Русский бунт. Часть VI

Был ли у русского человека шанс освободиться от Московского самодержавия? Был. Требовалось только перебороть в себе страх поменять привычную, но рабскую жизнь, на свободную, но авантюрную, удариться в бега и, очутившись в ничейном «диком поле» между Волгой и Доном, стать вольным казаком.

Вокруг казачества существует масса легенд – есть даже миф о том, что это народ, «упавший с неба». А некоторые казаки уже который век стараются приписать себе арийские корни. Между тем, все, конечно, гораздо проще – это были как раз те люди, которые ценили волю больше жизни и сознательно шли на риск. А неволя тогда была вокруг везде – так и собрался этот разноплеменный «упавший с неба народ». От славян до тюрок и татар, который и создал оригинальный казачий воинский строй и еще более оригинальный опыт народовластия: казацкий круг только внешне напоминает вече.

До тех пор, пока Москва казаков, в конце концов, себе не подчинила, всю историю казачества можно рассматривать, как историю перманентного бунта против любой власти, кроме той, что они избрали сами. Впрочем, и позже в рамках русской империи, казаки в значительной мере сохранили свой демократический опыт, ограниченный самодержавием. А сама российская монархия, подавляя либеральные идеи везде, где только можно, в целом вполне гармонично уживалась с казачьей демократией, видя в ней не противника, а, напротив, опору. Так что речь идет о весьма своеобразном феномене.

До так называемого «унылого казачьего Круга» 1671 года, в ходе которого казаков удалось, наконец, привести к царской присяге, отношения Москвы с казачеством были весьма непростыми. Обе стороны нуждались друг в друге и обе относились друг к другу с немалым подозрением. Москва нуждалась в казаках, охранявших южные рубежи Московского государства, часто использовала из как временных союзников в различных боевых походах, не раз спасалась от внезапного нападения противника, благодаря информации, полученной от казаков. В свою очередь донские и волжские казаки, не имевшие крупных городов, промышленности и не занимавшихся в ту пору землепашеством, не могли прожить без помощи экономически развитого соседа.

Вместе с тем, «вольнодумцев» никогда особенно не волновали те дипломатические сложности, которые возникали у Москвы из-за поведения казаков, которые грабили в «диком поле» любой посольский обоз, что шел в Москву. Да и русских купцов в придачу. К охранной посольской грамоте они относились, как к пустой бумажке. Архив переполнен перепиской Москвы с соседями, в которой она, как только может, изворачивается и открещивается от своих связей с казаками, называя их обычными разбойниками, с которыми и сама не в состоянии справиться.

Никакие увещевания на казаков тут не действовали, так же, как не действовали и постоянные уговоры выдавать Москве беглых. Казаки сами решали, кого принять в свои ряды, а кого нет. Но, уже признав беглеца казаком, не выдавали его никому и никогда.

Хотя беглецы, еще не привычные к казацким порядкам, и вызывали у них порой немалое раздражение. Фрол Минаев, один из донских атаманов, например, жаловался: «Беглые приходят к нам непрестанно и завели было всякую пашню, и они (казаки) увидев то… приняли приговор, чтобы никто нигде хлеба не пахали и не сеяли, а если станут пахать, то бить до смерти и грабить». Выращивать хлеб для казаков, чьими основными промыслами традиционно являлись скотоводство, рыболовство, бортничество, а главное военные походы за добычей было делом позорным.

Во времена Смуты казаки, пользуясь тотальным хаосом, грабили без особого разбора любого, кто подвернулся под руку. Служили и Лжедмитрию и «тушинскому вору», а позже вместе с ополчением выбивали поляков из Москвы. То есть, действовали по собственному разумению и хотению, не слишком задумываясь об интересах государства российского.

В ходе выборов нового царя, всю вину за прошлые грехи, присутствовавшие на собрании атаманы, легко свалили на отсутствовавших. А затем сумели сыграть едва ли не важнейшую роль в дискуссии, решительно поддержав кандидатуру Михаила Романова. Резон был прост. Отец Михаила – патриарх Филарет, бывший в ту пору в плену у поляков, так же, как и сами казаки, успел послужить и первому и второму Лжедмитрию. Собственно и сан патриарха он получил от «тушинского вора». Так что не без основания, казачество полагало патриарха Филарета практически «своим», т.е., таким же замазанным в прошлых сомнительных делах, что и они сами. А, следовательно, сын Филарета, в отличие от других кандидатов, по их разумению, никаких хлопот им доставить не мог. Даже если они и будут вести себя также вольно, как и до Смуты.

Надо признать, что поначалу их прогнозы оправдались. Слабый еще государь, посылая своих послов к казакам, чтобы в очередной раз попытаться их урезонить, наставлял посланцев: все требования высказывать с предельным тактом, «чтобы не ожесточить», «выговаривая, покрывать гладостью».

Однако позже и Москва усилилась, и ситуация обострилась. Изменился и тон посланий государя: «В войне против польского короля вы не подали нам никакой помощи. Многие из вас ходят на Волгу и на море, суда грабят и многую шкоду учиняют». 

Наконец, свои претензии к казакам имела и православная церковь. Являясь православными, казаки, тем не менее, к некоторым важным правилам христианства относились легковесно. Церемония бракосочетания и развода, например, проходила у казаков в ту пору по весьма упрощенной схеме. Казак с невестой входили в Круг, публично признавались во взаимной любви и выходили из него уже женатыми людьми. Развод происходил еще проще: муж приводил надоевшую жену в тот же Круг и объявлял честному народу, что супругу любил, да разлюбил. На этом весь процесс развода и завершался. Если кто-то из присутствовавших казаков предлагал брошенной женщине уйти с ним, и та соглашалась, значит, тут же образовывалась новая семейная пара. На венчание в церкви это, разумеется, не походило. Многочисленные разъяснения и протесты православной церкви, что нельзя «жениться от живых жен» не помогали.

В 1630 году рассерженная Москва арестовала атамана Наума Васильева с 70 казаками и послала на Дон опальную грамоту. Посольство возглавлял знатный боярин Иван Карамышев. Помимо царской грамоты он вез казакам и послание патриарха с отлучением от церкви – казаки предавались анафеме. Вместе с тем тайно Карамышеву было поручено все же вразумить казаков и заставить их покориться царю. На тот момент это было крайне важно. Москва планировала тогда заключить союз с турками и сообща с ними ударить по самому опасному на тот момент для русских противнику – Польше. Осуществить этот замысел, пока казаки продолжают свою войну с турками, было не реально.

27 августа в Войсковом кругу казаки приняли от Карамышева опальную грамоту и хладнокровно восприняли известие об анафеме. Более того, тут же велели петь благодарственный молебен за здравие царя и патриарха. Проявив формальный политес, во всем остальном казаки сказали Москве решительное «нет». Круг отказался прекратить войну с турками, а уж тем более участвовать с ними в одном походе против поляков. Казаки заявили, «что не было в их боевой жизни еще примера, чтобы они, природные христиане, служили с врагами христианства заодно и воевали христианские же земли».

Похоже, будучи «природными христианами», в православных и католических интригах казаки разбирались смутно. Карамышев, попытавшийся казакам угрожать, был избит и казнен. Самое любопытное, что нет ни малейших свидетельств того, что Москва хоть как-то отреагировала на смерть своего посла.

Лишь через два года к казакам было отправлено новое посольство с требованием целовать крест царю, патриарху и наследнику престола Алексею Михайловичу. Кроме того, было приказано провести перепись всех казаков. И на это последовало решительное «нет». И снова царь отступил. Наоборот - послал казакам «за верную службу» государево знамя. 

Надо признать, что по тем временам это было, видимо, самое мудрое решение, потому что когда Москва в чем-то «перегибала палку» или не выказывала Кругу необходимого уважения, то ей самой нередко приходилось расхлебывать немалые беды.

Все знают о восстании Степана Разина, но мало, кто помнит, что послужило причиной пожара, охватившего немалую территорию тогдашней России. Кстати, историю восстания Степана Разина подробнейшим образом изучал даже Карл Маркс, особо отметивший, что главной мечтой атамана было «чтобы всякий всякому равен был».

А все началось с казни старшего брата Разина – Ивана. Атаман Иван Разин в 1665 году командовал казачьими полками на польской границе в русской армии князя Долгорукого. Осенью казаки решили вернуться на Дон, полагая, что по распоряжению Круга им на смену будут направлены другие войска. Долгоруков воспротивился этому решению, казаков вернул силой, а атамана приказал повесить.

Случай, характерный для того переходного периода взаимоотношений между Москвой и казаками. Князь был уже уверен в том, что казаки обязаны ему подчиняться беспрекословно, а Иван Разин по-прежнему считал, что помощь казаков русской армии – дело добровольное: хотим - воюем, надоело – пошли домой.

В результате усмирение бунта Степана Разина стоило Москве более ста тысяч жертв. Между прочим, не все казаки поддержали тогда Разина. Как и вече, Круг иногда делился пополам и выяснял, кто прав? В лучшем случае на кулаках, а в худшем случае силой оружия. Вот и в 1670 году, когда лояльные Москве казаки собрали в Черкасске свой Круг, там внезапно появился Разин с товарищами, объявил «главного докладчика» московским шпионом, убил его, а тело бросил в Дон. Верные Москве казаки едва спаслись, укрывшись в соборе.

В своем последнем слове Степан Разин, обращаясь к казакам, сказал: «На Дону еще вспомнят меня, когда их подлый дьяк, как стадо перепишет и целованием креста на верность приведет».

Всего через несколько лет предсказание Разина сбылось. В ходе «Унылого круга» 1671 года казаки сопротивлялись московским послам - полковнику Косачову и дьяку Богданову - четыре дня, соглашаясь служить московскому государю, но без крестного целования. Лишь благодаря атаманам, подкупленным Москвой, сопротивление большинства было, наконец, сломлено. Последнее постановление Круга гласило: присягнуть на верность государю, а «если же кто не учинит присяги, того казнить смертью, а имущество грабить».

При Петре I войсковые атаманы стали уже не избираться, а назначаться царем. Эпоха свободного Войскового Круга завершилась.

А с ней исчезло и то редкое на Руси место, где человек мог решать свои проблемы, пусть не без ошибок и греха, зато и без вмешательства самодержавного центра.

Петр Романов

РИА Новости
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе