Пятая эмиграция: отряд не заметил потери певца

Культурное сословие уезжало из России не раз.


Но если первый исход нанес большой ущерб, то последний, пожалуй, будет наименее травматичным.


Панический исход российского креативного сословия, начавшийся 24 февраля, в день, когда была объявлена военная кампания против Украины, — он может быть описан не без сочувствия. По крайней мере к рядовым креаклам. Как писал Маяковский,

«От родины в лапы турецкой полиции,

к туркам в дыру, в Дарданеллы узкие,

плыли завтрашние галлиполийцы,

плыли вчерашние русские».

Удел эмигрантской массовки — всегда не масло сливочное.

С другой стороны, бегство Невзоровых, Пугачевых, Собчак и прочих лучших людей нашего города особого сочувствия не вызывает, ибо тут картина скорее гоголевская: «Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышали гномы.

Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги».

Ибо столичное беговое общество заслуживало разве что напутственной песни С.В. Шнурова «Дорожная».

Но если отринуть эмоции, вернувшись к бесстрастию и беспристрастию, тогда нужно сопоставить нынешний исход с прежними — ведь за последний век это уже пятая волна эмиграции. Сопоставление тем более уместно, что нынешние беглецы склонны сравнивать себя с изгнанниками прошлого. «Те бежали в 1920 г. в Константинополь из Крыма, и их великая и горькая судьба вошла в предания — и мы тоже бежим в Константинополь». С тем подтекстом, что и наша судьба будет прославлена задумчивыми внуками.

Нет пока что лишь самосравнения с Данте, но, впрочем, все впереди. Хватит пока для сравнения и прежних четырех волн эмиграции. Каково было их культурное значение и каково будет значение волны 2022 г.

Первая и самая значимая волна эмиграции – это беглецы от революции и Гражданской войны, 1917–1922 гг. Потери и просто людские, и культурные были очень велики.

«Русская эмиграция, рассеянная жесточе колен израилевых, в нашем советском представлении если и тянула еще где свой век, — то таперами в поганеньких ресторанах, лакеями, прачками, нищими, морфинистами, кокаинистами, домирающими трупами. До войны 1941 года ни по каким признакам из наших газет, из высокой беллетристики, из художественной критики нельзя было представить (и наши сытые мастера не помогали нам узнать), что Русское Зарубежье — это большой духовный мир, что там развивается русская философия, там Булгаков, Бердяев, Лосский, что русское искусство полонит мир, там Рахманинов, Шаляпин, Бенуа, Дягилев, Павлова, казачий хор Жарова, там ведутся глубокие исследования Достоевского (в ту пору у нас вовсе проклятого), что существует небывалый писатель Набоков-Сирин, что еще жив Бунин и что-то же пишет эти двадцать лет, издаются художественные журналы».

Первая эмиграция сохранила, хотя бы частично, докатастрофную культурную традицию, и эта ее заслуга неоценима. Подобно тому, как г-н Журден, сам того не зная, говорил прозой, так и мы вплоть до сего дня, мысля о России, говорим — в очень немалой степени — по тем прописям, которые были сохранены и приумножены в изгнании 20–30-х гг.

Вторая эмиграция — это перемещенные лица времен войны и это люди достаточно многочисленные, которые ушли на Запад в обозах отступающего немца. Что во многом определило их судьбу. Конечно, там было немало коллаборантов, и самых неприятных (чтобы не сказать более) коллаборантов. Составивших, например, первичный кадровый костяк радио "Свобода". До войны они работали в советском агитпропе, под оккупацией в немецком, а после 1945 г. их подобрали американцы.

Но основную часть второй эмиграции составляли люди простые и некнижные, отчасти движимые принципом «С чертом, с дьяволом, лишь бы не с Советами», отчасти просто подхваченные вихрем великого европейского смешения. В изгнании они хотели просто жить, по возможности не привлекая к себе внимания, что не способствовало поддержанию традиции большого духовного мира.

Третья эмиграция настала в годы брежневской разрядки, когда впервые после 1928–1929 гг. стало возможным легально (хотя и без гарантий и с трудностями) покинуть СССР. Формально это было воссоединение семей — евреи, немцы, греки — хотя кто там с какими родственниками воссоединялся, это было дело зачастую весьма диалектичное. Но главное — под сурдинку пошел поток творческой интеллигенции. Кто сам стремился, кого выпихивали, ставя перед выбором, поехать на запад или на восток, кого и вовсе лишали советского гражданства.

Тут было некоторое сходство с первой волной. Не было, конечно, того кошмарного фона —

«Зачем меня девочкой глупой

От страшной родимой земли,

От голода, тюрем и трупов

В двадцатом году увезли», —

но то, что среди уехавших при Брежневе было много людей культурно состоявшихся, имевших право говорить (если бы у них было такое желание): «Мы не в изгнании, мы в послании» – это несомненно. Солженицын, Бродский, Ростропович, Нуреев, Хвостенко — это не тусовка, как ныне, это слава России.

Считать ли четвертую волну, когда люди бежали за колбасой и от тягот и лишений переходного периода, самостоятельным феноменом — это вопрос. Ибо, во-первых, тут была не столько политика, сколько сугубая экономика, во-вторых, пуповина не обрывалась. При отъезде не звучало горького слова «никогда», и аэродром уже не был похож на крематорий. Это была не трагедия, но рыба ищет, где глубже, на что имеет полное право. Другое дело, что культура той эпохи — и что там, что здесь — утратила значение священной жертвы. Оттого и говорить о культурном значении колбасной эмиграции затруднительно.

Но вот — настала пятая волна. Прямо по Горацию: «Куда, куда стремитесь вы, безумные?» А устремившиеся отвечают: «С Россией кончено, потому и стремимся». Опять же имеете полное право, тем более, что невольник – не богомольник. Насильно мил не будешь.

Право-то имеете, но Быков — не Бунин, Моргенштерн — не Шаляпин, Галкин — не Михаил Чехов, Невзоров — не Бердяев. Культурная утрата, бывшая после революции трагичной, а при Брежневе во всяком случае весьма существенной, сегодня оказывается никакой. Отряд не заметил потери певца.

А просто «Земля, как и вода, содержит газы, и это были пузыри земли». Сейчас устремились на новое место, чтобы там пузыриться. Что тут сказать? Только «Не смеем вам препятствовать».

Автор
Максим СОКОЛОВ, публицист
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе