Произведений специфических -- собирателю достались подлинные фрагменты стены, девственно чистые (поскольку выходили на восточную часть города, где всякие граффити почитались политической провокацией), и он их вот уже два десятилетия раздает художникам, чтобы те использовали железобетонные обломки вместо привычного холста. То есть это не стихийное творчество в реальном времени и пространстве Берлина, вроде знаменитой фрески Дмитрия Врубеля с целующимися Брежневым и Хонеккером, а студийные артефакты.
Уж не знаю, сколько набрал каменных блоков пронырливый негоциант (хотя их продажа в Берлине до сих пор продолжается, и реликвии доступны любому желающему), но его собрание постоянно пополняется, а выставка в каждом городе, от Лондона до Сеула, имеет отчетливый местный привкус.
Нам повезло -- экспозиция подоспела прямо к юбилею. И называется соответственно случаю тяжеловесно и помпезно: «Берлинская стена. 1989--2009. Париж--Берлин--Москва. Художники за свободу». Топография в заголовке понятна. Париж -- поскольку соорганизатором проекта вместе с ЦСИ «Винзавод» выступила версальская sVo Art. Москва -- поскольку Вержер при здешнем показе работ из своей неподъемной коллекции сделал ставку на вещи пяти российских художников -- Гриши Брускина, Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Бориса Заборова и Вадима Захарова.
Тот факт, что именно этой пятерке он прислал для оформления по кусочку стены, объясняет логику всего проекта и смутные чувства, возникающие при осмотре экспозиции на «Винзаводе», где представлены, кроме «наших», еще более трех десятков авторов, именитых и не очень. Это вроде бы выставка современного искусства, то есть что-то сугубо альтернативное, несмотря на весь общественно-политический пафос и приветственные слова в каталоге министра культуры Авдеева и президента СССР Горбачева. Тут есть все признаки актуальной эстетики XX века -- минимализм Сола Левитта, геометрия Даниэля Бюрена, «новый реализм» Армана, создающего скульптуры-«аккумуляции» из реальных предметов (в данном случае это серпы и молоты, вонзившиеся в бетонную плоть), нью-вейверский граффитизм Крики, сюрреалистическая страшилка представителя «Новой британской скульптуры» хулигана Давида Мача. И масса всего того, что формально позволяет назвать странную коллекцию Сильвестра Вержера маленьким музеем contemporary art, какой она, очевидно, замышлялась. И кажется, что ты оказался в настоящем музее, да еще не в художественном, а палеонтологическом, к примеру, где на тебя вот-вот обрушатся останки мамонта. Все так капитально, серьезно, духоподъемно, с историческим измерением. Сначала думаешь, что виной всему материал -- все-таки железобетон обязывает. А потом припоминаешь нашу команду, выбранную собирателем, и читается четкая яркая логика.
Я не знаю, чем занимается кореец Жеон Сю Шеон, который в ожидании воссоединения своей страны впаял в выданный ему брусок два одинаковых ржавых кольца. Но я хорошо представляю, кто такие Брускин, Кабаков, Булатов, Заборов и Захаров. Их всех принято относить к школе московского концептуализма -- в той или иной степени. Это художники-аналитики, притом лирические, с сильнейшими метафизическими подтекстами. Проблематизация когнитивных процедур в творчестве иных представителей московского концептуализма сегодня проходит на фоне непрестанной возгонки пафоса. Но все продолжают оставаться первоклассными авторами. Такими же, как и прочие участники этой выставки.
Комментируя выбор Вержера, его вкус и пристрастия, важно понять, что двадцать лет назад Берлин ликовал и бузотерил, лишившись разделявшего город булыжного монолита. Теперь мы вспоминаем о той победе демократии в измерении историческом, предполагающем известный академизм мышления и каталогизацию фактов. Концептуализм с его лирической архивацией знаний здесь как нельзя кстати. Все правильно.
Федор РОМЕР
Время новостей