Пушкин и роковой русский дар

– Елена Ивановна, что успел Александр Сергеевич, что без него бы не случилось в нашей литературе, в нашей жизни, в нашем народе?

– Во-первых, успел привнести в литературу такие новые начала, которые хотя и готовились, конечно, всем предшествующем путём литературы, но всё-таки прежде всего оказались явлены в творчестве Пушкина, на что обращали внимание ещё Белинский и Достоевский. Это, конечно, новизна не только в новых формах, в обновлении всех жанров, в создании собственно русского литературного языка. Это общеизвестно.


Профессор Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена Елена Ивановна Анненкова. 
Фото: Александр Волков


Для меня же новизна в том, что он открыл возможность для выражения нового человеческого самоощущения, глубина содержания которого у Пушкина всегда выражена в совершенной форме. В результате его собственной эстетической и духовной эволюции вдруг обретается то слово, которое может передать все оттенки смысла. Как заметил Гоголь: «Слов немного, но они так точны, что обозначают всё. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт». Это означает, что благодаря Пушкину русское литературное слово оказывается способно постигать невероятно глубокие духовные, душевные смыслы и касаться самых разных сфер жизни: гражданской ли, эстетической или религиозной, давать знать, что есть ценности и явления  самого высокого порядка, абсолютно необходимые человеку.


Простота пушкинского текста обманчива: текст прост, а «бездну» заложенного в нём смысла не сразу удается разглядеть


Пушкина, конечно, в юности мы в полной мере не можем оценить. Поэтому для  студентов это не самый близкий поэт. Будучи студенткой, я сама Пушкина не очень замечала. Надо иметь жизненный опыт, чтобы понять, что простота пушкинского текста обманчива: текст прост, а «бездну» заложенного в нём смысла не сразу удается разглядеть. Исследователи писали, что в понимании Пушкина пророчество ассоциируется со всеведением; и его поэтическому  слову также всё доступно. Но чтобы обрести пророческий дар, необходимо всё вобрать в себя: и горнее, и дольнее. Вспомним стихотворение 1826 г.:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет, 

И гад морских подводный ход, 

И дольней лозы прозябанье. 

Пушкин открыл литературе путь к этому всеведению, к безднам смысла. Поэтому «Пушкин – наше всё» – это очень точная формула.


Рукописи Александра Сергеевича в музее им. А.С. Пушкина в Гурзуфе. 
Фото: pixabay


А во-вторых, Пушкин   успел прожить и явить нам некую  полноту жизни, в которой раскрывается и органичность, и сложность,  и, я бы сказала, спасительность человеческого пути: от яркой, веселой, отчасти языческой молодости к душевному, а затем и духовному созреванию, к пониманию необходимости для человека единства творческих и религиозных начал.

Блажен, кто смолоду был молод. 

Блажен, кто вовремя созрел… 

Это также свидетельствует о его гениальности. В каком-то смысле Пушкин прошел идеальный человеческий путь, открывая и нам эту возможность движения от молодости (познающей и необходимость, и бремя разочарования – «Надеждой сладостной младенчески дыша…», «Бывало, в сладком ослепленье…», «Дар напрасный, дар случайный…») к осознанию того, что  «юность не имеет нужды в своём доме, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу – тогда удались он домой». Сознавая, что к тридцати годам пора жениться, принимает решение: «Я женюсь». И признается в феврале 1831 г.: «Я женат и счастлив; одно желание мое, чтобы ничего в жизни не изменилось – лучшего не дождусь». Но его стихотворения «Мадонна», «Красавица» свидетельствуют, что и в этом, как будто всеобщем, одинаковом для всех  пути проявляется особенность Пушкина: в зрелом возрасте он пишет именно о «святыне красоты».

– Вы уже произнесли это слово – пророк. Пушкин пророк? О чём его пророчество? Что главное он открыл или Бог через него нам открывает?

– Думаю, что в Пушкине было заложено пророческое предвидение. Он многое открыл, но  я обратила бы сейчас внимание прежде всего на политические темы в его текстах, которые вместе с тем не звучат как чисто политические или идеологические. В начале 1830-х годов они могли быть пробуждены очередным польским восстанием (1831) или годовщиной Бородинского сражения. Но и сегодня не может не поразить актуальность его пророчеств, которые звучат, к примеру, в его стихотворении «Клеветникам России»:

О чем шумите вы, народные витии?

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? Волнения Литвы?

Оставьте, это старый спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою, 

Вопрос, которого не разрешите вы.

………………………………………………….

Иль нам с Европой спорить ново?

И другой пушкинский вопрос:

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? вот вопрос.


Александр Кравчук. А. С. Пушкин. Последняя осень


Сама постановка этой темы и совершенно определенная позиция Пушкина тогда показались непонятными и даже огорчительными для некоторых его современников – например, для Петра Вяземского, который огорчился, что позиция поэта недостаточно демократична.


Можно говорить о его пророческом понимании того, что отношения России и Запада – это отношения всегда драматические, внутренне сложные


Но у Пушкина, который возрос на европейской культуре и многие мотивы западной литературы превосходно творчески развивал, был абсолютно трезвый взгляд на Западную Европу. Опережая славянофилов, он отозвался на онтологические различия русского и западного человека. Можно говорить о его пророческом понимании того, что отношения России и Запада – это отношения всегда драматические, внутренне сложные, не обещающие какого-то однозначно благостного разрешения. Но Пушкин обладал этой способностью назвать своими именами какие-то вещи, связанные с судьбой России и Западной и Восточной Европы – в этом было пророчество. И вот что он пишет в своих дневниках о России и в «Бородинской годовщине»:

Шли же племена,

Бедой России угрожая;

Не вся ль Европа тут была?

А чья звезда её вела!..

Пророчество Пушкина о межславянских отношениях отзовется позже у Достоевского уже в 1870-е годы. Когда в очередной русско-турецкой войне русская армия будет защищать славян, Достоевский в «Дневнике писателя» скажет, что «для Европы Россия» (в данный момент защищающая славян) – «недоумение, и всякое действие её – недоумение, и так будет до самого конца», а, размышляя о судьбах славян и России, выскажет предположение, что наступит такое время, когда славяне откачнутся от России и её же обвинят в том.

Пушкин, являя поэтическую прозорливость, далёк от политической нетерпимости, которую замечал, например, в Адаме Мицкевиче и которая его огорчала.

Ещё ему было свойственно прозорливое понимание человеческой природы. Онегин в конце романа в стихах произносит:

Я думал: вольность и покой

Замена счастью. Боже мой!

Как я ошибся, как наказан!

В пушкинском контексте это не означает, что он отрицает вольность и утверждает именно и только семейное счастье; полнота жизни включает в себя и искание вольности, и покой, и вкус счастья, его необходимость для каждого и так далее.

И, конечно, нельзя не сказать, как пророчески он понимает природу творчества и тайну творчества, поэтому я очень люблю «Моцарта и Сальери» и те стихотворения Пушкина, в которых воссоздается неоднозначная природа творческого труда.

– Мне сейчас на ум пришло стихотворение «К Чаадаеву», в котором Пушкин открывает как бы два пласта в человеке, которому недостаточно камерных переживаний «любви, надежды, тихой славы» для полноты раскрытия своей человечности. Что души прекрасные порывы нужно успеть посвятить большему. «Пока сердца для чести живы», надо торопиться достичь какой-то человеческой глубины или высоты.

– Да, мне тоже нравятся эти строчки. Тут ещё есть особое очень пушкинское словечко «пока». «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы». Это, с одной стороны, самое декабристское стихотворение Пушкина, хотя декабристом Пушкин не был и не разделял политические идеи своих современников. Для декабристов понятие чести, служения, горения свободой – это то, что не может пресечься, что в человеке остаётся навсегда. А у Пушкина – в ту пору молодого – уже рождается  ощущение, что горение свободой и чистое сердце, живое  для чести,  – это то, что более всего присуще молодости.

Потом наступит следующий этап жизни, и сердце может охладеть, а если и не охладеть, то измениться, и столь важная для юности  свобода перестанет быть безусловной ценностью. Поэтому хочется именно студентам процитировать: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, / Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!» Надо ещё сказать, что Пушкин разглядел Чаадаева раньше других и очень его ценил, хотя и не во всём соглашался, например, с  «Философическим письмом», опубликованным в 1836 году. А Чаадаев оценил  способность Пушкина отзываться на злободневные вопросы времени и высвечивать в них общечеловеческий смысл. Пушкину он писал: «Я убеждён, что вы можете принести бесконечную пользу несчастной, сбившейся с пути России».


А. Козина. Портрет П. Я. Чаадаева


– Вы согласитесь с этим определением Достоевского, что в Пушкине есть «всемирная отзывчивость» как чисто русская черта? И есть вообще у русского народа такая отзывчивость? 

– Думаю, да, Достоевский справедливо писал об этом. Можно вспомнить и слова Гоголя: «Это свойство чуткости, которое в такой высокой степени обнаруживалось в Пушкине, есть наше народное свойство». Но всё же это вопрос, требующий отдельного размышления. Георгий Флоровский писал, что «дар всемирной  отзывчивости» – «роковой и двусмысленный дар», «в этих странствованиях по временам и культурам, полагал он, –  всегда угрожает опасность не найти себя».

Честно говоря, размышлять о русском народе в целом достаточно сложно, потому что само понятие «русский народ», «русский человек»  – это сейчас несколько ускользающая категория. Я занимаюсь славянофилами и полагаю, что им удалось уловить то идеальное, что заложено в русском человеке. А «всемирная отзывчивость» – прекрасное начало, которое может претерпевать исторические метаморфозы, но хотелось бы надеяться, что оно сохранится. Можно сказать, что оно проявлялось – над чем любят подчас иронизировать – даже в советскую эпоху, когда, живя материально не очень хорошо, все сочувствовали каким-то неграм в Америке или бедным в Гондурасе. Сострадание и готовность протянуть руку действительно были свойственны русскому человеку.

У меня нет большого опыта наблюдения над западными народами, но помню, как мы приехали в Вену на Гоголевские чтения. Меня поразила Вена: очень культурный, красивый, вежливо-холодный, живущий в себе город. И я вдруг впервые там почувствовала, что для европейцев мы действительно какой-то странный народ. Со своими страстями, крайностями. Мы приехали в Австрию, взяв с собой всякие подарки, угощения для кофе-брейков, что-то ещё. Они в своём Доме русской культуры встретили нас благосклонно, внимательно и вежливо пили наш кофе… Их строй жизни – чужой, холодный, другой. Наблюдая это, понимаешь, что наша отзывчивость действительно  имеет место, но проявляется, может быть, на уровне инстинкта, интуиции, потребности. Хотя почему только на уровне интуиции? Вот отправили медицинскую помощь в Китай. Думаю, этот «роковой дар» нас не оставит.

– Елена Ивановна, мне кажется, сейчас такое время, что даже в культурных кругах Пушкина можно назвать недочитанным, непрочитанным или прочитанным поверхностно. У вас есть какие-то советы к тем, кто хотел бы вчитаться в Пушкина, с чего начинать? 

– Тут не может быть одного рецепта. Всё зависит от того, на каком этапе своей жизни находится человек, в какое мгновение ему захочется обратиться к Пушкину. Пушкина можно ощутить, понять, если, может быть, случайно, попадётся какое-то стихотворение, созвучное внутреннему состоянию духа –  например, сомнению, радости, печали.


Пушкин на лицейском экзамене в Царском Селе. Картина И. Репина (1911)


Если это случится, вы непременно найдёте в творчестве поэта такое своё произведение, с которого может начаться движение в сторону Пушкина. Вот известное переложение великопостной молитвы Ефрема Сирина «Отцы пустынники и жёны непорочны», которую для того, чтобы по-настоящему прочитать, надо испытать внутреннюю, духовную  потребность. Тогда и дальше захочется читать стихотворения той  поры – например, «Воспоминание»: «Пора, мой друг, пора…».

Я думаю, Пушкин потому не востребован, как того заслуживает, поскольку известен лишь хрестоматийными, «школьными» стихотворениями.  Требуется неспешное личное чтение.  Если не по обязанности, не по «программе» читать Пушкина, то невозможно не  подивиться глубине исторического, психологического, духовного содержания «Капитанской дочки». Попробуйте неспешно её почитать, по главе в день. Очень многое в ней откроете. Погрузитесь в размышления не только о Пушкине, но и о русском человеке, и о себе…

Поделиться