Тюремное заключение на чужбине всегда не сахар, но в некоторых странах оно может быть более неприятным, чем в других
© AFP. ERNESTO BENAVIDES
— В конце мая 2011 года я в компании трех байкеров путешествовал по странам Ближнего Востока. В 90 километрах от Багдада нас остановили иракские военные. Они долго изучали наши документы, задавали вопросы, кто мы и куда направляемся, а потом потребовали отдать мобильные телефоны. Вскоре на место, где нас остановили, приехали местные кагэбешники во главе с майором. Он кричал, толкался, остальные наоборот выглядели спокойными и говорили, что все это для нашей же безопасности. После того, как нас начали фотографировать в фас и профиль с паспортами в руках, я понял, что дело принимает серьезный оборот. Нас погрузили в кузов пикапа и повезли сначала на одну военную базу, потом на другую, и только потом в Багдад. Там нас построили в шеренгу, отобрали все вещи, надели на головы мешки, наручники и повели, как мы потом узнали, в центральную военную тюрьму Багдада. Тогда, собственно, я и понял, где мы оказались. После этого нас повели в какое-то здание, кричали на плохом английском, что мы, мол, шпионы, доигрались, пинали нас и толкали в спины. Потом нас завели в комнатку, где лежали разные медицинские инструменты. Один из надзирателей перебирал их руками и всячески давал понять, что легко перережет наши глотки. При этом другие надзиратели постоянно повторяли, что это все для нашей же безопасности, и что все будет очень хорошо. После мы оказались в камере предварительного заключения. Нас накормили ужином. Через день появились люди в штатском, они задавали нам разные вопросы, а на третий день нам предъявили обвинение в шпионаже, и мы оказались в общей камере.
После того как нас обвинили в шпионаже, тюремщики стали относится к нам спокойно. На четвертый день нам разрешили постирать вещи.
Иракская тюрьма — это зиндан, подземелье. Камера в 100 квадратных метров рассчитана на 124 человека, вместе с нами получилось 128. Часть народа лежала на нарах по двое, часть на полу. В камере было пыльно, душно, 35 градусов жары, за решеткой стоит вода, ее вдоволь, а еды минимум. Одна лепешка на двоих или на четверых. Из 120 сокамерников с нами общались шестеро, остальные не проявляли интереса. Мы держались сплоченно, чтобы было понятно, что в случае нападения ответим.
После того как нас обвинили в шпионаже, тюремщики стали относится к нам спокойно. На четвертый день нам разрешили постирать вещи. Когда я сказал, что плохо себя чувствую, прислали врача. Пришел человек в гражданской одежде, велел раздеться, провел осмотр и ушел. Антисанитарные условия в камере очень быстро перестали нас беспокоить. Мы думали о том, как бы остаться в живых.
Я бывший военный, не раз бывал в экстремальных ситуациях, поэтому особо не паниковал. Для нас важно было принять эту ситуацию, понять, как с ней жить. От нас мало что зависело, но нужно было сохранить силу воли и мыслить рационально. Эмоции приходили по ночам, когда каждый оставался наедине с самим собой. Когда все это случилось, я приготовился к тому, что пробуду в тюрьме несколько лет. Надежда была, но я понимал, что мы здесь минимум на год, и постарался донести это до ребят.
Я понял, что все закончилось, только когда в Москве вышел из самолета. Процесс депортации прописан во многих международных документах, но в нашем случае он не был соблюден. Все решилась на уровне президента и МИДа. Просто выперли из страны. Просто наш президент договорился с их президентом, вот и все.
Александр Макаров, год в изоляторе Паттайи
— В августе 2011 года я отдыхал на тайском курорте Паттайя. Как-то раз я взял на прокат байк, оставив в залог свой загранпаспорт. На дороге меня остановили полицейские и из-за отсутствия прав конфисковали мотоцикл. Штраф брать отказались и сразу повезли в отделение полиции. На следующее утро я должен был улетать обратно в Россию, но в итоге попал домой только через год. Меня обвинили в том, что я вломился ночью в офис проката, вскрыл шкаф с документами и попытался забрать свой паспорт. Кроме того мне инкриминировали драку с полицейскими. В итоге я просидел год, ожидая суд, который меня оправдал.
В тайском изоляторе действует такая система: родственники или друзья заключенных кладут деньги на счет, и ты покупаешь на это все, что тебе нужно. Если на счете пусто, тогда сиди и делай что хочешь, остается только есть то, что дают в тюремной столовой. Еда там паршивая.
Отношения с сокамерниками были нормальные: если человек не начинает наводить свои порядки, ему никто не сделает ничего плохого. Тем более, европейцы крупнее тайцев.
Камеры, в которых мне довелось сидеть, по 35 метров, в каждой — по 70 заключенных. Спят прямо на полу, он всегда теплый. Холодно в камерах не бывает, минимальная температура — 18 градусов, все время работают вентиляторы. В тюрьмах, где сидят уже приговоренные, народу в камерах поменьше. Сокамерники попадались всякие. Там, например, сидели еще двое русских, уже года два, наверное, сидели, и как выкручивались — непонятно. Видимо, кто-то перечислял им деньги.
Отношения с сокамерниками были нормальные: если человек не начинает наводить свои порядки, ему никто не сделает ничего плохого. Тем более, европейцы крупнее тайцев. Те вообще похожи на цыган: маленькие и ходят кучками. А вот офицеры, те, что следят за порядком, ходят с дубинками. На первый взгляд они спокойные, но я видел, как они били дубинками заключенных. Иногда даже били ногами. Еще в местных тюрьмах есть такая традиция — заковывать в кандалы за определенные провинности. Перевозят тоже в кандалах.
Медицинская помощь в тюрьмах непонятная. Тайцам она, может, и помогает, но европейцы от нее стонут. Любая рана, даже самая мелкая, может зарастать месяц, а может и загноиться. Не думаю, что это из-за антисанитарии, просто такой климат. У меня ужасно распухла нога, не знаю из-за чего, меня отправили в лазарет, потом мне говорили, что какие-то врачи решили, что ногу надо ампутировать, но мне лично об этом никто не говорил.
На этапе следствия у меня был тайский адвокат. Хорошо он работал или плохо, я не знаю. Думаю, если бы российское консульство своевременно вмешались в мое дело, я бы вообще не оказался в тюрьме. В общей сложности я провел там год, дожидаясь суда. На суде меня оправдали и сразу же освободили, после чего я улетел домой.
Андрей Цимахович, двое суток в изоляторе Дубая
— Это случилось в 1995 году. Я отдыхал в Арабских Эмиратах в районе Дубая, сел пьяным за руль, попал в аварию. Тут же приехали полиция и медики, оказали первую помощь - у меня была только мелкая ссадина. Потом меня отвезли в участок. Сначала я долго ждал, потом меня отвели в камеру, в которой сидели человек 15-20. Дали одеяло. Спали все на полу. Камера была разделена на две части: в той, где были туалет и душ, жили, судя по всему, «блатные», у них были сигареты, кока-кола и твердые настилы. Простачки спали на полу под одеялами в другой половине. По-английски я практически не говорил, объяснялись в основном жестами. Сокамерники были вежливые, чувствовалось некое подобие товарищества, во всяком случае, агрессии точно не было. Тюремщики тоже не были жестокими. Колу я пить не мог. Когда попросил воды, мне тут же ее принесли. В заточении я находился всего двое суток: знакомые подключили знакомых, я отделался штрафом, правда, у меня отняли права.Тогда это еще были советские права.
Константин Громов, четверо суток в стокгольмском следственном изоляторе
— Моя история произошла четыре года назад. Мне тогда было 20. Мы с другом поехали в Стокгольм на несколько дней. По юношеской глупости решили «вынести» из магазина дорогую брендовую вещь — куртку Stone Island. В России подобными вещами мы никогда не промышляли, потому что законы у нас жестче и системы безопасности лучше работают в силу любви русских к халяве. В общем, вынесли мы эту дорогущую куртку и даже успели спуститься с ней в метро. Но радовались мы недолго. Даже толком не поняли, как нас облепили со всех сторон. Причем все сразу — полицаи, продавцы и охранники из магазина. Нас вдвоем фактически принесли в полицейскую машину. Шведские сотрудники правоохранительных органов все, как на подбор, высоченные подтянутые мужики, просто викинги. Сопротивляться и бежать было бесполезно. Билеты в Москву у нас были куплены на следующий день, но еще в метро стало понятно, что поездка домой откладывается на неопределенный срок.
Стокгольмские тюрьмы по сравнению с нашими — как пансионаты или дома отдыха. Кормят три раза в день. С утра дают хлебцы с кофе, на обед и ужин — горячее, даже мясо было.
Самое страшное во всем этом — неизвестность. Один день кажется вечностью, время идет мучительно медленно, и создается ощущение, что ничего уже не будет как прежде. Меня поместили в одиночную камеру, друга отвели в другое крыло. Куда именно, я не знал. Все забрали: телефоны, вещи, документы. В ту минуту я был счастлив, что весь этот ад происходит в Швеции, а не в России или где-нибудь в Азии. Стокгольмские тюрьмы и следственные изоляторы, по сравнению с нашими — как пансионаты или дома отдыха. Моя камера была небольшой, но чистенькой. Внутри койка с матрасом и подушкой, стул, стол, туалет, окно для выдачи еды. Кормят три раза в день. С утра дают хлебцы с кофе, на обед и ужин — горячее, даже мясо было. Вечером у меня взяли отпечатки пальцев и отвели на допрос: спрашивали, где мы остановились, откуда украденная вещь и все такое. Я усиленно включал дурака. Но шведские полицейские оказались спокойными, как удавы. Никакого ора, угроз и рукоприкладства. Несмотря на мой хороший английский, они принципиально настояли на присутствии переводчика. Я тоже был не против. Я до последнего не понимал, какое наказание меня ждет. Понимал только, что долго меня не продержат, что будет суд и штраф. Местные законы намного гуманнее наших, но впереди маячила перспектива 5-летнего карантина и запрета въезда на территорию Шенгена, то есть всего Европейского союза. Не говоря уже о проблемах, которые могли возникнуть с университетом.
Максимальный штраф за кражу — 500 евро. Не помню, сколько стоила вещь, которую мы вынесли из магазина, но она и то стоила больше.
Ровно через сутки мне удалось вымолить телефон, чтобы сообщить своей девушке о том, что произошло. Она в этот день ждала меня уже в Москве. Родителей мы решили пощадить, они до сих пор не знают о той истории. Как бы то ни было, я провел в шведском СИЗО 4 дня. В последний из них был суд. Ко мне приставили адвоката, с которым я толком не разговаривал. Пристав, доставивший меня в здание суда, оказался футбольным фанатом и веселым мужиком, который посоветовал расслабиться и не переживать. Сам суд проходил нелепо — дело ведь мелкое, но пафос такой, будто я 10 человек убил.
Закончилось все неожиданно благополучно. Те четыре дня, которые мы отсидели в тюрьме, избавили нас от штрафа. Максимальный штраф за такую кражу — 500 евро. Не помню, сколько стоила вещь, которую мы вынесли из магазина, но она и то стоила больше. Про карантин на пять лет речи тоже не шло. Впрочем, я не стал искушать судьбу и взял фамилию матери. Когда закончился срок годности старого загранпаспорта, получил новый с другой фамилией.
Около двух месяцев назад эта история таки мне аукнулась. На границе с Финляндией, через которую я часто езжу в Европу из Питера, меня развернули. Судя по всему, до них дошла информация о смене фамилии. Финны очень дотошная и законопослушная нация, сам факт сокрытия такой информации их возмутил. Не знаю, в курсе ли они были истории в Стокгольме, но, полагаю, что весточка дошла и до них. Мой финский Шенген был тут же аннулирован. И понятия не имею, получится у меня еще когда-то въехать в эту страну.
Сергей Максимов, двое суток в изоляторе в Швейцарии
— Это было лет 15 назад, я автостопом катался по Европе с гитарой, играл на улицах. Не для заработка, а потому что было интересно путешествовать. Тогда был только подписан шенгенский договор, у меня была виза, но во время одной из поездок я попал в Швейцарию. Она тогда в Шенген не входила. При въезде в страну документы у меня никто не проверил. Как-то вечером я стоял на автозаправке недалеко от германской границы, и ко мне подошел поляк. Совершенно бандитского вида мужик. Он начал со мной разговаривать, и в этот момент к нам подъехала полицейская машина. Их, наверное, привлек поляк. У нас проверили документы, у поляка они оказались в порядке, а меня отвезли в полицейское отделение.
Я увидел на стене в камере галочки — видимо, кто-то считал дни. Судя по галочкам, он просидел в камере около месяца. Я занервничал
Была пятница, и начальство уже разошлось по домам, поэтому меня решили оставить в отделении до понедельника. Отвели в камеру. Это была светлая комната в бежевых тонах размером примерно два на два метра. В камере кроме меня никого не было. Там было двое нар. На них можно было лежать и спать в любое время суток. Стены в камере были исписаны какими-то каракулями. Некоторые надписи были на русском. Я увидел, что какой-то человек ставил галочки — видимо, считал дни. Судя по галочкам, он просидел в камере около месяца. Тогда я занервничал, и у меня даже пропал аппетит.
Охранники очень удивлялись, что я отказываюсь от еды и даже начали беспокоится. Вообще-то в участке кормили довольно вкусно и не меньше трех раз в день. Я тогда вел спартанский образ жизни, ездил по Европе с палаткой, и для меня такая еда была роскошью. Так я просидел почти три дня, а в понедельник меня решили депортировать. Один из полицейских посадил меня в машину и отвез на границу. Он остановился перед мостом, где с одной стороны был швейцарский пограничник, а с другой — немецкий. Я перешел мост, у меня проверили документы и пустили в Германию. Тогда полицейский уехал. Никаких отметок в документы швейцарцы мне не ставили, но спустя некоторое время мне домой от них пришел счет где-то на 300 долларов. Видимо, за сервис.
Александра Яковлева, Лидия Глазко, Василий Колотилов
Московские новости