Вполне понятна активность Сергея Пархоменко, заинтересованного в рекламе книги, которую он собирался издать (она вышла под заголовком «Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной, рассказанная ею в фильме Олега Дормана»). Но вот интересно, как проталкивался фильм. Пархоменко чистосердечно признается, что за дело взялась его жена и сотрудница Варвара. Он пишет: «Варя отдала диски с этим фильмом Григорию Чхартишвили (который Акунин). И он отреагировал на эти пятнадцать серий, которые просмотрел разом, примерно так же, как до того мы: «Надо что-то сделать, чтобы это увидели…» Следующим был Леонид Парфенов, который получил фильм от Акунина. Его пятнадцать серий почему-то тоже не испугали. И реакция была моментальной и решительной: фильм оказался у нескольких важных начальников на РТР». Да как-то все по-семейному вышло, почти так же, как это всегда выходило у самой Лунгиной, которая вовсю ругает систему, хотя и прекрасно в ней просуществовала.

Пархоменко, стоящий как бы в оппозиции к нынешним властям, объясняет появление фильма чудом: после того как фильм попал к теленачальникам, «оказалось, что чудеса бывают, и система все-таки может однажды дать такой сбой». Ой ли. Может, все-таки поискать более естественные объяснения выхода этого фильма на столь широкий экран? Давайте поищем, тем более что заголовок «Подстрочник» предполагает, что кто-то должен перевести на нормальный русский язык прозу жизни Лилианны Лунгиной.

Она родилась в Смоленске в 1920 году. Ее родители пережили погромы, уехали из России, жили в Палестине, затем в Германии и Франции, в 1933 году семья вернулась в Россию, в СССР. Судя по всему, родители Лилианны были стихийные сионисты (в первоначальном, смысле этого слова), пытались обосноваться на Ближнем Востоке, как и многие их соплеменники. Это была первая попытка застолбить территорию для будущего государства Израиль. Впрочем, когда в России произошла революция, евреи со всех концов света тысячами и тысячами потянулись в «северные Палестины». И те, кто когда-то уехал из России, и те, кто никогда не имел к ней никакого отношения. В сущности, эти подвижные люди почуяли, что искомым сионистами государством может стать Советская Россия, а не Ближний Восток. По инициативе Троцкого в один только Петроград специально зафрахтованными пароходами были завезены тысячи евреев из разных стран, главным образом из Америки. Эта десантная операция была естественна и рациональна. Надо было подавить коренное население, сделать с ним примерно то, что впоследствии было сделано с палестинскими арабами.

Таков контекст, в котором следует рассматривать рассказ Лунгиной. Без этого контекста многие вещи остаются принципиально непонятны. Например, непонятно, как семье приезжих удается сразу так славно устроиться и так хорошо зажить. Непонятен будет также героический тон Лунгиной, тон человека, живущего во враждебном окружении. Рассказчица все время проговаривается, что воспринимала русских, примерно как партизан, готовых на корню уничтожить пришельцев, что, конечно, не соответствует действительности (русские в основном толерантный народ), а просто является отражением мировосприятия чужака, который печенкой чует, что революционные измывательства над коренным народом не приносят пришельцам популярности. Но особенно странно то, что, рассказывая об ужасах сталинского режима, госпожа Лунгина все время противоречит себе. И объясняет свои удачи исключительно чудом, почти как издатель Пархоменко.

Представьте, кругом террор и аресты (в обоих словах переводчица ставит ударение на первый слог), а девочка Лиля живет себе, и все у нее так славно получается. От следователя Лубянки ушла без последствий, захотела поступить в ИФЛИ – поступила, решила стать критикессой – написала статейку, принесла в «Московский комсомолец», и редактор (из политкорректности, чтобы не раскрывать национальной принадлежности элит того времени, не буду называть фамилий) ее немедленно напечатал. Лунгина не сообщает, сколько опубликовала своих ценных статей, но когда началась война, подруги отправились рыть окопы, а ее, внештатницу, газета отправила в эвакуацию, в Набережные Челны (потому что маму надо было опекать). Там Лилю бросили на должность ответственного секретаря местной газеты. Надо было – какой ужас – писать неправду о колхозах. И она писала. Ах, жизнь была просто ужасна. Местные жестокие люди (татары или башкиры) не хотели брать деньги за квартиру (брали вещами), культурного окружения не было почти никакого. Мрак российской глубинки.

Несмотря на войну и на всю свою любовь к маме, Лиля в тайне и от нее, и от начальства покидает Набережные Челны, едет в Москву. По военному времени нужен был пропуск, а его нет. И вот Лиля отсиживается в сортире, пока по вагонам ходят люди, отлавливающие дезертиров, страдает. Но наконец, с пересадками, хитрым образом добирается до столицы. Их трехкомнатная квартира занята теми, чьи дома разбомбили фашисты, вещи исчезли (украдены). Лиля каким-то чудом добивается, чтобы ей вернули хотя бы одну комнату, живет два месяца в Москве, наконец возвращается в Набережные Челны, а ее из газеты уже уволили. Жестокие люди. И тут же, по какой-то странной ассоциации, простодушно рассказывает о том, что проклятый сталинский режим сажал обычных граждан за двадцатиминутное опоздание. Почему же Лилю-то не посадили за двухмесячный прогул? Да так, не посадили и все, хотя тетка, которая ее уволила, – очень противная.

Помыкавшись еще некоторое время в эвакуации, мать и дочь возвращаются в Москву. И тут Лиля узнает, что начинается страшный антисемитизм. Это ей рассказал один переводчик, работавший в высоких штабах (он лично допрашивал фельдмаршала Паулюса). Вы только представьте, несмотря на весь героизм, проявленный во время допросов военнопленных, этого переводчика не повысили в звании. Ну как не антисемитизм? Лунгина делает предположение, что, наверно, советские люди заразились антисемитизмом от фашистов, с которыми сражались. И ситуация уже настолько серьезна, что Лиля даже боится матери сказать об этом разгуле антисемитизма в армии. Чтобы зря не волновать маму, она ведь боится погромов. Но все-таки, естественно, не выдерживает, рассказывает, что переводчика не повысили в звании. Маму от этого чуть кондратий не хватил.

Вообще тема посконного русского антисемитизма, пожалуй, основная в фильме «Подстрочник». Русские, оказывается, спят и видят, как бы им погромить евреев. Это у них такая национальная забава. И им почти дали такую возможность, когда Сталин начал кампанию против космополитов безродных. Раньше власти ограждали евреев от природного русского антисемитизма (если кто-то что скажет против евреев, можно было пожаловаться в милицию, и смутьяна немедленно бы арестовали), а теперь – нет. И отношение русских к евреям выявилось полностью. Русские-де со злорадством говорили, что готовятся списки на депортацию, что в Сибири строятся поселения для евреев. Между евреями шли разговоры, что Сталин готовится выселить их под предлогом защиты от «справедливого гнева» народа.

Все-таки полезный фильм, столько всего нового узнаешь: Сталин, оказывается, искал дешевой популярности и ничего не мог лучше придумать, как устроить всесоюзный еврейский погром. Пожалуй, этих примеров достаточно для того, чтобы почувствовать общую направленность фильма. И понять, почему одиннадцать лет этот фильм не показывал ни один канал. Ну, а как можно показывать такую провокационную чушь? Русская пословица говорит: «Не буди лиха, пока оно тихо». Почему же теперь стали показывать – сперва по главному каналу страны, потом издали книгу, потом две недели по каналу «Культура». Потому что Сергею Пархоменко надо рекламировать выпускаемую его издательством книгу? Вряд ли. Тут причина, скорей всего, та же, по какой канал «Россия» постоянно транслирует монологи Николая Сванидзе, давно уже ставшего одиозным пропагандистом, а недавно – еще и членом президентской комиссии по противодействию фальсификации истории. Кому-то (скажем так, обтекаемо) и для чего-то очень выгодна напряженность на национальной почве. И эту напряженность в нашем обществе искусственно нагнетают.

Сергею Пархоменко, верящему в чудеса, вольно изображать телевизионных начальников людьми слабоумными. Однако трудно себе представить, чтобы на телевидении не было людей, способных просчитать результат появления на экране Сванидзе или Лунгиной. До облучения фильмом «Подстрочник» многие даже не задумывались о том, кто они по национальности и кто по национальности их сослуживец или сосед. Теперь, когда русские или башкиры узнали, кем их по простоте душевной считают евреи и телевизионные начальники, они, люди в глубинке, разумеется, об этом задумаются. И евреи задумаются. Просчитать реакцию тех и других очень легко: глупые русские будут плеваться, глупые евреи – заходиться в восторге, трещина между двумя народами будет углубляться. В принципе провоцирование такого процесса и называется разжиганием межнациональной розни. Думаю, этого и опасались те, кто много лет не выпускал фильм на экран. А теперь перестали бояться. Симптоматично…

Осман ДАУДОВ

Политический журнал