«При уничтожении талонов никакого подсчета не производилось»

80 лет назад, в марте 1929 года, в Москве вслед за другими городами СССР началась продажа хлеба по специальным заборным книжкам. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, введение карточной системы никогда не помогало накормить население, зато создавало благотворную почву для развития злоупотреблений и коррупции. 

"Хлеб был более чем черный" 

Приходится только удивляться тому, насколько короткой исторической памятью обладают наши соотечественники. Летом прошедшего года и в марте нынешнего социологи ВЦИОМа проводили опрос, нужно ли вновь вводить продовольственные карточки, и получили результаты, поразительные для любого мало-мальски знакомого с русской и советской историей человека. В опросе, проведенном еще до появления в России первых явных признаков кризиса, более половины респондентов посчитали лучшим средством борьбы с безостановочным ростом цен введение карточек для малообеспеченных слоев населения. Этот же рецепт более 60% опрошенных предложили теперь для борьбы с падением жизненного уровня населения. 


Причем на Урале и в Сибири число сторонников возвращения карточной системы доходит до 76-78%. Но именно в этих регионах в относительно благополучных 1944 и 1945 годах, когда в СССР шел поток американской продовольственной помощи и карточная система должна была обеспечить советских людей хотя бы минимумом продуктов, наблюдались массовый голод, высокая смертность от истощения и случаи людоедства. Да и все остальные опыты использования карточной системы оказывались весьма печальными. 

В 1916 году, например, в крупных городах из-за дефицита продуктов не только к магазинам, но и к лоткам на рынках выстроились огромные очереди. Цены безостановочно поднимались, однако правительство не имело практически никаких экономических рычагов для борьбы с дороговизной. Сравнительно небольшие запасы зерна берегли для воюющей армии. К тому же ими приходилось делиться с союзниками, прежде всего с Францией, снабжавшей Россию оружием и боеприпасами. Не лучше обстояло дело и с мясом. Для закупки скота у соседей, границы с которыми не перекрыла война,— Китая, Внешней Монголии, Персии и Афганистана — в стремительно пустеющей казне попросту не хватало средств. Поэтому Совет министров попытался прекратить рост цен с помощью административных и карательных мер. 

Крупные города, в первую очередь Петроград, попытались освободиться от лишних едоков, отправив не занятых в военных ведомствах и на производствах людей в деревни. Однако это мероприятие тоже требовало громадных средств и вскоре провалилось. Затем, летом 1916 года, создали Комитет по борьбе с дороговизной при МВД, а вслед за ним — правительственный Особый комитет того же назначения. Изучив ситуацию, оба чрезвычайных органа пришли к выводу о необходимости отправлять за решетку всех торговцев, необоснованно повышающих цены, и Николай II утвердил соответствующее решение Совета министров, написав резолюцию "Наконец!". 

Однако репрессии не помогли — цены продолжали расти, а обыватели пытались всеми правдами и неправдами купить продукты в деревне самостоятельно или через появлявшиеся как грибы после дождя общества взаимопомощи, организованные по национальному (польские, украинские и т. д.) или профессиональному признаку. Но, как писали очевидцы, ситуация не улучшалась. 

Чтобы спасти положение, правительство пошло на шаг, до этого считавшийся крайним,— ввело карточки на самые необходимые продукты: хлеб, сахар, крупы. К примеру, осенью 1916 года обладателю карточки полагалось не более 3 фунтов (фунт — 409,5 г) сахара в месяц. А чтобы высокопоставленные подданные империи легче переживали продовольственные затруднения, была организована выдача дополнительных пайков. Отставной генерал Феликс Ростковский писал в своем дневнике, что по особым разрешениям его семья получала в 1916 году 20 фунтов мяса в неделю, но затем из-за продолжающегося ухудшения снабжения Петрограда норму снизили до 6 фунтов, а после 20 февраля 1917 года и вовсе отменили. 

Императорское правительство не учло двух обстоятельств. Не раз переживавшие голод русские люди испытывали перед ним панический страх и при первых же признаках его приближения, к которым обыватели отнесли и карточки, начинали наедаться впрок во время каждой трапезы и пытались сделать максимальные запасы провизии. Но главное — установленные нормы они восприняли как обязательство государства выдавать указанное количество продуктов, хотя на карточках писали, что указанное количество является верхним пределом, а выдаваться будет столько, сколько возможно. Так что после введения карточек потребление хлеба, сахара и прочих продуктов в крупных городах только возросло — их запасы стали стремительно таять. Повсюду к булочным стали выстраиваться длинные очереди — "хвосты". 

"22 и 23 февраля прошло спокойно,— писал в дневнике генерал Ростковский,— но как-то в этом спокойствии чувствовалось что-то зловещее. Хлеба почти нельзя было достать, хвосты были огромные; только военные могли получить при этом вне очереди хлеба. Хлеб был более чем черный, невыпеченный, мокрый... 24 февраля недостаток хлеба обострился. Длинные хвосты стояли подолгу, и все-таки получали хлеб очень немногие. Это вызывало сплошное неудовольствие, и начались беспорядки: булочная Филиппова на Большом проспекте и другие были разграблены; стекла выбиты. Несколько дней перед этим отдано было распоряжение, чтобы все кондитерские выпекали только хлеб белый и черный. Белого хлеба не было, а черный хлеб выпекали в недостаточном количестве, что вызывало повсюду общее неудовольствие, формируя огромные хвосты". 

Так началась Февральская революция. 

"Миллионы ничего не стоили" 

В новой России стало больше свободы, но еще меньше продуктов. И потому Временное правительство 29 апреля 1917 года (по старому стилю) утвердило приказ министра земледелия "О нормировке потребления хлебных продуктов", которым карточная система распространялась на всю страну. Со временем появилась инструкция по выдаче карточек, которые стали получать на всех жильцов дома выбранные ими представители. А всех потребителей для учета и контроля прикрепили к магазинам, лавкам и булочным вблизи их жилья. Кроме того, постепенно в круг товаров ограниченного потребления включались все новые и новые продукты — мука, крупы, мясо, сливочное масло, яйца. 

Проблема заключалась в том, что даже по карточкам почти ничего не продавали. В мае 1917 года, например, в Петрограде отоваривали карточки лишь на хлеб и сахар. Да и те добывались путем многочасового стояния в очередях. "Хвосты на получение хлеба все такой же длины, если не больше",— сетовал Феликс Ростковский. 

Однако ограниченность запасов зерна к тому времени перестала быть основной причиной дефицита. На первое место вышло вполне рыночное поведение торговцев. Они начали скрывать от покупателей продукты и переправлять их для продажи на рынки. Ведь фунт сахара по карточкам стоил 37 коп., а на рынке — до 2,5 руб. Как только ввели нормирование мяса, его начали продавать из-под полы вдвое дороже установленной цены. А вскоре в список товаров для перепродажи попали абсолютно все нормированные продукты. Естественно, проводить подобные операции, не делясь с надзирающими чиновниками, было весьма затруднительно. Так что в результате довольными оставались все, за исключением тех граждан, для снабжения которых карточная система и вводилась. 

Интересная картина наблюдалась на рабочих окраинах Петрограда. Пролетариям, занятым тяжелым физическим трудом на работающих на армию заводах, Временное правительство установило дополнительные нормы выдачи продуктов. Но отоварить карточки на пролетарских окраинах благодаря стараниям торговцев было намного сложнее, чем в других районах Петрограда, а цены на рынках росли значительно быстрее, чем в центре города. Естественно, это порождало огромное недовольство неспособностью правительства наладить снабжение, а также предопределяло успех большевистской агитации и подготовленного большевиками переворота. 

Поскольку дефицит продуктов после революции принял катастрофический характер, обойтись без карточной системы новая власть, естественно, не могла, но придала ей совершенно новый, классово-прикладной характер. Все население Страны Советов разделили на трудовой и нетрудовой элемент. А среди трудящихся граждан выделили тех, кто наиболее ценен для большевиков. Самым большим пайком — конечно, относительно размеров и ценности других — считался красноармейский, поскольку революцию требовалось защищать. Поскольку после продуктов самым большим дефицитом стало топливо — уголь, дрова, нефть, торф,— рабочие добывавших их предприятий получали особый паек. А железнодорожники и речники, доставлявшие топливо и продовольствие к жизненно важным центрам страны, получали дополнительный паек. Для всех остальных действовали гораздо более низкие нормы выдачи продуктов. Авиаконструктор Александр Яковлев вспоминал, что на их семью, где отец был совслужащим, после революции выдавали по полфунта хлеба в день на человека. Так что ему в 14 лет пришлось устроиться на работу в Главтоп — организацию, ведавшую распределением топлива, где даже технические работники получали хорошие пайки. 

"Миллионы, которые выдавали в качестве зарплаты в кассе Главтопа,— вспоминал Яковлев,— ничего не стоили, но Главтоп среди московских советских учреждений славился хорошими пайками. Так, например, к Новому году на мою долю достались целый гусь и полпуда глюкозы. Этот паек вызвал триумф в нашей семье. Мама уничтожающе посмотрела на отца, который принес полпуда пшеницы, четверть керосина и лапти!" 

А для нетрудового элемента — представителей свергнутых классов и людей свободных профессий (врачей, ученых, юристов, не работающих в учреждениях, созданных новой властью) — паек существовал только формально, потому что выдавался лишь после удовлетворения нужд социально близких большевикам слоев общества, а им и самим постоянно недоставало даже хлеба. На скудность и редкую выдачу пайков в Москву Ленину жаловались все — от школьных учителей и работников сельсоветов до чекистов и партийных руководителей. 

Из-за нерегулярной выдачи пайков нередко случались всплески недовольства рабочих, временами переходящие в митинги и забастовки. Однако кровопролитные эксцессы на почве продовольственной недостаточности случались крайне редко, поскольку голод никогда не способствовал росту физической активности людей. К тому же рабочим постоянно внушали, что пролетарская республика в опасности, кольцо врагов не дает наладить нормальное снабжение, но в недалеком будущем изобилие обязательно наступит. При этом в стране, как и до революции, если не в больших масштабах, процветала частная торговля продуктами. Разница заключалась лишь в том, что теперь продукты переходили в руки частных торговцев не в магазинах, а вывозились ими с государственных складов. Граждане, видя тесное сотрудничество подпольных купцов и советской бюрократии, могли сделать абсолютно правильный вывод: чем скорее отменят карточную систему, тем быстрее продукты попадут на их столы. 

"Острые перебои в снабжении хлебом" 

С объявлением в 1921 году новой экономической политики ситуация со снабжением стала постепенно налаживаться. Теперь недовольство рабочих если и возникало, то причиной для него становились несвоевременная выдача зарплат или их размер, поскольку на рынках, в частных магазинах и снабженческих кооперативах купить можно было абсолютно все. Гастрономические воспоминания об этом времени всех моих знакомых, живших в те годы, можно свести к трем фразам: "мягчайшие белые булки", "восхитительная колбаса", "вкусные овощи, фрукты и арбузы". И все это дешево и доступно. 

Однако период благоденствия продлился недолго. В 1927 году партия и правительство взяли курс на индустриализацию за счет крестьянства, и результаты не заставили себя ждать. Земледельцы начали припрятывать зерно, что тут же отразилось на снабжении городов: из продажи стал исчезать хлеб. Положение ухудшалось день ото дня, и вопрос о хлебозаготовках и хлебоснабжении в июле 1928 года обсуждался на пленуме ЦК ВКП(б). 

Предлагались самые разные варианты того, как оставить цену на хлеб приемлемой для рабочих, но при этом удовлетворить спрос на него. Глава советских профсоюзов Михаил Томский предлагал, например, резко поднять цену на белый хлеб, оставив без изменения цену черного, против чего активно возражал нарком внутренней и внешней торговли Анастас Микоян: 

"А вы знаете, что рабочий в перерыве хочет завтракать белой булкой с колбасой? Мы не можем установить такой классовый принцип, чтобы черный хлеб для рабочих, а белый — для буржуазии. Попробуйте сказать рабочему, чтобы он не ел белого хлеба... Я говорил с рабочими. Он вам на это скажет: раньше больше ели черного хлеба, а теперь — белого. Мы революцию делали для того, чтобы не сидеть на черном хлебе. Теперь, если не хватает сливочного масла, и то уже ругаются. Можно было бы сказать рабочему: подожди, ешь что-нибудь другое, а пускай белый хлеб и масло ест нэпман. Рабочий совершенно резонно скажет: зачем же делали революцию, если я не могу насытиться маслом, яйцами и белым хлебом?" 

Возражал Микоян и тем, кто предлагал ввести карточную систему и ссылался на ее успешное внедрение в некоторых городах по инициативе местных властей: 

"Практика показала, что карточки не экономят хлеб, а наоборот, при наличии карточек каждый считает революционным долгом использовать полную норму. Надо будет решительным образом отказаться от этой системы. Там, где она введена, ее надо устранить". 

Но при этом нарком торговли не уставал повторять, что невозможно при дефиците хлеба удерживать на него низкие цены: 

"Мы не запрещаем, не ограничиваем потребления хлеба. Лавки открыты, милиция там не стоит, любой гражданин может подойти и купить. И образуются хвосты. Или нужно хвосты разогнать, или нужно ввести карточную систему, чтобы хвостов не было, или нужно удовлетворить спрос, чтобы рассеять эту обстановку". 

Пленум решил не возвращаться к карточкам, но в некоторых районах увеличить цену на хлеб и принять меры к увеличению заготовок зерна у крестьян. Однако крестьяне сдавали зерно государству все меньше и неохотнее и сами же приезжали в города за дешевым печеным хлебом. Так что ползучее вначале внедрение карточек по городам и весям расширялось с ведома и одобрения Политбюро. В январе 1929 года заборные книжки для покупки хлеба ввели в Ленинграде, и практически сразу ОГПУ сообщило в Москву о злоупотреблениях, возникших в ходе внедрения нормированной продажи хлеба: 

"Переход в Ленинграде на систему продажи хлеба по заборным книжкам упорядочил снабжение трудового населения (в первые дни были перебои и значительные очереди вследствие неувязок организационного характера). Отмечаются злоупотребления с выдачей заборных книжек и спекуляция ими; книжки продаются по 5-8 руб. за штуку. Вывоз печеного хлеба из Ленинграда не прекращается". 

Поэтому в Москве решили вводить заборные книжки, предварительно все тщательно подготовив. Хлеб из свободной продажи решили не изымать, но на него устанавливались две цены: старая действовала для обладателей заборных книжек, а все, кто оказался их лишен, платили вдвое больше. К тем, кому отказали в дешевом хлебе, относились все представители бывших имущих классов, лишенные избирательных прав. К "лишенцам" добавили всех служащих частных предприятий, людей творческих профессий, не обласканных советской властью, а также всех тех, кого решали исключить из списков получателей главные вершители судеб — работники домоуправлений, где составлялись списки, утверждаемые в райотделах милиции. 

Уже через неделю после начала процесса раздачи заборных книжек оказалось, что в столице творится настоящая вакханалия. Домоуправы исключали из списков людей без всякого основания, а в списках, проверенных рабоче-крестьянской инспекцией, присутствовали фамилии давным-давно умерших граждан. Милиция якобы не имела ни времени, ни возможности проверить списки. Но на деле речь шла об образовании схем перепродажи хлеба, действовавших под опекой милиции и местных властей. 

Позднее стало ясно, что Микоян, предсказывая рост потребления после введения карточек, оказался совершенно прав. Потребление росло, и на фоне снижения запасов зерна пришлось снижать нормы выдачи хлеба по заборным книжкам. 

Уже в январе 1929 года в сводке ОГПУ о положении в стране говорилось: 

"Острые перебои в снабжении хлебом ощущались в ряде крупных промышленных районов — Баку, Ижевск, Ярославль, Северный Кавказ. В Ярославле уменьшены нормы: для детей до трехлетнего возраста (до 160 г в день), для кооперированных кустарей — с 500 до 300 г и для служащих и их семей — с 600 до 300 г; нетрудовое население снимается со снабжения... В г. Азове в связи с уменьшением нормы отпуска муки с 25 января начались перебои снабжения населения хлебом. 28 января толпа обывателей ворвалась в помещение хлебозавода с криками: "Даешь хлеба", по адресу завзаводом раздавались крики: "Бей его камнями". Инцидент был вызван недостачей хлеба. Среди рабочих наблюдаются тенденции к закупке хлеба в запас, на весну (Ижевск, Артемовский округ и др.)". 

По мере того как обострялся дефицит тех или иных продуктов, на них либо вводили ограничения на продажу в одни руки, либо заводили заборные книжки. Формально карточную систему ввели в СССР в январе 1931 года, предусмотрев в ней, как и прежде, особые случаи. Лучше всего кормили тех, кто непосредственно работал на индустриализацию страны. Хуже всего — сельскую интеллигенцию. Крестьянам, как и нетрудовому элементу, не полагалось ничего, а для руководящих работников вплоть до районного уровня ввели отдельные нормы снабжения. Правда, существовали и ограничения. В каждом районе льготным снабжением пользовалось не более 20 человек — "двадцатка", попасть в которую было заветной мечтой сельских аппаратчиков. 

Главную, с точки зрения населения, функцию — уберечь страну от голода — заборные книжки так и не выполнили. В 1932-1933 годах разразился голод в районах массовых хлебозаготовок, причем не только в селах, но и в городах. Спекуляция продуктами процветала — пусть и не так сильно, как раньше. Невыдачи продуктов случались с прежней частотой. Так что любой здравомыслящий человек должен был понять, что заборные книжки лишь средство перераспределения крох, отпущенных гражданам страны, а вовсе не средство спасения людей от голода. 

"Злоупотребления с продуктами по карточкам" 

В очередной раз карточную систему отменили в 1935 году, а после начала войны в 1941 году ввели вновь. Картина оказалась до боли знакомой. Прокурор Москвы П. Н. Самарин в августе 1941 года докладывал руководству города о результатах проверки: 

"Работники, проводящие оформление выдачи продовольственных и промтоварных карточек, инструкциями Наркомторга СССР не снабжены, своевременно проинструктированы не были, а районные карточные бюро глубокой проверки выдачи карточек не проводили и никакого контроля за работой предприятий, учреждений и домоуправлений по выдаче карточек не осуществляли и не осуществляют до последнего времени, что создает атмосферу полной бесконтрольности и способствует совершению различного рода злоупотреблений. 

Особенно бесконтрольно работают продовольственные магазины, где учет талонов со дня введения карточек и по настоящее время не ведется. За отработанный день талоны по проданным товарам закладываются в пакет без подсчета, в лучшем случае пломбируются и в таком положении хранятся. Так, в магазине N 24 Фрунзенского РПТ с 1 по 5 августа талоны были не наклеены и не подсчитаны. Такое же положение наблюдалось в магазине N 204 Ленинского района и в ряде других магазинов г. Москвы. 

Такая практика поставила каждую торговую точку в условия полной бесконтрольности. Сложилось положение, что в торговую сеть завозятся продукты в определенном количестве, а сколько и куда идет этих продуктов, райпищеторг сведений не имеет, поскольку талоны не учтены... 

Громоздкость подсчета объясняется разной купюрностью и чрезвычайно большим количеством талонов. Так, для получения 1 кг 200 г мяса отрезается различных купюр 24 талона, а по рабочей карточке на получение 2 кг 200 г мяса необходимо отрезать 44 талона. Для получения 800 г хлеба отрезается 5 талонов. Совершенно нецелесообразно раздроблены талоны на купюры на макаронные изделия, сахар, рыбу. Правда, талоны мелкого достоинства на такие продукты, как мясо и хлеб, для лиц, пользующихся столовой, создают необходимые удобства. 

Наркомом торговли РСФСР т. Павловым дано распоряжение 7.VIII.41 г. за N СН-80/1129 сжечь все талоны, полученные в июле, с составлением об этом соответствующих актов. Фактически при уничтожении талонов за июль никакого подсчета и сверки с количеством продуктов, полученных магазином, не производилось, что создало возможность покрыть деньгами по твердым ценам имевшие место злоупотребления с продуктами, полученными в магазине для реализации по карточкам". 

Как водится, продукты выдавали нерегулярно, причем нередко совершенно не предусмотренные нормами снабжения. Так, москвичи вспоминали, что осенью 1941 года они получили мороженую картошку. Но для многих в Сибири и на Урале подобная выдача по карточкам была бы истинным счастьем, ведь там весной 1944-го, а потом и 1945 года царил самый настоящий голод. В записке начальника Читинского управления НКВД Портнова в Москву говорилось: 

"Шахтаминский район. В декабре месяце 1944 года по районному центру и сельской местности не выдавалась норма хлеба в течение 20 дней. За IV квартал 1944 года не выданы продовольственные пайки учителям, медработникам, сельхозспециалистам, инвалидам Отечественной войны и райпартактиву. 

Усть-Карский район. Большинству населения, состоящему на снабжении хлебом в Райпотребсоюзе, норма в ноябре и декабре п. г. не выдана за 10-15 дней. Части населения за эти месяцы хлеб вовсе не выдавался... 

Тяжелое положение с продовольственными ресурсами в колхозах, систематические перебои со снабжением хлебом населения городов и районных центров приводят население к истощению и заболеваниям алиментарной дистрофией. Отмечены также отдельные случаи опухания и смерти от истощения. Кроме того, в феврале месяце с. г. вскрыты два факта убийства детей и употребления их трупов в пищу на почве систематического голодания". 

Отдельные недостатки в карточной системе видело и руководство страны. Нарком торговли Дмитрий Павлов вспоминал: 

"Карточная система принесла с собою не только рациональное и экономное расходование продовольствия, но и имела отрицательные стороны. Одной из них было то, что многие люди, имевшие деньги, не могли приобрести на них нужную вещь без карточек. Тем самым снижалась заинтересованность людей в заработке". 

В 1947 году карточную систему отменили, и вновь — уже в очень усеченном виде — она появилась в 1980-х во время очередного обострения проблем со снабжением продуктами. Но если прежде карточные системы распределяли жалкие запасы, то позднесоветская талонная система была лишь имитацией заботы партии и правительства о народе. Ведь не могла же всерьез восприниматься как радикальная помощь в обеспечении питанием советских людей раздача чахлых, синюшных утят — по одному на члена семьи в месяц. 

С тех пор прошло четверть века, и все воспоминания об ужасах карточной системы вместе с их носителями канули в Лету. Так что теперь можно вновь в качестве панацеи от роста цен и падения зарплат попробовать внедрить карточную систему. Вот только результат вряд ли будет иным.

Евгений Жирнов

Коммерсантъ
Поделиться
Комментировать

Популярное в разделе