаривался: «Я должен писать Верушку, чтобы что-нибудь вышло». Творил, ощущая свою силу, умение – так родилось «одно из самых замечательных произведений русской живописи» (Грабарь).
Трудно оторвать глаза от этого портрета. Вспоминаются слова Серова: «Всё, чего я добивался, это особенной свежести, которую всегда чувствуешь в натуре и не видишь на картинах». Именно свежестью веет от этого полотна: от лица и фигуры девочки, от лежащих на столе персиков, от растущей за окном зелени, от колорита картины – переливов серебристо-розовых, синеватых, коричневых, зеленоватых тонов, игры светотени.
Свет, удивительный свет струится от картины: излучает свет лицо Верушки, её глаза, одежда, льётся свет из окна комнаты! Свежесть, свет, чистота, непосредственность, естественность, свойственные Верушке, дарят произведению Серова вечную молодость. Портрет художник подарил своей второй матери – Елизавете Григорьевне Мамонтовой.
В 1888 году Московское общество любителей художеств объявило конкурс на лучшее произведение историко-бытовой, жанровой, пейзажной и портретной живописи. Решил принять в нём участие и Серов (это был его первый конкурс). «Может быть, послать на него портрет Верушки?» – спросил он Елизавету Григорьевну. Она подумала-подумала – и согласилась. Портрет выставили – и Серов получил за него премию. «Я доволен, – радуется художник. – Всякие, разные мысли, вроде того, например, что я художник только для известного кружка московского, умерщвлены. Итак, моё вступление благополучно, и то хорошо».
В том же году открылась 8-я периодическая выставка Московского общества любителей художеств. На ней были представлены произведения К. Коровина, Левитана, Малютина, Архипова. В.А. Серов привез три полотна: «Пруд», «Портрет П.И. Бларамберга», «Верушку Мамонтову» («Портрет В.М.» – так он был подписан).
И что же? «“Портрет В.М.” произвел сенсацию!» (Головин). «Художники и особенно мы, молодёжь, будущие художники, не отходили от этого интригующего “Портрета В.М.”, – вспоминал Грабарь. – Нам было ясно, что появился новый большой художник с каким-то особым, непривычным лицом, которое не напоминало решительно ни одного из известных мастеров».
Серов сразу, в одночасье, стал знаменит. О нём писали, о нём говорили, им восхищались: «Замечательная вещь, это живая действительность» (Поленов); «Лучшим и совершеннейшим из всех является, по моему мнению, искренне-наивный, простой, задушевный портрет молодой девицы Мамонтовой» (Стасов); «Портрет этот поражает прежде всего жизненностью и простотой манеры» (Сизов). «Это последнее слово импрессионального искусства. Рядом висящие портреты Репина и Васнецова кажутся безжизненными образами, хотя по-своему представляют совершенство… Это ново и оригинально», – говорил Остроухов, увидев портрет Верушки Мамонтовой а Абрамцевской галерее.
Любопытны и такие отзывы: «Портрет В.М., если исключить голову, – неоконченная вещь. Стол, на который облокотилась девочка, – едва загрунтованное полотно с несколькими мазками белой краски» (Флеров); другой критик убеждён, что в картине «лицо написано очень бойко, экспрессивно; в аксессуарах колорит и рисунок очень слабы и небрежны. Думается, художник просто кокетничал своей небрежностью». Как видите, Серова упрекали за то, что он своё полотно не закончил, что он небрежен, даже кокетничает! (Вот уж что совсем несвойственно было Серову.)
А что сам Серов? Как он относился к своему произведению? «Я сам ценю и, пожалуй, даже люблю его. Вообще, я считаю, что только сносных в жизни и написал – этот, да ещё «Под деревом» (речь идет о «Девушке, освещённой солнцем»)».
Приведу слова Грабаря о «Девочке с персиками» (кстати, это название принадлежит ему): «Этот портрет, являющийся одной из лучших картин, когда-либо написанных русским художником, произвёл впечатление откровения в тогдашних художественных кругах Москвы, и никто не хотел верить, что автору его, никому до того не известному Серову, ещё недавно только минуло двадцать два года. Портреты «Девушка с персиками» и «Девушка, освещённая солнцем» – две такие жемчужины, что, если бы назвать только пять совершенных картин во всей новейшей русской живописи, то обе неизбежно пришлось бы включить в этот перечень». – С этим трудно не согласиться.
До свидания. Храни Господь Россию!
Игорь Фунт
CHASKOR.RU