Совсем другая картина рисуется на выставке в "Проуне", замысел которой родился, когда куратор галереи Марина Лошак увидела архивные материалы, хранящиеся у племянницы художника Ольги Бескиной-Лабас. В 1976 году о Лабасе вдруг вспомнили, предложили сделать ретроспективу на Кузнецком Мосту, в выставочном зале Союза художников СССР: ему было 76 лет, он понимал, что его первая персональная выставка будет, скорее всего, и последней прижизненной. И готовился к ней, как к последней речи обвиняемого на Страшном суде: от руки нарисовал точнейший макет экспозиции, скрупулезно обмерив все стены, продумав развеску до сантиметра и изобразив в миниатюрах на десятках листов, как должны располагаться его картины и акварели. 

Восстановить выставку 1976 года сейчас невозможно: живопись Лабаса тогда же разошлась по музеям, в частных коллекциях, к которым и обращаются обычно в "Проуне", преобладает графика. Вначале Марина Лошак собиралась устроить некое подобие реконструкции, сделав смысловым центром лабасовские акварельные эскизы к ретроспективе и прокомментировав их, как гиперссылками, только теми работами, что изображены на авторском макете и действительно экспонировались. Но столь академический проект вряд ли дал бы представление о выставке, которая в Москве периода развитого застоя произвела эффект взорвавшегося баллона с кислородом и собирала по несколько тысяч человек ежедневно. Поэтому было решено представить свободную фантазию на тему, где акварели Лабаса развешаны сериями, как в каталоге 1976-го. 

Программные для ОСТа, членом-учредителем которого был Лабас, разделы "Авиация. Движение", "Октябрь" и "На маневрах" перемежаются с лирическими портретами и пейзажами: "Москва", "Коктебель", "Байкал", "Крым", "Москва в дни войны", "Ташкент", "Смоленск", "Дзинтари". Здесь почти нет фирменных лабасовских самолетов, гидропланов и дирижаблей, а в позднем цикле "На Внуковском аэродроме" чувствуется, что мечта о покорении неба стала обыденностью и нечего тут печалиться. Но буквально в каждом листе есть воздух, есть бесконечный простор, когда море встречается с небосводом где-то за горизонтом, и кругом разлит свет, и прозрачные мазки словно наложены не на бумагу, а на стекло, и даже эскалатор московской подземки — эту акварель Лабас хотел поместить на афишу выставки — кажется лестницей в рай. 

"Воздух! Воздух!" — твердили в 1976-м на его выставке и твердят сейчас. Воздух авангардной свободы — свободы ВХУТЕМАСа и ОСТа — Лабас сохранял все эти годы. Он был формалист, он был женат на немке — выпускнице Баухауса, приехавшей в СССР после разгона гропиусовской школы, он работал в ГОСЕТе у Михоэлса, его брата расстреляли в 1937-м как врага народа. Говорят, от ареста Лабаса спас только важный правительственный заказ — он делал панорамы для советского павильона на Всемирной выставке в Париже. Но он не писал портретов вождей, не менял экспрессионистской манеры, не каялся, не нахватал чинов и званий. В "Проуне", в самом конце зала, висят четыре чудных портрета Владимира Татлина. Лабас и Татлин, такие разные, были самыми близкими друзьями: чистые люди, мечтатели. Советская власть о них почему-то забыла, судьба почему-то хранила.

АННА ТОЛСТОВА

Коммерсантъ