"Формальное следование традиции мне неинтересно"

III Московская биеннале современного искусства откроется через полтора года. Впервые ее будет делать не международная сборная кураторов, а лично один из создателей кураторской профессии Жан-Юбер Мартен. Обозреватель "Власти" Ирина Кулик выяснила, в чем, по его мнению, сегодня заключается кураторская профессия.

— Вы сделали немало выставок, которые сейчас стали историей кураторского искусства. Есть ли у вас как у куратора какие-то сквозные темы, к которым вы постоянно возвращаетесь?

— Меня интересует географическое, если хотите, измерение искусства. Его всегда рассматривали скорее во временной перспективе, было принято говорить о том, что вы не можете понять искусство, не зная его историю. Но сегодня пора бы отвлечься от нашей истории и посмотреть, что творится в остальной, неевропейской части мира, с которой мы общаемся уже по крайней мере пять веков. Меня интересуют не различия, но универсальность искусства, которое в любой культуре призвано осмыслять одни и те же очень простые вещи, например то, что все мы смертны. Мне интересно каждый раз немного расширять наше поле зрения, чтобы приблизиться к вопросу о том, могут ли произведения искусства быть носителями универсальных смыслов, которые помогают одним людям понимать других людей и другие ситуации.

— Московская биеннале также будет служить этой цели?

— Да, мне хотелось бы показать произведения и авторов, которых очень мало видели в России,— художников из Африки, Азии, Океании. То, что игнорируется международной сетью музеев, галерей, коллекционеров и потому как бы не считается искусством, а объявляется какими-нибудь народными промыслами. Но почему представители европейской культуры должны решать, что является ремеслом, а что искусством в Африке или Океании? Сами эти категории уже давно нужно поставить под вопрос, если мы хотим, чтобы разные культуры со своими системами ценностей могли найти общий язык.

— А сами эти представители других культур кем себя считают? И интересен ли им диалог с современным искусством?

— Некоторые совсем не знают западный мир искусства и интересуются им только в той мере, в которой он способен вернуть ценность их культуре, дать ей шанс не быть поглощенной и стертой политической, экономической, эстетической системой Запада.

— Вы уже не раз обращались к искусству такого рода — и в вашей знаменитой выставке "Маги земли" в Центре Помпиду, и когда были куратором Лионской биеннале 2000 года, которая называлась "Разделение экзотики".

— Да, в том числе. Можно вспомнить и выставку, которую я сделал в 2001 году в дюссельдорфском Kunst Palast: на ней было 70 алтарей самых разных религий, собранных по всему миру. Для меня это вообще один из ключевых вопросов: почему все, что связано с религией, оказывается исключенным из современного искусства и нет ли здесь какой-то фундаментальной ошибки или заблуждения.

— Разве не существует современного религиозного искусства?

— Все зависит от того, как вы понимаете слово "современное". Вообще-то для меня ответ на этот вопрос очень прост: все произведения, созданные ныне живущими художниками, для меня являются современными.

— Можно ли сказать, что люди, живущие сегодня в странах, находящихся на разных витках политического, культурного, экономического развития, и вправду живут в одном и том же времени? Вы же сделали выставку Artempo, которая как раз о неоднородности времени, о различных временах, которые могут существовать в один и тот же настоящий исторический момент?

— Да, даже сегодня есть люди, которые, чтобы узнать, который час, смотрят на небо, а не на наручные часы, как мы, представители индустриального общества. Существуют различные концепции времени, связанные с различным пониманием смерти, исчезновения, то есть с разными религиями,— буддист или индуист, верящий в реинкарнацию, ощущает время иначе, чем атеист или христианин, верящий в рай и ад. И важно именно то, что художники, вышедшие из культур со столь разным пониманием времени, могут вступить в диалог. Ведь, несмотря на все трудности коммуникации, мы все — человеческие существа, и именно поэтому мы должны постараться понять другие системы мышления.

— Мне трудно судить об Африке или Океании, но в России, например, помимо своего сегмента международной системы современного искусства существует еще несколько систем — салона, официоза, того же самого крайне консервативного церковного искусства... А их враждебную по отношению к современному искусству точку зрения также стоит учитывать во имя политкорректности?

— Та же иконопись или (если вам нужен пример, духовность и даже политическая оппозиционность которого вне подозрений) тибетская религиозная живопись уже интересна как система, основанная на каноне и повторении. Она позволяет задать вопрос: неужели единственным имеющим право на существование является наше понимание искусства, основанное на идее постоянного обновления? Мы можем бесконечно повторять красивые слова про мондиализацию, межкультурный диалог или дружбу народов, но мы не сможем понять искусство всего мира, если не будем задавать себе вопросы такого рода. Но все же существует различие между странами, где, грубо говоря, авангарда нет вообще, и теми, где, как в России, он существует и неизбежно влияет на все остальное. Но главными критериями, определяющими ценность произведения, к какой бы культуре оно ни относилось, остается инновационное, творческое начало, которое существует и в различных традициях религиозного искусства часто именно в результате столкновения с западной культурой. Чисто формальное, обращенное в прошлое, основанное на механическом повторении следование традиции мне неинтересно.

— У нас до сих пор есть немало людей, которые полагают, что современное и традиционное искусство — просто разные виды деятельности, причем адепты традиции часто считают, что современное искусство — ненастоящее. А для вас современное искусство существует как некая особая, радикально отличающаяся от классической система мышления или же есть просто искусство XX и XXI веков, как было искусство X, XVI, XIX веков?

— Во Франции тоже многие так думают в отличие от Германии, где в силу исторических обстоятельств современное послевоенное искусство напрямую связывается с идеями свободы, демократии, борьбы с фашизмом и тоталитарной властью. Авангард, конечно, можно рассматривать как революцию, но можно вписать его в некую непрерывную историческую преемственность. Правда, для этого нужно лучше знать историю искусства. Конечно, восприятие авангарда и современного искусства требует другой умственной гимнастики, его техники, метафоры и коды весьма своеобразны. Но не более чем те коды, которые вы вынуждены будете постигать, если заинтересуетесь искусством других культур. Если посмотреть на историю искусства с некой дистанции, мы, наверное, увидим, что художники все равно постоянно возвращаются к основополагающим вопросам. Конечно, в последнее время западное искусство все больше соотносит себя с другими областями деятельности — наукой, социологией, политикой. Но я, честно говоря, с большим подозрением отношусь к политическому искусству. Возможно, у вас еще есть художники, готовые серьезно высказываться на эти темы и брать на себя ответственность. Но меня утомляет, когда то или иное произведение признают современным и хорошим только потому, что оно политическое. Этот критерий стал смешным и банальным — художникам еще в школе вбивают, что они должны делать политическое искусство, и они делают какую-то ерунду, полагая, что она является критическим высказыванием. Да, все является политическим, но именно поэтому не стоит об этом говорить.

Ирина Кулик

Российская газета

Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе