Обитатели той эпохи уже могли видеть первые приметы надвигающейся революционной зимы, а умнейшие из них (вроде двух Константинов, Победоносцева и Леонтьева) – даже понимали, что эти приметы означают. Однако книга посвящена вовсе не понимавшим. На ее страницах оживают действовавшие: сановники, бюрократы, военные, террористы, провокаторы, уголовники и прочие незамысловатые досоветские люди. Центральный же сюжет - использование революционного террора в качестве орудия внутриэлитной борьбы.
Тема не новая: не так давно к ней обратился в своей «Трагедии России» В.А. Брюханов. Однако, несмотря на принадлежность к тому же полудетективному жанру, книга А.А. Иконникова-Галицкого отличается от «Трагедии России» значительно меньшим обличительным пафосом и куда большей стереоскопичностью авторского зрения. Перед нами не очередной продукт конспирологического конвейера, но и не научное исследование. Здесь нет ни ссылок на архивные фонды, ни развесистого справочного аппарата. С другой стороны, нет в книжке и жидо-масонов, гадящей англичанки, госдепа и плана Даллеса. «Революция, - считает автор, - в России была делом не какой-то малой, фанатичной и озлобленной части общества, а делом всей нации. В этом деле по-своему участвовали и низы, и верхи, и аристократия, и чернь, и богатые, и бедные… В раскладе революционного процесса (до того, как вихри 1905-го и 1917 годов разметали и перевернули всё и вся) главными были четыре карты. Пиковые короли – высшая имперская бюрократия, опора и ограда престола, делавшая всё возможное для ниспровержения этого престола. Бубновые тузы – деятельные и алчные капиталисты, не знающие предела своим желаниям, готовые (прямо по Марксу) на всякий риск и всякое злодейство ради ста процентов прибыли. Червонные валеты – вожди и учители преступного мира, авантюристы, комбинаторы, волки-одиночки и серые кардиналы криминальных сообществ. Рядом с этими тремя силами наивные романтики революционного, «нигилисты» и бомбометатели, выглядели лишь трефовыми шестерками. А государь император, самодержец всероссийский, мало-помалу превращался в джокера, которого вообще можно выкинуть из колоды…» (с. 36-37).
Читателю предлагают добротную историческую публицистику, в которой легко можно отделить авторскую оценку от приводимого фактического материала и быть почти уверенным в достоверности последнего. Подобные книги сложны для рецензирования. В отзыве на ученую монографию достаточно объяснить неспециалисту, что же автор, собственно, хотел всем этим сказать. В книге А.А. Иконникова-Галицкого авторская мысль абсолютно прозрачна, а действующие лица изображены с фотографической ясностью. Разумеется, не обошлось без публицистического «фотошопа», усиливающего контрастность изображения: «В 1882 году после доброго Лорис-Меликова и дипломатичного Н.П. Игнатьева в должности министра внутренних дел и шефа жандармов оказывается припадочный Д.А. Толстой» (с. 114).
По счастью, повышенная контрастность образов не возвращает нас в черно-белую эпоху. Терористы-народники не все и не только преступники, а убивавшие Распутина или готовившие Февраль высокопоставленные заговорщики - так же обыкновенны, как мещанин Бажанов, которому отрезали нос во время предсвадебного бритья (с. 156). В любом случае, читатель издания, вышедшего в серии «Современная интеллектуальная книга», избавлен от всякой необходимости совершать интеллектуальную работу. Даже неизбежные аналогии с нынешним безвременьем автор проводит сам – впрочем, таким образом, что спорить с этими аналогиями бессмысленно: «Благородный Мирский всё-таки лучше, чем беззастенчивый карьерист и властолюбец Витте, - как, скажем, Фрадков или Зубков лучше, чем Березовский. Но, к сожалению, время ставило перед Россией задачи, решение которых посредственностям оказалось не под силу» (с. 181).
К слову, фамилия ныне покойного олигарха – не единственная улика, изобличающая факт задержки книги в издательстве. В качестве актуальной проблемы упоминается там и «безобразие забора», огораживавшее на пл. Восстания «сейчас знаменитую яму имени РАО ВСМ» (с. 155). Как известно обитателям и гостям бывшей имперской столицы, на месте ямы давно красуется торговый центр, выполненный в лучших традициях архитектуры Третьего Рейха… Впрочем, разворачиваемая в качестве фона для основной сюжетной линии панорама жизни петербургских низов рубежа XIX – XX столетий не утрачивает от этого своего колорита, а двухсотлетний юбилей города – подозрительного сходства с трехсотлетним. Интриги и показуха начальства, обвалившиеся балконы, мелкая уголовщина, бытовое насилие и прочие житейские мелочи – «как будто ничего не изменилось за сто лет, разве что сегодня такие происшествия (по данным статистики) случаются вдесятеро чаще» (с. 153).
Однако прозрачность большинства сюжетов книги относительна. По мере чтения все участники творящейся вокруг престола «цветущей сложности» - от Каракозова до Пуришкевича - как бы сливаются в единый поток лиц и событий. Поток, пожалуй, мелковатый для сравнения с державинской рекой времен, но вполне увлекательный - во многом схожий с популярной у прогрессивного юношества «Игрой престолов» и прочей историко-сериальной продукцией канала HBO. С современными сериалами роднит книгу и мозаичность текста, составленного из газетно-журнальных очерков, и активное использование (выразимся осторожно) метода исторической реконструкции. В предреволюционных сумерках давно скрылись от потомков многие закулисные подробности. Их автор домысливает, не скупясь на предположения (подаваемые, повторимся, отдельно от подтвержденных фактов) различной степени правдоподобия: от участия в убийстве Судейкина Священной дружины до сознательного - в угоду Витте - проигрыша Куропаткиным Мукденского сражения.
Особенно спорной представляется глава, посвященная Цусимской катастрофе. Ее причины автор связывает с замкнутостью всего управления эскадрой на персоне командующего - адмирала Рожественского, а также с разногласиями между ним и адмиралом Небогатовым. Перечисление же многочисленных просчетов российского руководства заключается следующей фразой: «В царской России выводов из неудач, даже самых тяжких, делать не умели - так же, как и в России нынешней» (с. 229-230). Однако в современной военно-исторической литературе в последнее время установился своеобразный консенсус: Цусима - как раз пример учета уроков предыдущих боевых действий. Предыдущее морское сражение, произошедшее 28 июля 1904 г., могло закончиться вничью, если бы не гибель адмирала В.К. Витгефта - после которой демокрализованная русская эскадра отступила, не потеряв ни одного корабля. Поэтому З.П. Рожественский приказал даже в с случае своей гибели следовать прежним курсом, чтобы "вытерпев" сражение, большинство кораблей дошло до Владивостока.
Не имея реальной возможности обойти с огромной эскадрой Цусимский пролив, Зиновий Петрович оказался заложником царского приказа. Но и государь был заложником общественного мнения. Возвращение эскадры без боя в условиях начинавшейся революции было бы воспринято как слабость и только усугубило бы смуту. Разумеется, и Николай II, и адмирал Рожественский несут свою долю ответственности за то, что набранные из крестьян русские артиллеристы стреляли хуже японских, а построенные (задолго до "Мистраля") по лучшим французским технологиям корабли переворачивались один за другим вверх дном. Но эта ответственность не больше, чем ответственность барона Ноги, положившего под Порт-Артуром десятки тысяч своих солдат, или ответственность английских или французских генералов за катастрофический потери Первой мировой.
С другой стороны, сказанное не опровергает итогового вывода главы, касающегося не столько военной истории, сколько психологии: «Недоверие и неуверенность по цепочке передавались от старших офицеров к младшим, от них - к старшинам и матросам... Русское общество было разъединено, расколото взаимным недоверием. Группировки правящей элиты грызлись между собой, преследуя корыстные интересы. Снизу на эту недостойную возню смотрели со всё возрастающей ненавистью. Грянула война - и за всеобщий разлад было заплачено человеческими жизнями, десятками, сотнями тысяч жизней» (с. 231). Формально проиллюстрировать всё это было бы лучше рассказом об интригах против С.О. Макарова или конфликтами между флотским и сухопутным командованием в Порт-Артуре - но, разумеется, тема Цусимы более выигрышна с литературной точки зрения. Картина медленно ползущих навстречу верной гибели желто-черных броненосцев завораживает и... так же хорошо подходит для сериала, как похождения очередных заговорщиков-террористов.
Наконец, последняя «сериальная» черта книги – ее принципиальная внеидеологичность. Так, в пореформенной державе для автора нет либералов и консерваторов – есть группировки вел. кн. Константина и императрицы Марии Федоровны. И это, пожалуй, к лучшему. Приготовленное подобным образом прошлое независимо от авторского замысла из пропагандистского инструмента превращается в страшную, но поучительную сказку. Т.е. в средство «клиотерапии», которая, по словам историка Б.Н. Миронова, только и может избавить общество «от комплексов, сформировавшихся в результате национальной истории»[1].
Примечания:
[1] Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII – нач. XX в.). Спб., 2003. Т. 1. С.16
Александр Котов
Russian Journal