О спорт, ты — эрзац!

К сочиненной основателем современных олимпиад бароном де Кубертеном оде «О спорт, ты — мир!» стоит относиться cum grano salis*. С одной стороны, барон был далеко не чужд господствовавшей тогда во Франции идеологии реванша и ценил парамилитарное (оно же военно-патриотическое) значение спорта. С другой стороны, с тех пор, как олимпиады перестали быть чисто аристократической забавой, т. е. с начала 30?х гг. XX в., и стали делаться забавой массовой, дух национального соперничества и национального превосходства начал все отчетливее главенствовать на спортивных праздниках. Поскольку же после 1945 г. державы (неизвестно, на какой срок) лишились прямого и непосредственного способа решать вопрос о превосходстве, роль спортивных праздников, и прежде всего олимпиад, как щадящего эрзаца войны возросла необычайно. Компенсаторный механизм.

Без включения самого базового механизма идентификации «мы — они» (что при напряжении страстей и неверности счастья и означает эрзац-войну) тут было бы никак невозможно. При аристократических забавах еще возможна турнирная атмосфера, объединяющая знатоков и ценителей, любующихся изяществом и красотой комбинаций. Но количество таких ценителей, хорошо сведущих в данном спортивном искусстве и могущих любоваться вне оппозиции «мы — они», всегда довольно ограниченно. Окончившиеся же только что ванкуверские Игры смотрело 3,5 миллиарда человек. Для клуба абстрактных ценителей будет многовато. Добавим к тому, что можно быть знатоком и ценителем одного, двух, пусть четырех спортивных искусств, но не нескольких же дюжин. Чтобы не разорваться, остается все тот же комплексный подход, «мы — они», эрзац-война.


Наконец, мы живем (от Города на Холме звезда сия воссияла) в мире, где есть царь беспощаден — рейтинг названье ему. Люди сызмала дрессируются снимать шляпу перед интегральными показателями — различными рейтингами свободы, процветания, прозрачности, счастья, благорастворения воздухов etc. Почитанию Царя-Рейтинга не мешает даже то, что в подавляющем числе случаев перед нами не более чем счетчик цен на дрова. На этом фоне откровенного шарлатанства (перед которым, однако же, почтительно склоняются) общекомандный зачет олимпийских медалей есть образец точного и адекватного интегрального показателя. Бывают досадные неудачи, бывает необъективное судейство, но при большом количестве дисциплин огрехи более или менее нивелируются, давая в итоге довольно объективную картину спортивной мощи той или иной державы.

Каковая спортивная мощь, в свою очередь, отражает державную мощь вообще. Обеспечить приличное совокупное число медалей по различным видам спорта, каждый из которых требует серьезной и дорогостоящей подготовки, может лишь весьма эффективно работающий национальный организм, способный на примере эрзац-войны (но, вероятно, также и на ином примере) продемонстрировать свои несокрушимые преимущества.

Большого отличия от Древней Греции нет. Чествование олимпионика также предполагало, что победа есть свидетельство милости богов, почиющей на данном полисе, а обычай вводить олимпионика в город не через ворота, а через участок разобранной городской стены — как символ того, что полису, имеющему таких бойцов, не нужны стены — по сути, это то же, что и нынешний общекомандный зачет. «Готов к труду и обороне», причем в ГТО упор все больше на «О». Обличать все это не имеет смысла. Сумели окультурить и эстетизировать агрессию, введя ее в игровые рамки, — и слава Тебе, Господи. Кому не нравится, пусть попробует полюбоваться неокультуренной агрессией.

Но чтобы эрзац-война в полной мере исполняла свое назначение, производя должный катарсис, нужно еще одно. Олимпионик должен быть парень из нашего города. Выросший среди нас согражданин, но только citius, altius, fortius. «Мы — они» предполагает гордость за своих, а не за каких-то эсперантских. Доколе национальные государства были достаточно крепки, проблем с парнем из нашего города не возникало вообще. Ясно, что из нашего города (resp.: «государства»), из какого же еще. Но на исходе XX века случились два события, сделавшие вопрос насчет парня актуальным и даже болезненным.

Событие частное. При главе МОК маркизе Самаранче, который горячо взялся за дело, случилась сильнейшая коммерциализация олимпийского движения. Деньги полились потоком, спорт сделался настоящей мощной индустрией, но, как и всякая индустрия, стал повиноваться Марксовым законам. В том числе и тому, что у пролетариев нет отечества, рыба ищет, где лучше. При стремительном разрушении идиотизма деревенской жизни такому пережитку идиотизма, как парень из нашего города, странно было бы выжить. Сегодня из нашего, завтра из вашего, ubi bene, ibi patria**.

Событие общее. Реформы МОК были одним из проявлений общей глобализации, размывающей границы и объявляющей само национальное государство более не существующим. Все делается настолько bene, что и сама patria больше не нужна.

Bene или не очень bene, но в любом случае из-под национального катарсиса вышибается главное его основание. Когда нет ясности ни с отечеством, ни уж тем более с принадлежностью к отечеству, механизм «мы — они» перестает исполнять функцию идентификации. «Все граждане мира, все прыгают». В лучшем случае остается возможность состязаться по принципу «Мы богаче, у нас больше денег на ландскнехтов», но такие состязания дают меньше катарсиса.

Между тем эрзац-война была ценна не столько сама по себе, сколько как средство сублимировать и окультурить людскую драчливость. Глобализация последовательно уничтожает этот защитный механизм. Скептики могли бы справедливо возразить, что сама глобализация держится некрепко и миропорядок может столкнуться с большим переустройством. Оно не исключено и даже в скором времени, но переустройство, скорее всего, будет таким, при котором олимпиады вообще не проводятся. Так что, смиряя бесплодные страсти, посмотрим напоследок на уходящую натуру, которую нам оставило в качестве пережитка столетье безумно и мудро.

Максим Соколов, колумнист журнала «Эксперт»

Эксперт
Поделиться
Комментировать